История Византийских императоров. От Василия I Македонянина до Михаила VI Стратиотика - Алексей Михайлович Величко

II

Однако на пути к «освобождению» Константинопольского патриарха из-под опеки Византийского царя стояла одна очень сложная проблема. Издавна было общеизвестно, что второе место в Кафолической Церкви Константинопольский патриарх получил от императоров, которые инициировали принятие соответствующих канонов на II, IV и Трулльском Вселенских Соборах. Говорить о вселенской рецепции этих полномочий было невозможно, поскольку Рим, а вслед за ним и вся Западная Церковь категорично их не признавали. И власть патриарха держалась исключительно велением василевса, многократно на практике закреплявшим и расширявшим ее в своих законах.

Оставалась единственная надежда — иным образом обосновать власть Константинопольского патриарха, вследствие чего для него отпадет и неприятная необходимость искать источник своих полномочий в воле императора. Не административное значение Константинополя, как это считалось со времен II Вселенского Собора, а Божественный Промысел должен лежать в основе власти патриарха новой столицы Византийской империи — так полагали восточные «паписты». Рим обосновывал это апостольским происхождением своей кафедры — значит, нужно доказать, что и Константинополь обладает этим же качеством.

В столице востребованными становятся апокрифические легенды, в том числе и та, согласно которой епископская кафедра в Константинополе (тогда, в древности, еще именуемом Византием) была основана апостолом Андреем Первозванным, братом апостола Петра. Вследствие этого Константинополь уравнивался в сакральном смысле с Римом, как апостольская кафедра, чем сводил на нет его былое преимущество. А попутно «освобождался» и от прямой зависимости от императорских эдиктов. Получалось, что василевс не наделял патриарха должными полномочиями, а лишь констатировал те следствия, которые напрямую вытекали из апостольского происхождения Константинопольского архиерея.

Но этого мало. Приняв на вооружение идеологию Римских пап, согласно которой «священство выше царства», греческий клир должен был устранить второй центр духовной власти в Кафолической Церкви. Иными словами, столичному патриарху нужно было не уравняться с папой, а занять во Вселенской Церкви место Римского епископа. Только после этого можно было обоснованно претендовать на всю полноту власти в Церкви, оттесняя императора на нижний уровень. А затем принять на себя и полную власть в Римской империи.

Справедливости ради следует сказать, что вторая часть суждения автоматически следовала за первой, поскольку органическое понимание природы власти, закрепившееся в Византии еще с древних времен, просто не предполагало раздельного существования политического и духовного союзов, источник власти которых был единым — Бог. Кто правит в Церкви, тот правит и в Византийском государстве, — никакой альтернативы этому суждению не было. Конечно, никто из константинопольского клира изначально так не мыслил, но сам ход мыслей неизбежно вел к этому выводу. Некоторые патриархи и наиболее авторитетные клирики не испытывали никаких сомнений в том, что все без исключения политические вопросы должны решаться на основе духовных рассуждений, совершенно смешивая и полностью отождествляя оба союза — Церковь и государство.

Именно преподобный Феодор Студит потребовал от царя Михаила I Рангаве организовать жесточайшие гонения на павликиан, манихеев и афинган, вплоть до применения к ним, как государственным преступникам, смертной казни. В результате Византия получила мощную и хорошо организованную силу, с которой пришлось бороться несколько десятилетий. Более того, св. Феодор и патриарх св. Никифор стали первыми советниками императора в вопросах внутренней политики, что ввергло страну во многие беды. А вскоре патриарх, Студит, архиереи и монахи в буквальном смысле слова заставили Михаила I отказаться от мирного договора с болгарами[268]. Как следствие, это привело государство к катастрофе.

Для достижения своей цели «византийским папистам» пришлось использовать все аргументы Рима, но в свою пользу, выводя давнего соискателя на высшее место в Церкви «из игры», и одновременно используя обстоятельства времени и места в свою пользу для нейтрализации императорской власти. И Константинопольский патриарх начал без долгих сомнений копировать Римского папу, подправляя для своей выгоды все те аргументы в пользу превосходства духовной власти апостолика, которым сам же ранее категорично оппонировал.

А как же папа Древнего Рима? Ведь для того, чтобы занять его место, Константинополю следовало обосновать, почему тот уже лишен этих прерогатив. Понятно, что такое обоснование вело прямым путем к неизбежному разрыву отношений с понтификом и всей Западной Церковью в целом, поскольку, и это было очевидно, Рим добровольно не уступит свои права. Но тогда этого, наверное, никто не понимал. Самым верным шагом было объявить папу схизматиком, еретиком — задача, не невозможная по исполнению. И едва ли случайно появление именно в этот момент времени греческих сочинений, обосновывающих грубейшие отклонения Рима от Святоотеческого Предания и канонических правил. Разумеется, никто ни на Востоке, ни на Западе целенаправленно не желал раскола Церквей, который случится уже очень скоро. Однако сам ход мыслей с железной неизбежностью вел именно к этому трагичному событию.

Отметим, что психологически для «папистов» из числа столичного клира вопрос о сохранении отношений с папой не являлся самоцелью, и имперская, кафолическая идея в древней ее редакции уже давно не занимала в Константинополе первого места. В Италии, где издавна доминировал Римский епископ, столичному патриарху делать было нечего. Поэтому его взгляд был сосредоточен на Востоке, манящем своими перспективами. Там полномочия столичного патриарха никто не оспаривал, там в массе своей проживали этнические греки, духовно подчиненные ему, носители той же веры, культуры и языка. Туда же были устремлены политические интересы императора, желавшего освободить эти земли от сарацин, — царь оказывался невольным союзником патриарха. Постепенно такое положение дел привело к появлению глубоко укоренившегося впоследствии в сознание Константинопольской церкви греческого церковного национализма.

Приведем характерный пример. В одном письме Армянскому католикосу, приписываемому патриарху св. Фотию, говорится буквально следующее: «Господь дал грекам... imperium, священнический и пророческий порядок. И как израильтяне обладали imperium до пришествия Христа, так и мы верим, что imperium не отнимется у греков вплоть до второго пришествия Христа, Господа нашего, который Сам священник, царь, пророк и Бог всего»[269]. Как видим, Церковь еще оставалась Кафолической, Вселенской, но понемногу в греках формируется националистическое убеждение в том, что истинная вера принадлежит им одним. И по примеру иудеев-талмудистов они начали демонстрировать крайне негативное отношение к попыткам распространить Православие на дикие, языческие народы. Уже императору Льву V Армянину вменялось в вину, что он «доверил болгарам» православную веру», что «метал бисер перед свиньями» и влагал в уста болгар слова Писания[270].

В данном случае не имеет существенного значения, действительно ли приведенное выше письмо принадлежало св. Фотию или нет; в любом случае подлинность послания и греческое происхождение его автора не вызывают сомнений. Важно то, что этнически Римская