Набат - Цаголов Василий Македонович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты что, в гости напрашиваешься?
— Гулар, Гулар, правда у вас на той неделе две свадьбы?
— Не мешай, Згир!
— Уарайда, э-э-эй!
Вдруг в рой голосов ворвалось тревожное:
— Слушайте, война!
— Эй, кто там шутит таким?
— Из райцентра звонят…
— Залихар, дай ему трубкой по лбу, ты к нему ближе, к этому райцентру.
— Ха-ха!
— Война! Немец напал!
Кто-то выругался, и Алибек поспешно повесил трубку, выпрыгнул в окно и со всех ног бросился к Тасо. Бригадир седлал коня, когда во двор вбежал мальчик.
— Ты что? — бросился ему навстречу Тасо.
— Война! — выдохнул Алибек.
Тасо словно ударили в грудь, но он удержался на ногах только потому, что они будто вросли в землю: «Значит, правда». Схватил он мальчика за ворот так, что тот даже поперхнулся.
— Кто звонил?
— Не знаю.
— Мое имя назвали?
— Нет.
Присел перед мальчиком, прижал к себе с силой и горяча выдохнул в лицо:
— Никому ни слова!
— Да.
— Это, может, провокация врагов.
Алибек покашлял, кивнул понимающе.
— Сейчас позвоню в район… Ты ничего не слышал, понял? — прошептал Тасо.
На следующее утро, когда на небе еще не растворились звезды, в аул въехали два всадника и направились к сакле Тасо. Им не пришлось стучаться: летом бригадир вставал на рассвете: вдруг понадобится срочно кому-нибудь, ведь другого времени у колхозников нет. Правда, такого еще не случалось: жизнь в Цахкоме до сих пор текла размеренно и спокойно. Бригадир стоял во дворе, когда у калитки спешились всадники. В одном из них узнал капитана из военкомата, другой был похож на городского.
Застегивая на ходу побуревшую кожаную куртку, с которой он не расставался ни зимой, ни летом, распахнул низкую калитку:
— Добро пожаловать, дорогие гости!
Приезжие ответили сухо.
«Значит, правда война!» — обожгла Тасо мысль. Молча принял у них коней, отвел к турлучному плетню, накинул уздечки на высохший кривой кол, вернулся к гостям, чтобы пригласить в дом.
— Люди уже ушли в горы? — опередил его капитан.
«Видно, всю ночь ехали», — отметил про себя Тасо, перехватил уставший взгляд капитана, вслух сказал:
— Собираются.
«Спешили, не жалея коней, загнали их в пот». — Тасо смотрел под ноги.
Подходили аульцы с перекинутыми через плечо торбочками и, поприветствовав гостей, молча отходили. Сдержанность обычно приветливых цахкомовцев объяснялась тревогой, вызванной столь ранним приездом военного человека, да еще с незнакомцем.
Прежде, если кто-то направлялся к ним в аул, то звонили из района Тасо: готовьтесь к встрече гостей. А эти нагрянули как снег на голову.
Почему они так долго молчат? Тасо заметил, что приезжие многозначительно переглянулись, и капитан проговорил, глядя вдаль, кажется, на позолоченную вершину.
— Война, товарищи!
Задергалась у Тасо правая щека.
Собравшиеся не сразу сообразили, в чем дело, а капитану пауза показалась вечностью, и он с нажимом произнес:
— Вчера фашистские войска без объявления войны перешли государственную границу СССР.
Тасо поправил низкую потертую каракулевую шапку, и рука его медленно потянулась к карману, замерла; посмотрел в лицо капитана:
— Как перешли? — спросил он.
— Да, товарищи, началась война, — все так же жестко сказал капитан. — В нашей стране проходит всеобщая мобилизация, — капитан нагнулся, натянул голенища, выпрямился, покашлял в кулак.
Тасо провел по лицу шершавой ладонью. Его потрескавшиеся губы подергивались с каждым ударом сердца. С лица медленно отливала кровь, оставляя на смуглой коже взбухшие пятна, похожие на укусы пчелы. Он расстегнул ворот гимнастерки, повел вокруг взглядом. Впервые в жизни он не знал, как ему поступить.
Капитан выловил в помятой пачке папироску, сунул в рот и, полуобернувшись к людям, закурил, глубоко затягиваясь.
— Нагрянула беда…
Докурив папироску, капитан швырнул окурок под ноги, вдавил в землю носком серого от пыли хромового сапога.
— Почему же до сих пор официально не позвонили из райкома? — подумал вслух Тасо. — Я сейчас свяжусь с товарищем Барбукаевым.
Капитан загородил ему дорогу:
— Тебе же сказали: товарищ из обкома партии, а меня ты знаешь. Ты не суетись, Тасо, давай без паники.
Спокойный, будничный тон капитана снял напряженность, аульцы, побросав поклажу, забыли о сдержанности, которой славились их предки.
— Овец нужно перегонять поближе к ледникам.
— Кошары еще не накрыли.
— Недавно в кино показывали немцев в Москве.
— Пусть фашисты убираются к чертовой матери, пока им не сломали шею.
— Нашли время воевать, своих забот полна сапетка.
Выше поднялось солнце, стало жарко. Представитель обкома всматривался в обветренные лица цахкомцев.
— Фашисты второй день бомбят наши города. Мы привезли приказ о мобилизации, — капитан повысил голос.
Люди умолкли, насторожились: это еще что?
— Да как же так?
— А договор с Гитлером?
— Что делать, говорите!
— Мы готовы воевать.
В разговор вступил гость из города, снял плащ, перекинул через руку.
— Гитлер нарушил договор, и вчера на рассвете без объявления войны фашистские войска произвели разбойничий налет на Советский Союз. Гитлер бросил против нас самолеты, танки, артиллерию… Красная Армия дает врагу решительный отпор. От нас, товарищи, требуется понимание обстановки. Мирная жизнь временно прервалась… Мы не знаем, когда закончится война, но думаю, что скоро. По приказу Советского правительства Красная Армия самоотверженно защищает социалистическое государство. Мы вынуждены вести справедливую войну против германского фашизма. Эта борьба потребует много металла, горючего, машин, зерна, мяса… Областной комитет и Совет Народных Комиссаров республики призывают трудящихся Северной Осетии к организованности. Каждый на своем рабочем месте должен повышать производительность труда, перевыполнять государственные задания. Всем нам надо самоотверженно трудиться на оборону нашей страны. Враг будет разбит, дорогие товарищи!
Капитан раскрыл планшетку, вынул нужную бумагу, пробежал ее глазами, после чего протянул Тасо.
— Объявите список мобилизованных в ряды Красной Армии.
Все видели, как задрожала рука Тасо. Шевеля губами, прочитал про себя: «Ахполат Тамиров», а затем произнес ледяным голосом:
— Ахполат Тамиров… Ты считаешься мобилизованным.
Взгляды собравшихся скрестились на высоком плечистом мужчине. Он озирался, словно ослышался, и аульцы почувствовали себя неловко, старались не смотреть на него: у него была больна жена.
— Дзантемир Габисаев. Ты тоже мобилизованный.
Тасо тряхнул в воздухе списком.
Широколицый, подстриженный под запорожского казака, молодой мужчина обнажил два ряда белых крепких зубов.
— Бола…
Тасо поискал кого-то глазами, тихо добавил:
— Бола Даргоев, тебе идти на войну!
Бола — отец четверых детей, кивнул, будто его приглашали на кувд.
— Буту Сандроев, — окрепшим голосом сказал Тасо: теперь он знал, что говорить и делать.
Капитан наклонился к нему, прошептал:
— Буту Сандроева в списке нет, ты ошибся.
Люди услышали и ждали, что ответит Тасо.
— Мне лучше знать. Буту мой сын, и он возьмет винтовку вместо меня. Ты сам сказал, что враг перешел границу.
Помолчав, Тасо пробежал глазами длинный список: одиннадцать человек только из Цахкома.
Выходит, вся страна встала под ружье.
В финскую кампанию ни одного цахкомца не призвали.
Значит, с немцами война будет долгой, тяжелой… Одиннадцать…
Тасо сложил список вчетверо, но капитан не взял его.
— Передашь список в сельсовет.
Капитан снял фуражку, провел ладонью по пыльному околышу:
— Ну что ж, война не ждет, собирайтесь. С этой минуты названные товарищи считаются мобилизованными в ряды Красной Армии. Сбор через полчаса!
Аульцы все еще топтались на месте.
— Ну вот что… — вперед выступил коренастый, крепко сбитый Сандир, — запиши-ка меня в свой список, бригадир.
