Камилла. Жемчужина темного мага (СИ) - Штерн Оливия
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
мьерра бросила на него осторожный взгляд и снова уставилась на узорчатый ковер под ногами.
— та девушка была очень похожа. Если бы не ее спутник, я бы смогла…
— она была не одна? — Эдвин вскинул брови.
— С темным магом. Верги, терпеть не могу темных магов. от них пальцы холодеют и странное чувство… что хочется бежать без оглядки.
— та-ак, — протянул Эдвин, — а с этого момента, пожалуйста, подробнее.
— она была на улице с темным магом, — с чувством повторила мьерра, — откуда я поняла, что это темный маг? Да все оттуда же. от них веет жутью, я это чувствую. И одежда. Рунические метки. темного сразу видно… А девушка была одета очень скромно, волосы убраны. но, верги, я ещё никогда не видела еще кого-то с такими… жемчужными волосами, как у Велье.
— Всякое бывает, — заметил Эдвин.
А сам про себя повторил, действительно, всякое.
Возможно, Камилле удалось выжить, и она решила спрятаться там, где ее не будут искать.
— Я хотела поговорить с этой девушкой, — тихо продолжила мьерра, — но тот темный маг не позволил. он сказал, что это — его айшари, и более того, она немая.
— немая?
— Это в самом деле так, — мьерра вздохнула, — понимаешь, она хотела мне ответить. но только неразборчиво мычала. И это грустно, Эдвин. такая молодая красивая — и просто немая айшари.
— напомни, пожалуйста, кто такая айшари, — пробормотал Эдвин.
— А ты разве не знаешь? Айшари — ну, это что-то вроде лекарства. Когда темный маг пользуется своей магией, ему потом плохо, потому как тьма противна человеческой природе. Говорят, айшари впитывают в себя эту боль. но вообще, я не знаю, что там у них происходит на самом деле.
— Понятно, — Эдвин почесал бровь, посмотрел на мьерру. Герцогиня выглядела опечаленной и, похоже, сама до конца не верила, что встретила Камиллу Велье.
— Это была не Камилла, — убежденно сказал Эдвин.
— но…
— Вряд ли Камилла, — с нажимом повторил он и нахмурился, — и довольно об этом. Камилла Велье упокоилась в семейном склепе рядом со своими любимыми родителями. И, к слову, как выглядел темный маг?
он спросил это, невзирая на то, что сомнений почти не было. Вряд ли по городу бродят толпы магов из темного ковена.
— он был высоким, худощавым, — начала перечислять мьерра.
— мьерра, вокруг полно высоких и худощавых.
— он был рыжим.
— А вот это уже примета! — и Эдвин внезапно рассмеялся. Интересная складывалась картина, и правление уже не казалось сплошной скукой.
он придумал, как избавиться от Мартина, который начал задавать вопросы.
теперь оставалось избавиться от темного мага, который притащил в столицу девушку, похожую на Камиллу Велье.
Возможно, то была Камилла.
но то, что она онемела, оказалось наруку.
— Послушай, — сказал он мьерре, — ты никому не говори, что видела. Я с этим разберусь. Зачем нам самозванцы?
— от той девушки нет вреда, — нахмурилась герцогиня, — что ты задумал?
— Всего лишь навестить темного мага. Да, верги меня побери, мне ничего и делать не нужно, потому что этот маг почти каждый день слоняется по территории дворцового парка.
теперь уже удивилась мьерра.
— Что он здесь делает? И как его сюда пустили? Фу, Эдвин, я теперь буду бояться ходить одна…
— Его сюда прислал Светлейший, — с горечью в голосе ответил Эдвин, — наш Светлейший считает, что моего отца убил темный маг.
— так они же не могут…
— неопечатанный темный маг, — хмуро пояснил он, — так-то, мьерра. Быть королем — это вам не кашу хлебать.
ГЛАВА 9. Когда печать держит магию
Время медленно катилось к обеду.
облокотившись спиной о чугунную ограду, Аларик щурился на весеннее солнце. Лучи скользили по покатым черепичным крышам и рисовали на мостовой и стенах домов ломаные, отделяя свет от густых теней. небо было удивительно синим в этот день, праздничным. В контраст чистой и радостной синеве наверху, на улице возились монахи в темно-серых одеяниях, упаковывая в холстину то, что осталось от вергов.
осталось… немногое. одежда и доспехи. Все, что их наполняло, превратилось в противоестественную, странную смесь жирной сажи и глины — образчик того, что с плотью делает темная магия, и что бы она могла делать с человеком, если бы не витиеватая печать заклинания на предплечье.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Аларик следил за торопливыми, ловкими движениями монахов, а сам думал о том, что начинает уставать от этой дурацкой ситуации, в которую сам себя же и загнал. Да и день выдался, мягко говоря, утомительный: ранним утром пришлось отправиться домой к Светлейшему, чтобы поставить того в известность о появлении вергов в самом сердце, казалось бы, защищенного города. Аларик надеялся, что быстро расскажет все, как есть, и удалится — но не тут-то было. Архимаг прицепился, как клещ на собаку. Велел принести кофе с нежнейшими бисквитами, стал расспрашивать — сперва о вергах, потом о следах тьмы в королевском дворце.
И Аларик, у которого в присутствии столь мощного источника светлой магии проглоченные бисквит и кофе сразу же просились обратно, был вынужден с натянутой вежливой улыбкой рассказывать. о том, как поссорился со своей айшари, и она выскочила в ночь (тут он, конечно, умолчал, что сам ее выставил за дверь, потому что даже вспоминать об этом было непереносимо стыдно). о том, как сам выбежал за ней, почувствовав присутствие вергов и нарушение охранных контуров, коими прошит весь город. А потом ещё и о том, как бродил вокруг дворца, как схлопотал от принца, но при этом почувствовал как будто движение под толщей воды, и это была тьма.
— Уверены? — прищурившись, спросил архимаг.
— не уверен, — честно ответил Аларик, — но что-то такое было.
— Хорошо… — Светлейший при этом имел вид мыслителя, чрезвычайно увлеченного собственными раздумьями, — снова идите во дворец. мне это все не нравится… тьма коварна. Как бы чего не случилось.
У Аларика на языке вертелось, что тьма не более коварна, чем Свет, и что все коварство принадлежит людям — но не стал перечить.
— Как бы его высочество меня не пришиб, — сказал только.
— не посмеет, — усмехнулся архимаг, — гавкает он громко, но вряд ли своими руками кого-то отправит на тот свет.
Аларик все-таки решился и спросил:
— так вы не думаете, что это он разделался с семьей Велье?
— не думаю, — мягко ответил Светлейший, — но пока не буду вмешиваться. Посмотрим, что будет дальше. тьма меня куда больше беспокоит, и ее источник нужно найти. Вы меня поняли?
Аларик кивнул, хотя не совсем понимал, отчего бы Светлейшему не вмешаться самому и не приструнить герцога Велье, который кричал о том, что пойдет войной на столицу, ежели коронуют убийцу его брата.
— Возможно, мне интересно посмотреть, на что способен будущий король, — вдруг добавил архимаг, — если его высочество не способен уладить дела с герцогом, то какой из него король? Все развалится. Государство развалится. А это — хорошая пища для наших врагов.
Аларик ещё раз кивнул. В присутствии архимага его мутило, кофе казался кисло-горьким — хотя, может, таким и был — а бисквит скрипел на зубах как песок.
— Идите, — наконец архимаг соизволил его отпустить, — мои братья уберут то, что осталось от вергов.
он ушел от Светлейшего, а пока брел домой, думал о своей айшари — ненастоящей айшари, но такой желанной и недосягаемой. он начал уставать и от нее, потому что чувствовал, как увязает в ее нежном жемчужном сиянии, все глубже и глубже. И ничего не мог с этим сделать. Ее надо было бы сбыть кому-нибудь… из родственников, из оставшихся. но то, что и дядюшка, и принц одновременно объявили ее мертвой, тоже не шло из головы, и интуиция вопила, что с этими двумя что-то нечисто, и ответ, возможно, плавает на поверхности, но Аларик его не видит — потому что не знает какой-нибудь маленькой, но важной детали.
Вся беда в том, что Камилла была очень юна. В понимании Аларика не очень ещё мудра и не слишком-то умна. но при этом она стала женщиной, которую он желал до потемнения в глазах. К которой слишком быстро привязался, потому что им было хорошо и тепло вместе — а ведь это такая редкость для темного мага, встретить именно такую, чтоб хотелось положить голову на колени, и чтоб она перебирала тонкими пальчиками волосы и что-нибудь шептала — какую-нибудь совершенную ерунду, но которую все равно приятно слушать и ни о чем не думать.