Светочи тьмы: Физиология либерального клана. От Гайдара и Березовского до Собчак и Навального - Михаил Делягин

А вам как повезет — как повезло Каддафи, Милошевичу и Хусейну.

Пока же это не случилось, May рассказывал. В. В. Путину, что удовлетворительной модели роста для России в мире просто не существует, тот шутя предлагал назвать ее «маусианством», а Греф — «мауизмом», и May скромно оценивал происходящее как «огромный интеллектуальный вызов»…

И, хотя инстинкт самосохранения пока еще не позволил руководству страны полностью выполнить навязываемые ему либеральные рецепты, в главном May и его партнеры достигли цели: руководство страны не пыталось поставить под сомнение пагубную социально–экономическую политику либералов, сфокусировав свое внимание на заведомо второстепенных проблемах. В результате за 4 года Россия перешла от экономического роста в 4,3 % в 2011 к, дай бог, если 5-процентному спаду в 2015 году и продолжает уверенно идти по этому пути к срыву в системный кризис и Майдану на Красной площади, который отдаст власть в руки May и его коллегам и вернет нас в 90‑е годы, благословенные для них и смертельные для нас и страны в целом.

Гордость маньяка: «Очень горжусь тем, что мы «натворили»»

Как и положено статусному, системному либералу May при всей своей взвешенности и осторожности, похоже, глубоко презирает людей, не способных осознать сознательной ориентации российского либерализма на уничтожение России в интересах глобального бизнеса и пытающихся понять, что происходит. Например, на вопрос о том, почему его, «крупного специалиста в проведении провальных реформ, опять привлекают к их проведению», он отвечал дословно следующее: «Судя по тому, что этот вопрос задается, у человека все хорошо. Если бы у него было что–то плохо, то он бы не занимался тем, что… вступал бы в полемику». И дальше рассказывает о «колоссальном пути», который «на самом деле мы прошли», о том, что в конце 1991 года никто не хотел быть премьер- министром (хотя даже Илларионов разоблачил эту выдумку гайдаровского окружения: очень хотели и Скоков, и Лобов, и Сабуров, и Федоров, и каждый из них был бы для России и народа на порядок лучше, и каждый из них был бы для России и народа на порядок лучше Гайдара) и что «уже к концу 1992 года у нас не было продовольственной проблемы вообще», умалчивая о том, что это было достигнуто за счет чудовищного падения потребления, разрушения общественного здоровья и вымирания страны.

Среди достижений либеральных реформаторов May «на голубом глазу» отмечает, что в конце 1992 года «у нас не было сопредельных ядерных государств»; о существовании Китая (или о том, что тот является «ядерным государством» с 1964 года) соратник Гайдара и ректор кузницы чиновничьих кадров, похоже, просто не подозревает.

Подобно Немцову, когда–то с искренним упоением начавшему рассказывать, как «они с товарищами спасали страну после дефолта 1998 года», May без тени стеснения объясняет экономический рост «нулевых» «реформами 1990‑хгодов», приведшими не только к социально–экономической, но и идеологической катастрофе и поставившими Россию на грань катастрофы политической. Разумеется, полностью игнорируя как головокружительный (более чем в 14 раз за 10 лет) взлет мировых нефтяных цен, так и катастрофический дефолт и длительный политический кризис, до которых довели Россию буквально обожествляемые им «реформы 90‑х». Абстрагирование от неудобных содержательно значимых сторон действительности — неотъемлемая особенность либерального мышления, но именно у May она доведена до подлинного совершенства.

Чего стоят его рассуждения о том, что «традиционная советская система здравоохранения, образования и пенсионного обеспечения могла функционировать лишь в те времена, когда люди жили недолго и небогато», — при том, что средняя советская продолжительность жизни была превзойдена лишь в 2011 году, а на протяжении всего времени либеральных реформ оставалась недостижимой мечтой. Что же касается «небогатой жизни», то основная часть российского общества, за исключением незначительной, не превышающей 15 % его части, действительно выигравшей от реформ, так и не восстановила свой позднесоветский уровень жизни (включая бесплатные или почти бесплатные услуги, предоставлявшиеся через общественные фонды потребления, и уровень безопасности).

May убежден, что «сейчас уровень пенсий приемлемый, а бедность и пенсионер не синонимы… Раньше (то есть в СССР — М. Д.) об этом можно было только мечтать». А сейчас «вполне типичная стратегия для москвича среднего возраста — купить квартиру, а затем ее сдавать и жить только на доходы от аренды». Правда, тут же May называет всеобщую пенсионную систему «утешительным призом для тех, кто все–таки дожил» и предлагает подумать о том, «как от нее отказаться» и как повысить пенсионный возраст — судя по всему, так, чтобы средний гражданин России вновь перестал доживать до пенсии. По мнению May, советская бесплатная медицина была возможна лишь тогда, когда на жизнь среднего человека смотрели как на период, когда он «поживет и под конец жизни немного полечится». В наше же время, утверждает он без тени иронии, человек «всю жизнь лечится либо оздоровляется — является объектом заботы врачей», и государство якобы в принципе не в состоянии профинансировать эту систему. May явно рассчитывает на то, что его слушатели и читатели просто забыли или не помнили советские времена, когда человек благодаря развитой системе санаторного лечения и профилактики действительно лечился и оздоровлялся всю жизнь, в то время как сейчас, благодаря либеральным реформам, доступность здравоохранения катастрофически падает даже в Москве.

Естественно, отстаивание либеральных взглядов, несовместимых с простым выживанием целых обществ, требует не только прямого искажения, подтасовки фактов и виртуозно освоенного May вызывания личной жалости к себе у критиков или сомневающихся (что красочно описано, например, Трегубовой в «Записках кремлевского диггера»), но и прямого наглого насилия над логикой. Поразительно, например, его указание на то, что «к тому моменту, когда первокурсник окончит вуз, структура рынка знаний будет уже другой», — и именно поэтому–де неправомерны сетования на то, что «много выпускников работает не по специальности». Получается, что, поскольку мы не можем в точности предвидеть, какие профессии будут пользоваться спросом через шесть лет (о том, чтобы формировать этот спрос при помощи государственных программ развития экономики, как делают развитые страны, или просто прогнозироватьего по их же примеру, правоверный либерал не может и заикнуться), надо продолжать калечить жизни миллионам молодых людей, обучая их заведомо, гарантированно ненужным профессиям, — просто чтобы не напрягаться самим и упростить жизнь бизнесменам от образования.

Действительно, чтобы обосновать одно другим, надо быть многолетним помощником Гайдара и считать его «человеком, который создал современную Россию».

Но самый потрясающий слом логики May демонстрирует, когда говорит об импортозамещении. Это больной вопрос для всякого либерала, потому что замещение импорта национальным производством объективно ограничивает прибыли глобального бизнеса и потому категорически неприемлемо для него, — а следовательно, и для обслуживающих его либералов. Но против руководства страны, занимая официальный пост, не пойдешь, — и приходится крутиться, как вша на (блюдцету^-Вдумайтесь в эти замечательные изыски: «Им- портозамещение… должно быть экспортноориентированным… Продукты, производимые для внутреннего потребления, должны быть конкурентоспособны и на внешних рынках… Если говорить о смысле импортозамещения — разве государство должно кормить население? Когда происходило реальное импортозамещение в 1998 году, никому никаких денег не выдавалось».

Здесь прекрасно все: и подмена в первой же фразе импортозамещения стимулированием экспорта — по принципу «в огороде бузина, а в Киеве дядька». И требование, чтобы продукты для внутреннего рынка могли уйти на внешний (а если не могут — производители должны быть уничтожены?) И подмена импортозамещения прямой раздачей денег населению, гарантированно не имеющей к нему никакого отношения. И представление в качестве образца импортозамещения, возможного в наше время лишь в результате достаточно сложного комплекса разнообразных мер (предоставления мощностей или доступных кредитов, доступа к инфраструктуре и рынкам сбыта, подготовки кадров), заведомо неприемлемого сейчас опыта девальвации 1998 года, — просто чтобы не дать намека на необходимость активной и комплексной государственной политики, прямо противоречащей либеральным догмам.

В ноябре 2012 года, когда Россия затормозила экономический рост с 4,3 % в 2010 и 2011 годах до 3,4 % и после длительного снижения инфляции вновь допустила ее ускорение, May без тени сомнения заявлял: «Экономическое положение России… сейчас лучшее за последние 50 лет» (то есть после расстрела рабочих в Новочеркасске в 1962 году). Хотя, возможно, эти слова были произнесены просто для того, чтобы похвалить Кудрина, заслугой которого это–де являлось, — и лишний раз привязать В. В. Путина к чудовищной либеральной политике, подчеркнув: «министр финансов не может действовать без одобряющей поддержки президента».