Двойная тайна от мужа сестры - Яна Невинная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И впервые позволила себе забыться, отдаваясь на волю чувств. Объятия… Обжигающие поцелуи… Нежность… Та всепоглощающая нежность, что так нужна моему истерзанному сердцу…
И это на недолгое время позволило мне забыться под звуки начавшегося дождя и стука капель об оконные стекла. Но затем меня возвращают с небес на землю. Одной фразой.
— Ты видишь, что всё еще живо между нами? Пора признать, Ева, — голос Давида выводит меня из эйфории, в которую я не должна была впадать.
Он говорит глухо, утыкаясь мне в шею носом и водя им по коже. Реагирую на него, на каждое касание, каждый звук его голоса, чутко, как животное, оживая лишь для него.
Но это не значит, что я просто так сдамся и прощу Горскому годы обид!
Знал бы он, как я страдала, как плакала, каждый раз принимая удары судьбы. Стоически. Ради детей. И никого не было рядом, чтобы поддержать и довериться. Кто мне заплатит за потерянные годы? Кто восполнит пустоту в душе?
— Живо, и что? — отодвигаю его твердой рукой и запахиваю на себе кофточку, которую ушлый Горский уже успел расстегнуть. Пробрался на запретную территорию.
— Ради детей…
— Даже не заикайся о детях, Давид. Да, я не скрою, что чувства не угасли, но это лишь потому, что я — не ты. Я не могу взять и забыть, перечеркнуть, растоптать!
— Я совершил ошибку, Ева, — продолжает давить голосом, приближаясь снова ко мне, взгляд черный, как то самое море, которое плескалось и билось о борта яхты. Нашего тайного места для встреч.
— Ты прятал меня, — не могу не возвращаться к прошлым обидам, пусть и повторяюсь, но хочу получить снова ответы на свои вопросы, чтобы залатать дыры в душе.
— Я не прятал, я ничего не делал намеренно, — скрипит зубами, немного бледнея. — Всё, что случилось, катастрофическое стечение обстоятельств.
— Возможно. Но твой гнев и решения, которые последовали после него, то, что ты швырнул мне в лицо деньги за убийство своих детей, это как простить?!
— Ева, прекрати! Я не хочу, чтобы ты так это всё преподносила! — порыкивая, хватает меня за предплечья и стискивая их.
— А если не могу?! А если не прощу, Давид? Что ты сделаешь?
— Я не отпущу тебя из своей жизни, Ева. Даже не думай об этом. Ты не выбросишь меня из жизни детей. И не смей повторять, что я хочу их в своей жизни ради акций. Думаешь, мне деньги нужны?
— Я не знаю, что тебе нужно, Давид, — говорю мертвым голосом, опуская глаза, а потом вздрагивая: — Дети долго с дворецким не смогут, я беспокоюсь.
— Вроде тишина, — прислушивается к тому, что происходит внизу, а затем отодвигается, прикрывая глаза.
— Что-то тихо, Давид, не нравится мне это, — подрываюсь, ведь действительно тихо, ни единого звука снизу, словно детей там нет.
— Вернемся к этому разговору после, — следует моему примеру Горский.
Мы поспешно спускаемся вниз. Вот только ни дворецкого, ни близнецов там нет. На улице вовсю шумит дождь. Открывается входная дверь, я смотрю на него с надеждой, но заходит лишь дворецкий.
— Где дети? — спрашиваю у него, находясь на грани паники.
— Я оставил их здесь, — растерянно отвечает он, указывая рукой на место возле камина. — Мне показалось, что кто-то стоял у ворот, и я решил проверить. Мальчики играли в машинки и… Они должны быть где-то в доме.
Мы с Давидом переглядываемся. Я готова рвать на себе волосы. Ну что я за мать такая? Как могла оставить детей с посторонним, а сама предаваться утехам с Давидом?
— Мы их найдем! — заявляет Давид, занимая главенствующую роль.
Меня охватывает приступ паники. Кто? Кто стоял за воротами? Вдруг их похитили?
Глава 24
— Ева, на тебе нет лица, успокойся, — Горский, замечает мое состояние и пытается привести в чувство. — Я уверен, что они просто осматривают территорию.
— В дождь? Когда он начался? — кутаюсь в дождевик, который услужливо дает мне дворецкий, и снова корю себя за то, что забылась. Как я могла? Это непростительно.
Давид уже двигается наружу, бегая лучом фонарика по мокрой траве и выкрикивая имена детей. Я неспособна повторять за ним, голос пропал, у меня сердце сжимается и дышать не могу, потому что страх за детей делает меня невменяемой.
— Я знаю, где они! — спустя долгие минуты восклицает Давид, показывая в сторону раскидистого дерева, на котором прикреплен достаточно большой домик. В темноте я ничего толком не вижу, и только луч фонаря позволяет передвигаться.
— Быстро стемнело, да еще и дождь. Я думаю, они забрались наверх, а теперь не могут спуститься.
Объяснение Давида кажется мне разумным, и я вцепляюсь в эти слова, как утопающий за соломинку. Дети должны быть там, иначе я сойду с ума.
— Кто-кто в теремочке живет? — произносит Давид, а у меня волосы дыбом. Он еще и шутить способен? Я ни жива ни мертва, а он улыбается. Спустя минуту понимаю почему. Бледные овалы лиц виднеются в маленьких окошках. Пошатываюсь от облегчения, и только сильная рука Давида не дает мне упасть на землю.
— Гляди-ка, они и лестницу притащили. Сейчас буду большим медведем и развалю теремок.
— Давид… — со стоном умоляю его перестать дурачиться, а у самой улыбка расплывается на лице. Неужели я включаюсь в игру? Мы так похожи на… настоящую семью.
— Кажется, этот домик стал мне мал, — жалуется Давид, пытаясь протиснуться в дверцу, которую открыли ему дети, я стою внизу и жду, что будет дальше.
— Ева, забирайся сюда, места хватит всем, — успокаивает меня Давид и тянет наверх.
— И что вы тут устроили? — становлюсь грозной мамочкой, оглядывая небольшое пространство и замечая, что мои дети притащили сюда одеяла и корзинку с едой.
— Мы хотели приключение-е-е… Нам было скучно-а-а-а… — тянут, стараясь вывести меня на жалость, а Давид меж тем устроился на полу и занимается устройством импровизированного ужина.
— Ева, мы не пойдем никуда в дождь. Есть всё необходимое, побудем тут.
— Мам, мам, мам, — начинается скороговоркой, и я понимаю, что устоять невозможно.
***
— Значит, вы, сорванцы, обманули несчастного старого дворецкого, пожилого человека, и сбежали от него.
Давид читает нотации детям. Строгий голос хорошо слышен в тишине. Мальчишки сидят не двигаясь, хлопают темными глазенками, а губы дрожат, вот-вот расплачутся. Слегка подаюсь вперед и даже чуть-чуть приоткрываю рот,
