Распутница - Розмари Роджерс

Розмари Роджерс

Распутница

Моим мужчинам:

сыновьям Майку и Адаму,

и Крису – моему товарищу,

любовнику и мужу

Пролог

Место, где жила Старуха, со всех сторон обступали звуки. Кваканье лягушек, пение сверчков, плеск воды, когда пирога рассекала волны или весла врезались в плотную зелень – пропитанную влагой сорную траву. Иногда дом утопал в тишине. Она накатывала отовсюду и ниоткуда, обрушиваясь на старые, полуразрушенные стены, которые и раньше-то были не очень крепки – еще тогда, когда дом был построен, то есть очень давно. Теперь большинство людей забыло Остров на болоте; а те, кто помнит, предпочитают делать вид, что забыли.

Здесь жили потомки древних пиратов и их пленниц – или представителей Старого народа, проплывавших мимо в самодельных деревянных лодках. Существовали легенды, которые передавались из поколения в поколение. Истории, которые рассказывали, глядя на угасающее пламя костра. Народные сказания – помесь баллад и небылиц. Но на болотах ни в чем нельзя быть уверенным и все возможно, если магия у тебя в крови и ты знаешь об этом. А тогда… А что тогда?

– Ты обязательно узнаешь ответы на свои вопросы, – сказала Старуха, – когда будешь готова их услышать. Не я тебе их скажу – ты сама узнаешь. Узнаешь, что такое стыд и что такое гордость, что такое печаль и что такое счастье. Чего будет больше и что в конце концов останется, зависит от тебя, и только от тебя. Это и есть волшебство и чародейство.

Болото было одновременно живым и мертвым – оно давало жизнь и приносило смерть. Его неподвижные воды страстно тосковали по илу и грязи, а слабые течения, которым изредка удавалось освободиться от удушающей хватки водных растений и зеленого мха, стремились вырваться на свободу.

– Всегда помни, чему тебя учили, мое дитя, и никогда не употребляй во зло то, чему ты научилась. Ищи единственной выгоды – понимания.

– Но что я должна понять? Пожалуйста, скажи мне – что?

– Триста![1] Триста!

– Что? Что именно я должна понять?

«Каждое человеческое существо задается одним вечным вопросом, над ним размышляю и я, особенно после того, как вижу сны о болоте. Каждый раз они слегка отличаются друг от друга. Вроде бы все то же самое и болото одно и то же, но… Но каждый раз мне говорят что-то другое, что-то новое, чтобы было, видимо, над чем поломать голову. А иногда ответ приходит сразу…»

«Нынче я совсем не чувствую себя уверенно, хотя внутренний голос говорит мне, что я буду жить. Сегодня, ровно в полдень, моя лучшая подруга Мари-Клэр выходит замуж за моего брата Фернандо, который мне вовсе не брат и которого я всегда…»

К счастью, следующее слово в моем дневнике размыто то ли слезой, то ли каплей воды. Это может быть слово «любила», а может и «ненавидела». Я думаю, что испытывала тогда оба эти чувства одновременно, не говоря уже о крайнем разочаровании в жизни, которое непременно обрушивается на тебя в шестнадцать лет, если твое сердце разбито. Однако можно ли точно сказать, кто разбил чье сердце? И имеет ли это значение? Недавно Фернандо наконец вернул мне мой многострадальный дневник – он был открыт как раз на той последней странице, что я написала. «Любовь или ненависть – никакой разницы, а? Иногда я чувствую, что это одно и то же!» Прав ли он? Если прав, я должна его ненавидеть. Произнося эти слова, он улыбнулся… Улыбкой, которая меня тогда испугала и, всплывая в памяти, продолжает пугать и теперь. Я могла прочесть в ней гнев, жестокость и… нечто большее. О Боже, нечто еще более страшное, о чем я предпочитаю не думать до тех пор, пока не смогу этому противостоять.

Я нахожусь в заключении. Меня, беспомощную узницу, удерживают четыре глухие стены, через которые не проникают никакие звуки, и окованная металлом тяжелая деревянная дверь, в которой время от времени проворачивается ключ, чтобы лишний раз напомнить мне о том, что я заперта. Меня удерживают также собственные страхи, которые даже сейчас не дают мне покоя. Мне тяжело дышать, я задыхаюсь. Мне хочется в истерике колотить кулаками по стенам. Иногда кажется, что они сдвигаются и сдавливают меня, сдавливают… Нет! Я должна сохранять спокойствие. Должна заставить себя хладнокровно мыслить. Для того чтобы выжить, следует отделить свой разум от тела. А я выживу – я обязана выжить! Хотя бы для того, чтобы поведать то, что должна была рассказать еще раньше.

«Думай, думай о прошлом! Даже о Фернандо, о том, каким он был. Помнишь?» Вздохнув, я прислоняюсь спиной к стене и закрываю глаза, заставляя свое сознание устремиться в прошлое, а не в будущее. Прошлое… Что именно в прошлом я действительно помню? Сначала оно возвращается ко мне обрывками, а затем мощный поток воспоминаний обрушивается на меня и едва не захлестывает с головой.

Есть некоторые вещи, о которых я предпочла бы не вспоминать, а есть такие, к которым мне хочется возвращаться снова и снова. Все, что угодно, лишь бы вырваться из невыносимого настоящего и не думать о том, что предстоит в ближайшем будущем. Я снова возвращаюсь к болоту, к тому, о чем без слов рассказала мне Старуха. Это гораздо важнее, чем заклинания, которые она бормотала вслух, чтобы сделать приятное тетушке Нинетт, которая привела меня туда. Все началось, когда мне было… Да, наверное, два года.

Книга первая

ТРИСТА

Глава 1

Я родилась в Луизиане. Говорят, что я наполовину испанка, наполовину француженка. Моей матери было пятнадцать лет, когда мой отец, которому самому было всего двадцать, погиб на дуэли. Его вдова осталась беременной. Обо всем этом мне только рассказывали. Но другой человек стал моим настоящим отцом. Он причинил мне боль один-единственный раз – когда умер.

Мы приехали в Калифорнию, когда мне было, должно быть, три или четыре года. Меньше чем через год я чувствовала себя так, будто всегда жила здесь. Мне казалось, что в моей жизни всегда присутствовали этот неуклюжий старый дом, долина семи потоков и уступами возвышавшиеся над ней округлые холмы. У меня было два старших брата, Фернандо и Мигель. Кроме того, в доме было полно слуг, готовых исполнить мою малейшую прихоть. Таким образом, не составляло труда не думать о неприятном и сконцентрироваться только на настоящем.

Тогда, вначале… Мне не нужно было, как теперь, задавать себе вопросы. Зачем? Я воспринимала вещи такими, какими они представлялись на первый взгляд, и думала только о себе, о своих желаниях. Я овладела искусством ездить на лошади едва ли не раньше, чем ходить, а к десяти годам я с той же легкостью научилась пользоваться пистолетом и ножом (и с уважением к ним относиться). Я всему обучалась (и до сих пор обучаюсь) быстро – считать, писать, плавать, загонять в ловушку самого злобного быка. В те дни мне хотелось быть мальчиком. В то время мне еще не нужно было ходить в школу – тем более в монастырскую школу! И я по пятам ходила за Фернандо. Я готова была совершить любой самый дерзкий, самый дурацкий поступок – лишь бы он обратил на меня внимание и, пусть даже неохотно, похвалил. Как это было глупо, как по-детски! Сейчас я презираю себя тогдашнюю, а также свое нежелание видеть то, что всегда было у меня перед глазами.