Судьба (книга вторая) - Хидыр Дерьяев

За чаем появились изысканные кушанья, на которые была мастерица Ханум, сласти и фрукты. Гость вытащил из-за отворота чекменя новенький наган, мгновенье помедлил, оглядываясь вокруг, и сунул его под подушку, поближе к руке. Потом развязал свой нарядный кушак, небрежно кинул его на ковёр и потянулся к блюду с жареным цыплёнком.

После еды снова пили чай. Вытирая вспотевший лоб, джигит приподнял тельпек, открыв уложенные венцом тяжёлые женские косы, которым было тесно под объёмистой папахой. Бекмурад-бай и его жена не удивились: они-то хорошо знали, кто к ним пришёл.

— Есть, мой хан, два-три человека, из-за которых я терплю неприятности, — начал Бекмурад-бай. — Если правду сказать, муки терплю. Ложусь — они занозой в бок лезут, хожу — в пятки втыкаются. Спать спокойно не могу, пока эти люди на свете живут! Всё перепробовал, ничего не получается. С друзьями советовался — все в один голос говорят: «Обратись к Сульгун-хан. Если она возьмётся, всё будет сделано». Ваше имя очень большой славой пользуется, наш хан! Мы гордимся, что среди туркменских женщин есть такие мужественные, смелые и сильные, как вы. Где бы только не собрались люди, они с уважением вспоминают вас. Я знаю: не в обычае туркмен хвалить человека в глаза. Но, поверьте, я не льщу вам, я говорю то, что говорит народ. И если сказать правду, думаю точно так же. Когда мы впервые услышали, что Сульгун-хан убила своего сводного брата за то, что тот силой отнял у другого брата жену и сам женился на ней, мы сразу сказали: «Она настоящая туркменка, она свято чтит обычаи отцов и помнит заветы пророка». Вы — человек, которому подчиняются сорок храбрых джигитов, которого боятся все окрестные разбойники. Мы почитаем вас, наш хан!

Ханум, как заведённая, кивала головой на каждую фразу мужа, не сводя угодливых глаз со спокойного лица Сульгун-хан. Бекмурад-бай мог бы добавить к сказанному, что Сульгун-хан со своими джигигами грабит богатые караваны и раздаёт захваченную пшеницу нищим беднякам. Но у пего язык не поворачивался хвалить то, что он считал настоящим разбоем, да и неизвестно ещё, как приняла бы эти олова гостья.

Отдуваясь, она помахала на своё разгорячённое чаем и едой лицо обеими руками, засмеялась:

— Чай пронял! Ханум, оказывается, такая женщина, которая специально создана для того, чтобы варить обед и заваривать чай.

Подтянув полу чекменя, Сульгун-хан подкладкой вытерла лицо.

Ханум, не поняв тонкой насмешки гостьи, заулыбалась, закивала головой.

— Двери этого дома открыты для вас в любое время, наш хан, — с готовностью отозвался Бекмурад-бай, досадуя, что Сульгун-хан никак не реагирует на его слова. — Приходите! Чай и чурек у Ханум всегда готовы. Будем рады, когда бы вы ни пришли!

Сульгун-хан, наклонив красный с золотыми обводами чайник, наполнила пиалу до краёв, лениво отхлебнула глоток. Бекмурад-бай заговорил снова:

— Наш хан, здесь нет лишних людей, я хотел бы сказать вам два-три слова… У меня к вам большое дело. Очень большое дело! Я не могу избавиться от тех людей, которые занозами впиваются в мои ноги. Перед человеком, который избавит меня от этих заноз, я готов выложить всё своё богатство, добытое тяжёлым трудом. Обращаюсь к вам, наш хан, с такой просьбой, только вы можете её выполнить! Если выполните, до самой смерти буду считать вас выше родной сестры!

Осмелься кто-нибудь год назад сказать Бекмурад-баю, что он будет так унижаться перед женщиной — перед Сульгун-хан! — он убил бы такого человека на месте. Но время течёт, происходят разные события, которые раньше и во сне не снились, меняются люди и отношения. И сегодня Бекмурад-бай не ощущал особой неловкости от своего двусмысленного положения.

— Кто они и где?

Вопрос прозвучал коротко и холодно.

— Они не знатные люди, — сказал Бекмурад-бай. — Это просто безродные шалопаи, которые грабят и беспокоят честных людей. Где они живут — неизвестно. Может быть, в пустыне, под открытым небом… Или в чабанском коше. Или в седле каком-нибудь. Иногда появляются здесь, в городе, на Чарджоуской улице — совсем обнаглели бродяги! Я человека поставил наблюдать за этой улицей. Но чаще всего они в селе арчина Мереда бывают. Одного Дурды зовут — он из этого села родом. Другой — Аллак — из нашего села. А третий — Берды — вообще неизвестно откуда. В селе арчина Мереда есть человек по имени Клычли — у него останавливаются. Ещё — на плотине, в доме десятника. Но застать их я нигде не могу, как вода сквозь пальцы проскакивают.

Сульгун-хан потянулась за кушаком.

— Ладно, Бекмурад-бай. Может быть, скоро избавишься от своих врагов. Нет такого человека, которого при желании нельзя было бы разыскать. Попробуем.

Она поднялась, затягивая кушак на своей по-девически тонкой талии. Поднялись Бекмурад-бай и Ханум.

— Я верю, наш хан, что если вы возьмётесь за них, они никуда не скроются от вашего глаза, — сказал Бекмурад-бай.

— От пули! — бесстрастно поправила Сульгун-хан.

— Мы ничего не приготовили для вас, наш хан! — затараторила Ханум. — Не нашли для вас достойного подарка и постеснялись. Возьмите хоть это! — она протянула шесть пятисотрублёвых ассигнаций. — Этот маленький подарок ничтожен по сравнению с вашим делом!

Сульгун-хан равнодушно положила деньги в карман и, уже выходя из калитки, сказала:

— Не беспокойся, Бекмурад-бай! Долго ждать не придётся.

Недаром говорят, что в стенах есть мыши, а у мышей — уши. Возможно, где-то сказала неосторожное слово Ханум, а может быть, сама Сульгун-хан не посчитала нужным хранить просьбу Бекмурад-бая в тайне, но так или иначе слух, словно тоненький ручеёк сквозь запруду, просочился в народ и достиг ушей Берды и его товарищей.

Однажды Клычли вернулся домой раньше обычного,

Огульнияз-эдже сидела у приотворённой двери и расчёсывала шерсть, делая из неё аккуратные пучки.

— Что так рано? — спросила она сына.

Клычли не ответил, и она подняла голову:

— Ты не заболел ли?

— Нет, мама, — сказал Клычли, подсаживаясь к ней, — не заболел, просто так пришёл. Вот слухи ходят, что Сульгун-хан обещала Бекмурад-баю убить Берды.

— Слухи, сын, собака на хвосте носит.

— Нет, эдже, правильными они оказались!

— Откуда знаешь?

— Так думаю. И Сергей так думает. Недавно проехала Сульгун-хан мимо водяных машин. Сергей сказал мне: «Посмотри, к кому она направилась». Я видел, она слезла с коня перед домом арчина Мереда.

— Он давно уже не арчин! — проворчала Огульнияз-эдже.

— Это всё равно, мама, арчин или не арчин, но к друзьям Берды его отнести нельзя. И если Сульгун-хан остановилась у него, то вряд ли надо ждать хорошего. Она определённо разнюхивает, где и когда бывает Берды, чтобы напасть на его след. А если у тебя враг Суль-гун-хап — ходи осторожно: она не Бекмурад-бай.

Огульнияз-эдже отложила дарак[33], крепко опёрлась рукой на плечо сына.

— Слушай меня, Клычли-джан! Если будешь волочить полы, найдётся много желающих наступить на них. Полы подбирать надо! Что бояться этой бабы? Баба и есть баба, она не ровня джигиту. Спрашивает она поле — надо сказать: «Мы тоже ищем поле!». Сразу у неё штаны мокрыми станут! Ну-ка идём к Берды, потолкуем…

Берды, Аллак и Дурды в это время отсиживались в доме Клычли и тоже толковали о сговоре Сульгун-хан с Бекмурад-баем. Когда Клычли сообщил, что Сульгун-хан находится в доме Мереда, Аллак забеспокоился, а Берды порывисто вскочил с места:

— Не честь для джигита прятаться от женщины! Пойду к ней — и всё сразу решится!

Дурды тоже поднялся и сказал, что если идти, то идти надо не одному, а всем вместе.

— Чтобы показать, что мы её боимся?

— Мы не боимся! — ответил Дурды. — Давай я один пойду.

— Может, пригласить её сюда? — посоветовал Аллак.

Спор грозил затянуться, но его закончила Огульнияз-эдже, принявшая сторону Аллака:

— Вот что, ребята, — сказала она. — Пусть эта баба придёт сюда, однако без приглашения. Приглашением унижаться не надо. Вы идите на задворки и стреляйте по какой-нибудь цели. Не может быть, чтобы, услышав выстрелы, она не пришла посмотреть, кто стреляет. Здесь вы с ней и поговорите.

Старая Огульнияз-эдже оказалась права. Не успели парни сделать несколько выстрелов, как появилась Сульгун-хан. Сначала она наблюдала со стороны, потом подошла ближе, явно заинтересованная. Вытащив из кармана серебряный рубль, она подняла его, держа между двумя пальцами.

— Кто-нибудь сумеет попасть?

Не успела она закончить, как Берды выстрелил. Яркой искрой вспыхнул выбитый рубль. Сульгун-хан подула на пальцы, внимательно посмотрела на Берды.

— Как тебя зовут, хороший йигит? Заметно, что ты тоже умеешь держать в руке оружие! Меня зовут Сульгун-хан. Слышал?

— Это имя всем известно, — негромко сказал стоявший неподалёку в толпе любопытствующих один дайханин и на всякий случай отошёл подальше от такого опасного соседства. А Огульнияз-эдже, с интересом всматривающаяся в неподвижное, но тем не менее привлекательное лицо Сульгун-хан, неожиданно подумала: «Что заставляет её шататься с калтаманами по степи? Красивая, здоровая женщина! Ей бы за мужем ухаживать да добрую дюжину ребятишек нянчить, а не в мужской одежде на коне сидеть. Сердце-то, наверное, берёт своё, не старуха ещё!»