Воспоминания самоубийцы. Надиктовано Духом Камило Кастело Бранко - Ивона Ду Амарал Перейра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но я должен предупредить тебя, что ты столкнешься с разочаровывающими трудностями, потому что все препятствия возникают перед самоубийцей, так как ты поставил себя в ненормальное положение, которое затронуло даже самое незначительное волокно твоей психической организации, а также твою судьбу. Но твои благородные намерения, настойчивость, твоя любовь к работе и твое стремление к добру и красоте смогут творить чудеса, и я убежден, что твои будущие учителя и наставники направят тебя в этом отношении.
Что касается данных, которые ты у меня просишь, я был бы очень рад тебе их предоставить, друг мой. Я верю, что ты искренне благонамерен, и дух, однажды освободившись от земных предрассудков, теряет стыд, который человек сохраняет, раскрывая друзьям несчастья и особенности, которые его мучают.
К сожалению, однако, у меня еще нет необходимой отрешенности, чтобы заново пережить ужасную драму, которая все еще давит на меня. Наблюдать за прошлым, чей пепел все еще пульсирует, теплый от внутреннего огня незабываемой любви, которая окутывает тоской и неумолимой печалью все мои шаги в духовности, извлекать из теней подсознания обожаемый образ вероломной, которую я никогда не мог презирать, пытаясь даровать себе высшее утешение забвения; видеть, как она возрождается из бездны моих воспоминаний такой, какой существовала еще вчера, красивой и соблазнительной, связанной с моей судьбой браком, и заново переживать счастливые часы супружеского общения, когда я воображал их бессмертными, не понимая, что они были ложью, фиктивными, происходящими лишь из моей искренности, веры, которую она мне внушала, моей доброй воли, будет означать страдать во второй раз невыносимую муку осознания ее неверности, когда все мое существо жаждало видеть ее искупленной от этого позора.
Я не могу, Камило, не могу! Я люблю Лейлу и чувствую, что это чувство будет сопровождать меня сквозь века, потому что оно сопровождало меня на протяжении моей судьбы многие века… с тех пор, как сострадательный голос Павла из Тарса победоносно и чисто звучал, возвещая Благую Весть в древней Испании… И я не успокоюсь, пока снова не буду иметь ее рядом с собой, свободную от оскорбления, нанесенного мне и ей самой, закону Божьему, нашим детям и ее качеству жены и матери, через искупления, которым она подвергла себя, ведомая угрызениями совести.
Он сделал паузу, во время которой позволил увидеть в своих глазах огромную нежность, живущую в его сердце, и продолжил смиренным тоном, который заставил меня еще больше восхищаться его характером, за которым я ежедневно наблюдал в течение трех лет:
— Если бы я мог, Камило, я бы избавил мою бедную Лейлу от боли искупления, призвав ее к любящему общению и стирая из нашего понимания, как я пытался раньше, пятна преступления поцелуем прощения, которое я давно добровольно и охотно ей даровал. Однако она сама не хочет принимать ничего от меня, прежде чем не искупит свой собственный долг через перевоплощение, окутанное слезами тяжелых страданий, чтобы считать себя достойной моей любви и прощения Бога.
Ее совесть, почерневшая от ошибки, была суровым судьей, который судил и осудил ее, потому что, с душой, израненной укусами раскаяния, она так ужасается своим собственным прошлым, что ничто, ничто не сможет смягчить жар, который ее мучит, кроме неизбежной боли в жертве земного искупления…
Я хотел бы приблизиться к ней и облегчить мою тоску, разговаривая с ней лично, наяву или во сне, утешая ее и побуждая к борьбе за победу моими обещаниями вечной дружбы. Но я не могу даже приблизиться, потому что, если она меня замечает, она ужасается и пытается убежать, стыдясь обвиняющего пятна, которое есть в ее совести. Что касается меня, я могу видеть ее или сопровождать ее в любой момент, когда пожелаю, но осторожно, чтобы она меня не заметила и чтобы не дезориентировать ее…
— Я все больше убеждаюсь, доктор, в том, насколько мои читатели оценили бы, если бы я рассказал им о трогательных эпизодах, которые я вижу во всем, что ты говоришь…
— Я попрошу отца Лейлы позже ознакомить тебя, дорогой португальский писатель, с драмой, которая тебя так привлекает… Кто знает?… Труд — это основной элемент прогресса, и благородное и щедрое намерение, вдохновляющее искреннего труженика, всегда получит божественное одобрение для своей реализации… Рамиро де Гусман способен это сделать. Это сильный дух, опытный в борьбе с несчастьями, умеющий контролировать свои эмоции и обладающий продвинутой ментальной дисциплиной. Он сможет и захочет это сделать, так как обязался передо мной бороться за нравственное предобразование женской молодежи на Земле в память о своей несчастной дочери, столь любимой его отцовским сердцем, но причинившей ему столько горьких огорчений… несмотря на прекрасное воспитание, которое он старался ей дать. Я поговорю с ним об этом.
Видя, что он готов уйти, и верный бестактности старого любопытства романиста, который везде чует сентиментальные сюжеты для обогащения своих тем, я сказал:
— И… прости меня, дорогой доктор… Твоя жена… прекрасная Лейла… где она сейчас находится?…
Он спокойно встал, сосредоточил мысли, словно посылая телепатическое сообщение своим наставникам, затем подошел к великолепному приемнику изображений, тщательно настроил его на земную кору и стал ждать, бормоча как бы про себя:
— Должно быть, вечереет в западном южном полушарии… Не будет ли нескромно попытаться увидеть ее сейчас?…
И действительно! Через некоторое время фигура существа выделилась в полумраке комнаты очень бедной семьи. Все указывало на то, что это был скромный бразильский дом, хотя и не нищенский. Девочка, на вид лет пяти, чьи сосредоточенные и грустные черты лица указывали на силу бурь, бушующих в ее душе, забавлялась своими скромными игрушками, казалось, мысленно озабоченная воспоминаниями, которые смешивались с настоящим, так как она разговаривала с куклами, словно беседовала с персонажами, чьи образы вырисовывались как контуры карандашом в ее ментальных вибрациях. Роберто грустно посмотрел на нее и, повернувшись ко мне, ошеломленному величием драмы, начало которой мне показывали, сказал:
— Вот она. Реинкарнировала в Бразилии… где пройдет свой болезненный путь искупления… Теперь она живет вне среды, которую так любила, лишенная тех, кто так глубоко ее любил, но чьи сердца она унизила самой жестокой неблагодарностью. Лейла навсегда исчезла в водовороте прошлого… Теперь ее зовут по-другому: — ее называют Мария… почтенное имя нашей августейшей хранительницы… Для земного мира она будет красивой и милой девочкой, невинной и чистой, как небесные ангелы. Но перед своей совестью, однако, она — результат суда священного
