Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

полю или саду и собирает пыльцу и нектар, и из них делает мёд. Так и я, ищу интересных мне людей, нахожу в них то, что может стать предметом литературного анализа и творчества.

— Я понял Вас, Леонид Николаевич. Вы ждёте от меня истории, которая может захватить читателя. Меня соблазняет сейчас лишь то, что мой сюжет даст мне возможность стать скромным участником истории русской литературы.

— Очень точно заметили, — сказал писатель. — Буду Вам очень признателен.

— Я ценю талант моего друга, но смею предупредить — у него богатая фантазия, — попытался вразумить Рутенберга хозяин. — Леонид приехал сюда с замыслом книги, которую он обещал моему издательству.

Максим Горький уже давно заметил молодого автора Андреева. Его необычный стиль привлекал своей новизной и яркостью красок и образов. А в декабре умирает от послеродовой горячки жена Леонида, и гостеприимный и добросердечный Горький приглашает друга погостить и поработать в тиши у него на Капри.

— Да, сегодня нередким явлением среди революционеров стало предательство, — пояснил Андреев. — Я пытаюсь осмыслить психологические мотивы, движущие этими людьми, строй их мысли и самооправдание, основанное на корысти и страхе.

— Даже у Иисуса Христа, человека выдающегося и дружелюбного, нашёлся среди апостолов такой, Иегуда, — пришло в голову Рутенбергу.

— А что? Пожалуй, этот герой весьма символический. Спасибо, Василий Фёдорович, за подсказку. «Иуда Искариот» — яркое привлекательное название, — поблагодарил Андреев.

— Хорошо звучит, Леонид Николаевич, — поддержал Горький. — Только прошу Вас, не тяните с книгой. Я уже начинаю компоновать сборник.

— А мы с Максимом сегодня хотели подготовить к печати ещё одну главу его повести, — напомнила о себе Мария Фёдоровна.

— О чём она, если не секрет? — спросил Рутенберг.

— Всё о том же, только тема немного другая, о политических сыщиках. Максим хочет назвать её «Жизнь ненужного человека».

— И Вы, Василий Фёдорович, надеюсь, поможете мне. Я знаю, Гапон желал Вас с ними познакомить.

— Мне такое знакомство не доставило много радости, Алексей Максимович, — горько усмехнулся он. — Один из них в газете «Новое время» удостоился написать, что я был готов по уговору с Гапоном за подобающую плату выдать охранке Боевую организацию эсеров. Подписавшийся под статьёй «Маски» Манасевич-Мануйлов — чиновник по особым поручениям главы правительства Сергея Витте.

Слуги убрали со стола тарелки и расставили чашки и блюдца для чая и кофе. А в середине стола поставили большое блюдо с украшенным ленточками заварного крема тортом. Столовая сразу задышала изысканными запахами шоколада и ванили.

— Это я заказала у моего кондитера, Василий, — сказала Мария Фёдоровна. — Хотела как-то отметить твой приезд.

— Спасибо, «сестра». Давно не пробовал такую вкусноту. Моя жизнь в Европе была весьма скудной, порой даже голодной, и не располагала к праздникам.

Рутенберг вышел на террасу. На остров спустился вечер, и прохладный бриз с моря коснулся его разгорячённого кофе и разговорами лица. Январь даже в этом субтропическом районе всё равно оказался холодным зимним месяцем. А ему хотелось тепла и солнца, которые, думал он, согреют ему душу и сердце. Он услышал за спиной лёгкие шаги и обернулся. Андреев стал возле него и посмотрел в сторону моря.

— Я Вам не помешаю, Василий Фёдорович?

— Нет, Леонид Николаевич.

— Вам повезло сюда сегодня добраться. В январе здесь часто бывают штормы. В такие дни пароходик из Неаполя в море не выходит и остров несколько дней остаётся в плену одиночества.

— Сегодня ехал по острову сюда от пристани. Это какой-то кусочек рая.

— Здесь очень хорошо работается, Василий Фёдорович. Поэтому я не разделяю мнения Алексея Максимовича, что мне помешает послушать необычные истории людей, понюхавших пороху.

— А Вас самого не коснулось пламя революции?

— Не только коснулось, но и обожгло, — усмехнулся, вспомнив что-то, Андреев. — У меня в квартире в прошлом году прошло заседание Центрального Комитета РСДРП. А на следующий день меня арестовали и посадили в Таганскую тюрьму. Мария Фёдоровна обратилась к Савве Морозову с просьбой об освобождении. Меня выпустили под внесённый им денежный залог.

— Я тоже успел посидеть, в Петропавловской крепости.

Рутенберг взглянул на стоящего рядом Андреева. Ему вспомнился один случай из жизни, который мог заинтересовать писателя.

— Давайте встретимся после завтрака. Возможно, у меня будет для Вас кое-что.

— Буду очень рад, Василий Фёдорович.

Они попрощались и Рутенберг, почувствовав лёгкий озноб, вернулся к себе в комнату.

2

На следующее утро перед завтраком он снова вышел на террасу и стоял заворожённый видом на море и бухту Марина Пиккола. Небо очистилось от облаков и лучи солнца, поднимавшегося с востока, преломляясь в толще воды, окрасили её чистейшими цветами аквамарина и лазури. В столовой уже сидели за столом Горький и Андреев, обсуждая готовящийся сборник. Возле них суетилась прислуга, черноокая девушка из ближнего посёлка, накрывая на стол.

— Доброе утро, Василий Фёдорович, как спалось? — спросил Алексей Максимович.

— Просто замечательно. Наверное, немного устал от дальней поездки. Как прилёг, так и провалился в царство Морфея.

— Я вижу, Вы не преминули полюбоваться нашим божественным пейзажем.

— Не скрою, я даже подумал вызвать сюда жену и детей.