Ложь во имя любви - Розмари Роджерс

Герцог Оранский, тоже не оставивший наблюдения, напротив, улыбался. Благодаря счастливой случайности ему только что раскрылись любопытнейшие обстоятельства. Теперь он мысленно взвешивал их, заполняя в головоломке пустующие места.

Итак, американский капитан-капер, чей корабль несколько недель назад вошел в Нант со сломанной мачтой, прибыл из Испании. Там он, согласно донесениям шпионов, вращался в высочайших сферах, как и сеньорита. В Париж они прибыли в одно и то же время. Совпадение?

Фуше не верил в нагромождение совпадений. Эти двое коротко знакомы – в этом он окончательно убедился, понаблюдав за ними во время танца. Более того, знакомство было настолько близким, что они не удержались даже от ссоры…

Он мысленно просеивал многочисленные донесения, в том числе доклад одного из своих агентов, приставленных к британскому посольству. Судя по всему, у Филипа Синклера имелись основания ненавидеть и опасаться Доминика Челленджера. Имя и фамилия, разумеется, вымышленные… Тот же Филип Синклер был поклонником и даже спасителем сеньориты де Кастельянос. Все это было чрезвычайно любопытно, и Фуше, обожавший интригу, едва не мурлыкал от наслаждения. Вечер только начался – его посланник, только что пустившийся в путь, успеет добраться до места назначения и вернуться назад.

Фуше, мнивший себя любителем и знатоком театра, самодовольно подумал, что даже сам великий Мольер не придумал бы такого: свести персонажей и наблюдать, как они сами разыгрывают драму, так сказать, пьесу внутри пьесы. Да он попросту непризнанный гений! Холодный созерцатель человеческих слабостей… В то же время Фуше нравилась его должность министра полиции. Он все больше убеждался, что вечер выдался весьма забавный.

Не помня ничего, кроме собственной слабости и ненависти к человеку с ледяным взором, сидевшему напротив нее, Мариса хотела одного – скорейшего завершения вечера. Он вел себя как ее тюремщик. Кажется, он уже сказал все, что мог, не поскупился на угрозы – что же удерживает его с ней рядом теперь?

Быстро выпитое шампанское подействовало на нее бодряще: она словно очнулась ото сна. Как он смеет ее судить? Как она позволила ему издеваться над ней, не дав отпора? Однако ей было мучительно стыдно и страшно затевать новую ссору. Ее удовлетворило бы, если бы он просто ушел.

– Тебе лучше?

Она молча кивнула, взяв себя в руки и воздержавшись от сердитых слов, вертевшихся на языке.

– Прекрасно. – К нему вернулся прежний самодовольный тон. – Надеюсь, теперь мы лучше понимаем друг друга. Я пойду дальше своим путем, ты – своим. Возможно, ты успокоишься, узнав, что я не намерен задерживаться в Париже.

– Уверяю тебя, это самая приятная новость, которую я слышала за долгое время! – бросила Мариса, не сдержавшись. – С еще большим удовольствием я бы узнала, что мне вообще никогда не придется с тобой встретиться.

Нисколько не уязвленный, он вытянул свои длинные ноги и лениво проговорил:

– Взаимно, нетерпеливая моя. А сейчас постарайся сменить обиженное выражение личика на радостное. Кажется, генерал соизволил простить тебе твою нескромность. – Его тон стал жестче, как тогда, когда он упомянул Филипа. – Последуй моему совету и держись от Синклера подальше. Он не может предложить тебе ничего, кроме перспективы раннего вдовства, если, конечно, ты сумеешь склонить его к браку.

Сказав это, он изящно поднялся, не дав Марисе возможноcти ему ответить, хотя его самомнение вызвало у нее гнев, граничащий с удушьем.

Наконец рядом появилась ослепительно улыбающаяся графиня де Ландри, сопровождаемая смуглолицым Люсьеном Бонапартом.

– Как любезно с вашей стороны, капитан Челленджер, что вы развлекли мою маленькую Марису! Дорогая, Люсьен умолял, чтобы ты осчастливила его одним-единственным танцем. Может быть, вы захотите выйти на террасу? Там гораздо прохладнее, а ты так бледна! Ах эта несносная духота!

Марисе неоткуда было ждать помощи. Не обращая внимания на Доминика Челленджера, с отвратительной фамильярностью обвившего рукой теткину талию, Мариса безропотно поднялась и приняла протянутую руку Люсьена. Все что угодно, лишь бы не провести лишней минуты в его обществе, подумала она. Ей было куда проще сносить двусмысленные улыбочки Люсьена и его язвительные реплики.

– Вероятно, вы недолюбливаете этого американца, кавалера вашей тетушки? Что и говорить, это грубая и неотесанная публика, не правда ли? – Через несколько минут, уже в танце, он вдруг заявил: – Общества англичан вам тоже следовало бы избегать, малышка. Ни для кого не секрет, что мир с ними не продлится долго.

– Если вы намекаете на Филипа Синклера, – холодно ответила Мариса, – то, не сомневаюсь, вам уже известно, что он всего лишь друг, оказавший мне помощь, когда я в ней нуждалась. За это он получил разрешение беспрепятственно навещать меня. Неужели я должна отказать ему от дома?

Люсьен неожиданно усмехнулся, показав ровные белые зубы.

– А я-то гадал, есть ли у вас зубки! Тем лучше. Мой брат предпочитает женщин, умеющих при случае настоять на своем.

Она задохнулась от столь неожиданной откровенности:

– Ваш брат, сударь? Если я не ошибаюсь, все ваши братья женаты. Мой характер или его отсутствие никак не должны интересовать…

Он перебил ее, сказав устало:

– Дорогая, пока что вы поражаете своим очарованием. Не портите это впечатление неуместной игрой. Мой брат, как вам прекрасно известно, питает к вам… некоторую слабость. Я – всего лишь его посланник. Поговорим начистоту: он вас жаждет. Вам свойственна этакая детская невинность – полагаю, она его и покорила. Кажется, вы, как и моя дражайшая невестка, креолка? Одним словом, он поручил мне с вами договориться. Надеюсь, вы понимаете, что он вынужден соблюдать осторожность. С этой минуты вы должны быть озабочены тем же. Лучше всего было бы, наверное, подыскать вам покладистого мужа, прекрасно осведомленного о происходящем, или любовника, имеющего положение в свете. Так было бы куда проще – надеюсь, вы меня понимаете. Он горит нетерпением. Это должно вам льстить, сеньорита. Мой брат не часто забывается до такой степени, чтобы прилюдно выказывать свои чувства…

Марису постепенно охватывал леденящий холод от этих слов. Ей трудно было найти ответ, чтобы достойно парировать такую неслыханную наглость. Ее недвусмысленно склоняли к греху, нисколько не сомневаясь, что она согласится, более того, будет польщена ролью любовницы первого консула! Доминик Челленджер обошелся с ней как с портовой шлюхой, но у него по крайней мере имелись основания для такого обращения – теперь она была готова это признать. Сейчас же происходило нечто совершенно иное. Условия ставились с полнейшим хладнокровием, в ожидании, что ей и в голову не придет отказаться; более того, родная тетка подбивала ее на то же самое, нимало не заботясь о ее чувствах…