Воспоминания самоубийцы. Надиктовано Духом Камило Кастело Бранко - Ивона Ду Амарал Перейра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эулина была беззащитна вдвойне, будучи женщиной, и, следовательно, хрупкой, и лишенной защиты семьи и общества, так как была всего лишь несчастной проституткой. Но… прежде чем стать такой, столь несчастной и обездоленной, она была, прежде всего, созданием Божьим, дочерью высшего существа, всемогущего и справедливого… как и я тоже им являюсь, как ты, друг Камило, и все человечество.
Этот Отец, который любит всех своих детей без различия, теперь требует от меня отчета за жизнь, которую я прервал, высшее благо, которым только Он может распоряжаться и даровать. Никто не мог лишить Эулину ее права быть дочерью высшего Творца… У нее, бедной несчастной, не было никакого другого права в том низменном мире, даже права жить, поскольку я не хотел, чтобы она продолжала жить, и поэтому убил ее.
Я убил Эулину!.. И теперь я слышу, как в самых сокровенных и глубоких уголках моего духа, пропитанного раскаянием, отдается суровый и трогательный голос совести, который подобен голосу самого Бога, отдающемуся в нашем бессмертном существе: "Каин, Каин!.. Что ты сделал со своим братом?…" О, Камило, Камило, друг мой!.. Когда я душил Эулину, я забыл, что она тоже была дочерью Бога и что у нее тоже были священные права, дарованные этим милосердным и справедливым Отцом. И теперь…
Слезы лились потоком, прерывая его слова, и трогательное облако печали окутало безмятежный воздух Особняка Роз. К тому же, внутреннее удовлетворение, которое мы испытали этим утром, основывалось лишь на том, что мы смогли порадовать Теокрита прогрессом, достигнутым за те три года пребывания в интернате…
Карлос и Роберто де Каналехас сопровождали нас во время ознакомительного визита, предложенного Директором Больничного Отделения. Мы начали с Башни Дозорного, которая, словно неприступная крепость посреди варварской области невидимого, защищала передовой наблюдательный пост от вредоносных атак различного рода, поскольку даже низшие ментальные эманации, исходящие извне, здесь отражались как худшие вторжения.
Предстояло пройти большое расстояние. Нас подобрала простая и легкая повозка, так как мы даже не представляли тогда возможности передвигаться силой мысли, практикуя полет. На определенной высоте пути, уже значительно удалившись от индийского Павильона, в ответ на признание Марио Собрала, мы услышали, как Роберто сказал:
— Уныние — плохой советчик, друг Собрал! Интересно, что ты спокойно размышляешь над предложением, данным опытом брата Теокрита. На первый взгляд это тривиальный и невыразительный совет. Но ты должен знать, что он заключает в себе глубокую мудрость и представляет собой ключ, с помощью которого ты сможешь преодолеть препятствия, встречающиеся на пути реабилитации. Что, кроме того, значат тридцать или шестьдесят лет жизни в жертвах, когда физическое тело может быть искалечено, если через это мы восстанавливаем духовную честь, мир, которого не хватает нашей совести, возможность для спасительного осуществления, которое приведет нас в соответствие с Законом, который мы нарушили?… Не бойся трудов искупления, Марио, ведь все мы, кто ошибся, нуждаемся в нем, чтобы облегчить совесть и, следовательно, судьбу от унизительной ответственности, которая так сильно противопоставляет нас гармонии Божественного Закона, создавая аномалии вокруг нас.
У тебя есть будущее перед тобой, чтобы помочь себе в моральном обновлении, в котором ты нуждаешься. Оно утвердит твое рассуждение, если ты намерен прийти к благоразумным и серьезным выводам, с помощью которых ты сможешь устранить из души унизительное отражение дурных поступков посредством освящающих обязанностей.
Поэтому необходимо обновить земной опыт в искалеченном теле, чтобы ты научился в трудностях, которые из этого вытекают, использовать весь комплекс своего тела только в достойном смысле. Не колеблись, встречай жертву лицом к лицу, ибо ты убежден, что ошибся, и поэтому посчитаешь справедливым принять на себя ответственность за действия, которые ты совершил во вред себе самому, так как духовная честь и моральное достоинство духа этого требуют.
И если ты сумеешь вовремя просветить свое существо сиянием доверия к Богу, надежды на его отеческую доброту, с мужеством и смирением, убежденный, что Он никогда не оставит тебя в суровости искупительного пути, что любовь того Отца, который не осуждает, а помогает своему созданию подняться из бездны, в которую оно позволило себе упасть, ты даже сможешь улыбнуться несчастью и найти очарование на протяжении всей Голгофы, по которой будешь идти.
Пыл, с которым говорил молодой доктор, казалось, воодушевлял нашего товарища, который замолчал, оставаясь спокойным в течение остатка дня.
Внезапно вдалеке мы увидели место Отделения, к которому принадлежали.
Задумчиво я пробормотал, не думая, что меня услышат:
— Где же может быть бедный Жеронимо?…
— Ваш друг Жеронимо де Араужо Сильвейра находится дальше, задержанный в изоляции, — ответил Карлос де Каналехас, — как нарушитель правил больницы.
— Почему это отделение называют Изоляцией?… — спросил Марио с опаской.
— Потому что туда отправляют тех, чье поведение противоречит дисциплине, требуемой правилами больницы, неконтролируемых, которые злоупотребляют свободой, не будучи еще настоящими бунтарями… Это как тюрьма… Однако этот унизительный термин отвергается директорами Колонии, и, кроме того, он не отражает истинную природу цели, для которой она предназначена, как вы увидите…
— Жеронимо, значит, находится под стражей?…
— Конечно!.. Для его же пользы и для блага тех, кого он любит…
Марио взволнованно заерзал, снова спрашивая:
— Как можно понять, доктор, что Жеронимо, любящий отец и муж, находится в заключении, в то время как я, дважды, трижды, десятикратный преступник, нахожусь среди добрых друзей?…
— Ты искренне раскаявшийся дух, Марио, который позволяет себе советоваться с ответственными за твою опеку перед Марией; который желает быть направляемым к спасительным нормам, так как ты показываешь готовность к самым суровым жертвам, чтобы стереть виновное прошлое… в то время как Жеронимо одержим несогласием и непониманием, упрямо цепляясь за все воспоминания о прошлом, потерю которого он оплакивает и которым живет, не имея сил забыть его, противясь пониманию элементов для смягчения ситуации, которая была бы совсем другой, если бы у него была мудрость смирения…
Кроме того, разве ты не был долгие годы пленником зловещей тьмы Долины, пленником в отчаянии, озлобленным под железным гнетом, разрушавшим твое сознание?… И разве ты не остаешься морально пленником самого себя, ведь твой печальный и безутешный разум не позволяет никакого удовлетворения твоему сердцу и пониманию?…
— Меня удивляет осознание того, что когда мы
