Гончая свора - Иван Граборов

     - Я пожертвую вашей миссии столько, сколько захотите, - сиреневая полоска квэл, вынутая из эластичного кармана бедра, издала писк и высветила текущий баланс перед самым носом служителя. - отдам всё что у меня есть!

     - Жалкая подачка слепца! - смахнул служитель изображение, снова выходя из себя. - Когда двадцать первых снизойдут к нам от Йакшума, то возможности, от земли бесплодной взятые, ни для кого уже не будут важны, ибо каждый познает настоящую цену вещам!

     - Но Клусс! - закричал Лим, искажая лицо страшной гримасой. - Мы возможно последние!

     - Клусса больше нет. - с нарочитым спокойствием ответил на то Динсам. Лим, не веря в подобное небрежения страждущим, хватал ртом воздух обеднённый необходимыми ему элементами. - В пороке своей гордыни, вы выдумали, будто являетесь духовными детьми Нгхири, хотя морионты издавна возвещали о первенстве сурву, чей прах земля сотен древних планет! Вы выдумали сами себе, что слышите ту самую песнь миров, о коей сказано в столпах его мудрости, и храните единственно верный завет. Вот ваша спесь и ваша плата! Не голоса мудрости восприняли вы, но ложь космического фантрама, вслед пожравшего ваш мир!

     - Всего глоток... - вслед за Рмун задрожал и Лим. - Я дам что попросите, что угодно. Я буду работать на вас всю свою жизнь, только помогите ей.

     - Нельзя посвятить в служение того, кого не существует, наглец!

     - Что? - больше растерялся Лим. - Что это значит?

     - Данные на граждан Клусского единения стёрты из баз и, формально, вы относитесь теперь к дрейфующим странникам, баржами которых, с недавнего времени, полны орбиты густонаселённых планет Монн. Да сжалятся безжалостные звёзды над транспортным советом Фирима.

     - Но мы не одни из них. Я Лим, по прозвищу...

     - Я знаю кто ты, убийца! - брезгуя отмахнулся служитель, шагнув на встречу, но не вышел из-за спин блюстителей. - Мне ведомо, что ты совершал!

     В свете он выглядел как пожилой зилдраанец - ещё более высушенным и костным, насколько это вообще возможно для неповоротливых сурву.

     - Ворота святилища останутся заперты до следующего знамения!

     - Следующего? О чём вы?

     - Прими свою судьбу с достоинством, как и велит то святая мудрость. - Динсам осенил их символом Гирвулда, дополна наполняя грудь и раздуваясь пуще зул-кошелей своих блюстителей.

     - Как вы можете отказывать страждущим в нужде? - слёзы подступили к его глазам, но то сказала Рмун. - Что вы такое?

     - Доживите отмеренное время в покое и да даруют двадцать первых вам, заблудшим, свою милость, когда ступят с сей земли. - сказал Динсам и пошёл обратно.

     - Динсам! - окликнул Лим, выжимаемый блюстителями, но служитель не обернулся.

     - Проводите их и заприте за собой вход. Скоро начнётся служение к зову ушедших.

     Блюстители выдавили Лима к самому краю спуска и поспешили обратно.

     - Динсам!

     Священнослужитель тотчас исчез вместе с ними в глубине крестообразного входа. Пред Лимом возник барьерный заслон и святилище, будто состоящее из четырёх правильных пирамид, положенных одна на сторону другой, захлопнуло за собой единственный путь, смыкая в его центре острые грани подвижной конструкции.

     Лим забегал глазами по строению, ища хоть какую-то возможность попасть внутрь. Верхняя пирамида, основанием смотревшая к мигавшему огоньку, острой вершиной падала на вершину нижней, умозрительно образуя куб шлифованного песчаника с кварцитовыми вкраплениями. Озеро дофмы образовалось на дне кратера, сразу под остатками киля Еквендалла, вокруг коего и выстроили храм, а значит иначе туда не существовало возможности попасть. Войти и выйти можно было только здесь, у самого стыка четырёх вершин.

     - Не волнуйся Лим. Не волнуйся... - обнимала Рмун его за шею, еле слышно волоча слова и взирая в даль на столпы, когда они спускались обратно. - Я рядом, милый, рядом... Никто тебя не обидит... - подталкивала она на улыбку.

     Но Лим больше не мог и не хотел улыбаться, даже для неё. Он нежно усадил её в кресло катера, как следует привязав ремнями, и проверил индикаторы мед-имплантов. Ни слова не говоря, Лим отошёл обратно к ступеням и, уставившись на них в образном поклоне, до хруста титановых скоб сжал свой квэл, надеясь лишь, что Рмун не видит этого приступа бессилия, его слабости глубокого отчаяния.

     Дофма и это святилище были последним местом, ограждённым от политики - на этой надежде строил он всё и всё на неё поставил. У него не осталось больше вариантов. Вселенная, без сомнений, полна чудесами, но Лим небезосновательно полагал, что задолго перед тем как ему удастся разыскать хотя бы ещё одно, Рмун будет давно мертва.

     Она всё видела, но, вопреки подступившему желанию, сама поддаться схожей слабости не смогла. Но не потому что не хотела разделить боль мужа - сон изнеможения наступил раньше, вновь отправляя её в далёкие странствия.

     Вскоре их застала ночь. Скользя на дозорном катере среди темени взрыхлённых каньонов и неизменных полей, Лим смотрел отнюдь не на приборы высотно-скоростной навигации. Посадочные башни, врезанные в горы, были хорошо видны. Крепко стискивая руль, он обратил взор к звёздам, вопрошая про себя, задавая им вопросы, которые больше никому задать не мог. И не находил ответа.

     Ответ нашёл его сам.

     Разрезая пасмурное небо, в стороне от скромного космодрома, до которого оставалось два стандарт-часа езды, приземлился частный корабль. Приплюснутый нос, энергозатратные шасси из магнитных ободов под днищем, дублирующий рассеиватель постоянной массы для дальних сверхсветовых прыжков, трёхвекторные стабилизаторы, мягкое свечение гибких двигателей, протянутых под острыми изгибами вытянутого корпуса и загнутая по дуге корма, преломлявшая лунный свет сверкающими вставками-зеркалами. Лим никогда не встречал подобной модели, но, судя по очертанию форм, мог поклясться, что корабль был собран на зилдраанских верфях. Кроме Клусского единения только Малвергесиум заботился о внешней эстетике, а потому его работы легко узнавались в любом конце галактики.

     Поистине же необычным было то, что зилдранские корабли, согласно послевоенному эдикту о разграничении, не имели права даже приближаться к домашнему кругу планет империи, за негласную помощь хиинцам в войне. Все, кроме этого.

     Глава

     9

     '...И привёл идущих он к подземному леднику, что, так глубоко под землёй находясь, всё же свет сам собой испускал. И был там великан, о многих головах, ногах, глазах и руках и свиреп был в силе своей как здешние же ветра. Но не трогал великан тех слабых и меньших, что жили много выше, хоть и знал к ним дорогу. И подошли они к одной из его ног, падавшей на них громадной тенью. И спросил тогда идущих мудрый Нугхири, да на посох свой опираясь:

     - Кто из вас скажет, в этом месте, что есть для нас понимание?

     И долго давали ему ответы и не были они верны. И просили его открыться. И сказал им мудрый Нугхири:

     - О мире мыслящий, жизни иной всегда в нём место отыщет. И не станет он попрекать от себя отличных и браниться с ними, но примет их существование как принял близких. Лишь не познавшие граней мира и не принимающие самих себя, принять откажутся и то, что сразу не смогут понять. И вместо того, чтобы стремиться к знанию о мире и всячески проявляющееся в нём сберегать, решат они идти против него войной, земли взрыхляя, но только собственные выроют могилы. И не будет ни мира ни самих их. Ибо всё живое от него часть и нет тому живому конца и края. И потому высшим мерилом всякого разумного, из подобных нам, является понимание. И, как и стремление к правде, важно нам оно с ней на ровне. И так достигнем мы истины.

     Так сказал им мудрый Нугхири и повёл за собой идущих в другие места и из мест разных собранных. И пошли они вслед за ним и восхваляли его в песне. И навсегда в памяти сохранили они сей мир, ибо, пока говорил им Нугхири, ни одного не тронул обитавший там великан...'.

     Зумтиад от Кохта - 'Нугхири: Из наставлений. Столп пятый'.

     Присаживает тело моё Жар на трон.

     Отвешивают лицемеры поклон.

     Я прихожу в сознание, вдыхаю глубоко и власть над мыслями своими, единственная подлинная власть, вновь возвращается ко мне. И сразу же к нему я обращаюсь, не помня как в иных местах неслась. Мне то не в сласть совсем...

     - Благодарю.

     Кивает. Ему теперь неловко предо мной, но Жара взгляд живее стал. Теперь побольше прочих правды знает. Мой лик, сокрытый в темени от всех, он увидал.

     Смотрю вокруг. Вновь ночь. Неужто долго так продлилось забытьё? Хороший сон - плохим поэтам. А впрочем полно дум об этом. Мы к важной части подошли.