Реки не умирают. Возраст земли - Борис Бурлак

Ты вступаешь в жизнь полноправным наследником всех Карташевых, которые всегда считали себя кровинкой народной и шли в любое пекло. Живи и ты для людей. Жить для себя — мелко, неинтересно, да и, пожалуй, бессмысленно. Находит свое счастье тот, кто ищет его для других.

Ты это почувствуешь не сразу: в молодости хочется все иметь и. нелегко делиться с другими. Но с годами служение людям становится главным смыслом жизни.

Не тоскуй обо мне, не надо. Тоска неминуемо расслабляет, делает несчастненьким. А строгая, суровая память верно помогает одолевать житейские невзгоды.

Я сама выросла без мамы и уж, конечно, знаю исцеляющую силу памяти, которая была мне опорой до конца. Стоило лишь подумать о судьбе твоей бабушки, как удваивались силы.

На фронте я случайно встретила одного старого партийца, воевавшего вместе с моей мамой против Дутова. И порадовалась, что никакие десятилетия, никакие беды не властны над людской памятью.

Низко, низко поклонись нашей доброй тете Васе. Она ради меня пожертвовала молодостью. Она и тебе сейчас как родная мать. Без таких женщин мы не могли бы выстоять ни в гражданскую войну, ни в Отечественную. Я убедилась, что в каждом, самом громком подвиге есть доля неприметного женского участия, которое даже слабого человека делает сильным.

Пройдут годы. Ты возмужаешь, поднимешься на крыло. Вот тогда, с высоты зрелых лет, ты окинешь взглядом и нашу великую революцию, и нашу трудную стройку на выжженной земле, и нашу столь дорогую победу над фашизмом.

Завидую тебе святой завистью матери.

Ну, а теперь прощай, милый, милый сын...

Ах, какое, оказывается, страшное слово — прощай. Но, видимо, ничего не поделаешь: война есть война.

Обнимаю тебя, мой славный Марат. Целую всего-всего, не в силах оторваться. Что же такое, что я не могу оторваться. И зачем я выдумала это преждевременное расставание? Ты уж прости, пожалуйста, меня.

Сейчас привезли раненых, и мне пора делать свое дело, хотя нужно было что-то еще сказать тебе. Ну да как-нибудь выберу свободную минуту, вспомню, допишу...

МАРАТ КАРТАШЕВ

Много воды утекло в наших реках после Отечественной войны...

По мере того, как реки-воины возвращались к привычному труду, воскресала и земля. Люди низко кланялись заветным берегам, хотя вокруг зияли одни траншеи да воронки... Вскоре заново поднялся над черными плацдармами Днепра запорожский замок Света. Ожили каналы, вдоль которых тянулся передний край. Если каналу имени Москвы в общем-то повезло — его спас оглушительный разгром немцев на ближних подступах к столице, — то Беломорско-Балтийский канал, отражавший немецкие атаки в течение трех лет, был разрушен полностью. Однако вскоре и по нему возобновилось движение судов.

И тут дошел черед до волжского каскада гидростанций. Именно Волга стала пробой сил для гидротехников, снявших погоны армейских инженеров. Война лишь прервала исследования тугой Самарской луки, и вслед за Волго-Донским каналом была возведена Куйбышевская ГЭС, озадачившая Америку с ее уникальной по тем временам Грэнд-Кули.

Эхо Волги отозвалось на берегах Камы, Нарвы, Днестра, Немана, Даугавы... Может, строители кое-где и погорячились, затопив лишку окрестных земель в ту начальную пору мира. Что ж, теперь, конечно, легко судить, когда энергетический потенциал умножился. А в сороковые годы не хватало ни угля, ни нефти, разведка триллионных запасов газа едва намечалась, атомных реакторов и в помине не было.

В самой середине века гидротехники появились в Сибири, Ангара привела в движение турбины Иркутской, Братской, потом Усть-Илимской ГЭС. На Енисее встала плотина Красноярского гидроузла, поднимается Саяно-Шушенская ГЭС. Искони бежавшие налегке сибирские реки, начинают трудиться в полную силу. А там, впереди, еще видятся другие каскады, вплоть до Лены. Они потянут в гору двадцатого столетия не один тяжелый воз новых промышленных комплексов.

Да ив Казахстане, в Средней Азии, на Кавказе — всюду облюбовали гидротехники вольные потоки, что могут славно поработать на грядущие поколения.

Кажется, совсем недавно приходилось чистоганом платить за машины для того же Днепростроя. Из-за океана приезжали инспецы. Как они свысока поглядывали на русских тачечников и грабарей! И вот бывшие тачечники сами стали знаменитыми инженерами.

Но масштабное дело гидротехников, наверное, и самое деликатное. Здесь можно нечаянно нарушить то равновесие в природе, которое складывалось в течение миллионов лет. Пожалуй, нигде так не мстит природа за любой просчет, как в гидротехнике. А просчеты все же случались. До сих пор бесценные осетровые косяки тычутся о бетон нижней волжской плотины, вздымают фонтаны на реке, словно там продолжают гулко рваться, снаряды. Или какое-нибудь рукотворное море захлестнуло широкую пойму с ее вековым намывом плодородия. Или где-нибудь мачтовый лес ушел под воду...

Не потому ли строители в наше время куда более осмотрительны. Уже который год не стихают споры вокруг архисложной проблемы: как лучше повернуть северные реки вспять, какую часть обильного стока взять у них, чтобы помочь Каспийскому морю и не очень-то разгневать Ледовитый океан. Сталкиваются крайние точки зрения. Одни утверждают, что югу грозит наступление пустыни, другие запугивают новым ледниковым периодом на севере. В жарких дискуссиях постепенно вырисовываются перемены глобального масштаба.

Рано или поздно север должен будет поделиться с югом своими водными ресурсами. Речь идет не только о судьбе целых морей, которые мелеют год от года. Нужно еще оросить великие хлебные поля Заволжья, Казахстана, Южного Урала, ставшие главной житницей государства, не говоря о хлопковых плантациях Средней Азии. В конце концов с природой можно обо всем договориться, если пойти на разумный компромисс, не забывая о ее пристрастии к золотому равновесию. Главное — не испортить отношений с природой, и тогда она охотно пойдет навстречу людям.

Может быть, уже на стыке двух веков — двадцатого и двадцать первого — могучие кроны наших рек с их бесчисленными притоками еще гуще разветвятся и своими оттоками-каналами.

Этому стоит посвятить целую жизнь, если ты умеешь жить для тех, кто сменит тебя в году двухтысячном. Право же, стоит, Тем паче земля на редкость памятлива.

1

Марат Карташев возвращался домой окольным путем. Сегодня в райкоме наконец-то сняли давний выговор. Секретарь даже смутился, узнав, что у него был, оказывается, выговор, с которым он ходил без малого пять лет. «Напрасно вы, Марат Борисович, до сих пор молчали», — с мягким укором заметил молодой секретарь, выдвиженец из комсомольских работников. Но вдаваться в историю не стал, пощадил его самолюбие.

А выговор действительно имел свою историю. Когда в области завершалось строительство первой ГЭС, Марата пригласили в областной центр, в проектное бюро, где он и встретился неожиданно с Вячеславом Верховцевым, только что вернувшимся из-за границы. Они вместе закончили институт, получили дипломы с отличием, но потом Верховцев далеко шагнул по служебной лестнице. Да не в том беда, что один успел защитить кандидатскую диссертацию и готовил докторскую, а другой оставался «неостепененным» инженером, хотя довольно известным. Они еще студентами не раз отчаянно схватывались. Вот и здесь крепко заспорили по поводу почти готового проекта очередного гидроузла. Но если раньше силы у них были равные, то теперь стало трудно тягаться с Верховцевым, тем более, что тому верно светила одна из ярких звезд отечественной гидротехники. Сколько ни доказывал Марат, что неразумно идти на затопление богатых приречных земель ради сомнительного выигрыша в мощности электростанции, победил, конечно, Верховцев. Тогда Марат начал писать кому следует. Через год с ним согласились, однако после выговора, который он получил «за нездоровую обстановку, созданную в коллективе». Правда, на бюро райкома строгий выговор смягчили до простого. И он понял, что это ему уже за характерец.

Сейчас все позади. Тот гидроузел достроен, выговор снят, можно собираться на Урал. Это решено. И не потому, что Верховцев поднялся еще выше, став доктором наук и главным инженером филиала проектного института. В последние два года Марат вообще-то редко сталкивался с ним, месяцами пропадая на гидроузле в качестве эдакого связного проектировщиков. Стало быть, дело не в товарище Верховцеве — пусть себе командует своим филиалом. А его, Марата, давно тянет на родину, где он когда-то строил водохранилище на реке Урал.

Вчера у них произошел откровенный разговор с глазу на глаз. Верховцев сначала не поверил его странному решению.

— Да что ты будешь делать на своем Яике?

— Займусь пока изысканиями.