Пастырь добрый - Попова Александровна

-  Как полагаете, держатель «Кревинкеля» мясо закупает на рынках Кельна?.. Да и сами мои бывшие приятели, помнится, не пренебрегали столь простым способом добыть пропитание. Если часть мяса остается на ночь, если правильно обратиться к одному из подмастерьев, что сторожат бойню, за хорошую для обеих сторон цену можно выпросить себе вырезку; кто заметит пропажу маленького кусочка? Существенно дешевле, чем в лавке, а подмастерью и то хорошо. И все довольны... Посему я бы хотел просить у вас разрешения, Вальтер, посетить «Кревинкель» снова. Поинтересуюсь у хозяина, кто сбывает ему мясо, да и Финк, полагаю, назовет мне пару имен.

-  Если он их вспомнит, имена, - пробормотал тот недовольно. - Всякий раз, как ты там, у меня случается удар; ты меня до могилы желаешь довести?

-  Да бросьте, - улыбнулся Курт примирительно. - Ничего со мной не случится, и уж не в Знаке причина - я там почти свой. Думаю, найду даже парочку человек, готовых за меня и в драку; воровское братство - святое дело...

-  Не кощунствуй, - осадил его Керн и договорил уже чуть спокойнее и почти просительно: - И не зарывайся там.

-  Как вести себя в подобных местах, знаю лучше вашего, - огрызнулся он и продолжил, не дав начальству вновь возмутиться нарушением субординации: - Если я узнаю, кто из подмастерьев замешан в связях с кельнским ворьем, мы будем знать с большей точностью, в чьих руках ключ от бойни не является неоспоримой уликой, доказывающей его причастность к убийствам. И - еще кое-что. Густав, это уж к тебе.

Райзе, начавший было клевать носом, вздрогнул, распрямившись, и удивленно округлил глаза, переводя вопросительный взгляд с младшего сослуживца на Керна.

-  А что я? - уточнил он, наконец.

-  Подмастерья парни небогатые, но молодые, - пояснил Курт с глумливой усмешкой. - И запросы у них, как у нормальных молодых парней; оно ведь от недостатка денег меньше не зудит... Уверен, что местные... гм... девицы нет-нет, да и заворачивают ночью к стенам этого чревоугодного заведения по-скорому срубить на ужин кусочек-другой; работы на минуту, а удовольствия полная сковорода. Если я не ошибаюсь, Густав, у тебя с упомянутыми подмастерьями имеется, выразимся так благопристойно, несколько общих знакомых. Я ведь не ошибаюсь?

Тот ответил не сразу; пряча глаза от Керна, передернул плечами, для чего-то поправив и без того идеально сидящий ремень с оружием, и, наконец, недовольно отозвался:

-  Не знаю, подробностями никогда не интересовался.

-  Так поинтересуйся теперь; Бог даст, воспользоваться допросной по ее прямому назначению тебе не доведется, и твои подружки будут говорить откровенно, сраженные исключительно лишь твоим обаянием. Или, на крайний случай, все обойдется демонстрацией орудия пытки, как думаешь?

-  Довольно, - оборвал Керн, и он умолк, исподтишка состроив сослуживцу пошлую мину. - И, коли уж зашел об этом разговор, Густав, хочу заметить, что даже моей долготерпеливости есть пределы. Хотя бы сделай вид, что пытаешься это утаить! Я говорю уже не о том, что о тебе судачат в городе, я лишь напомню тебе, что ты вводишь в стены Друденхауса посторонних, что в прах развеивает малейшие представления о безопасности!

-  Вальтер, да брось ты, - неловко улыбнулся тот. - Что такого потаенного они могут увидеть? О чем могут проболтаться? О порядке расположения орудий на стене?

-  А исполнитель после жалуется, что плети ломаются...

-  Гессе! - рявкнул Керн, ахнув по столу ладонью, и он сбросил с лица улыбку, нарочито смиренно потупясь. - Господи Иисусе, что за сброд под моим началом...

-  Лучший в Германии, - сквозь неудержимую ухмылку тихо пробормотал Бруно и, наткнувшись на полыхающий взор майстера обер-инквизитора, осекся.

-  Я сказал - довольно, - сквозь зубы процедил тот. - В Кельне дети мрут, как мухи, а вам все шутки. Возвратите свои мозги к делу.

-  К делу?.. - вдруг проронил подопечный теперь уж столь серьезно, что Керн нахмурился. - Майстер Райзе, а щуплых блондинок среди ваших безопасных подруг не попадалось?

Тишина упала разом, накрыв небольшую комнатушку, точно огромное плотное одеяло. Тот выпрямился, на миг словно бы остекленев, и во взгляде промелькнула растерянность, замешанная на внезапном испуге.

-  Густав? - чуть слышно окликнул его Курт.

-  Да чтоб вас всех! - выдохнул Райзе со злостью и встряхнул головой, отгоняя овладевшее им оцепенение. - Нет! Я бы первым делом об этом вспомнил, будь нечто похожее среди моих... Да кто я, по-вашему - приходской священник в престарелости?!

-  Надеюсь, ты сам еще помнишь, - хмуро отозвался Керн, - кто ты такой; посему - вот мое слово. Довольно, Густав. Твоя личная жизнь есть не мое дело, но порога Друденхауса ни одна живая душа, если то не свидетель или арестованный, более не переступит. Есть ли соглядатаи среди тех, кто уже у нас побывал, нет ли - не знаю, но... Тут я сам виноват, старый дурак, в голову даже не пришло... И - я надеюсь, ты следишь за тем, что болтаешь в порыве страстей?

-  Вальтер!

-  Я говорю без шуток.

-  Теперь обвинять меня во всех смертных грехах разом?

-  Videas[73], Густав, - коротко подытожил Керн, отгородясь от него ладонью. - А теперь по делу. Гессе, дозволение на аресты у тебя есть. Разрешаю также посетить твой гадюшник, но если ты вновь там завязнешь до утра, я тебя самого запру в камеру - будешь работать оттуда. Ясна моя мысль?

-  Ясна, как летнее небо.

-  Надеюсь. Теперь; Дитрих, займешься арестами. Густав - ты тоже. Как вы будете рассовывать всю эту ораву по камерам - я не знаю; советую подойти к этому вдумчиво с точки зрения безопасности дела.

-  Уж не дети, - отозвался Ланц обиженно; тот кивнул.

-  Работайте. Хоффмайер, теперь ты.

Тот удивленно вскинул голову, глядя на Керна с откровенной растерянностью, и осторожно переспросил:

-  Я?

-  Ты, - подтвердил Керн серьезно. - Направишься к бюргермайстеру.

-  Так для этого курьеры есть, - возразил Бруно неуверенно; тот поморщился, отмахнувшись:

-  Курьеры тоже будут заняты - у нас надзирающих за камерами явная недостача, как ты уже слышал. Это первая причина; вторая - бюргермайстер, как и все в Кельне, знает, кто ты такой, знает о том, что ты состоишь на должности помощника инквизитора...

-  Все об этом знают, кроме святомакарьевского ректората, - буркнул подопечный с привычным уже недовольством. - Не желают отпустить - уж хоть жалованье б платили соответственное...

-  Бюргермайстер, - повысил голос Керн, и он умолк, - тоже знает об этом. Если мою просьбу одолжить солдат и подготовить оцепление еврейского квартала передаст обычный курьер, боюсь, это не будет воспринято с нужной серьезностью, а вот если явишься ты - это уже будет выглядеть куда солидней. К тому же, в отличие от курьера, ты сможешь ответить на некоторые вопросы, каковые у Хальтера неминуемо возникнут; из действующих же следователей, как ты сам понимаешь, разъезжать с визитами ни у кого времени нет.

-  Не по чину мне подобная вольность, - возразил Бруно решительно. - Я ляпну что-нибудь не то, и...

-  Ты уже многое делал, что тебе не по чину, ничего. А что тебе дозволено будет «ляпать» - расскажу, когда поедешь в ратушу. Возражений не принимается, Хоффмайер, свой хлеб надо отрабатывать.

-  Еще б кусочек маслица к этому хлебу...

-  А теперь - всем. - Керн обвел глазами подчиненных, глядя на каждого подолгу, требовательно, выговаривая слова негромко и отчетливо: - Ритуальность убийств полагается доказанной. Совершались они, как верно заметили эксперт и Гессе, раз в три ночи; стало быть, традиционная «тройка» имеет значимость в этом деле. Можно было б расслабиться и решить, что до следующей смерти у нас довольно времени - еще два дня! - но. Но - убитых трое. Все понимают, что это может означать?

-  Они закончили, - понуро отозвался Ланц.

-  Верно. И это тоже можно почитать бесспорным. Что может начаться теперь, никто из нас не знает и предположить не возьмется, мы не знаем, что это будет или кто, где, когда, днем или ночью, как это выразится. Посему остаток этой ночи каждым должен быть использован с толком. Утром мы можем увидеть как мирно сопящий в подушку город, так и Армагеддон на соборной площади Кельна.

Армагеддон на соборной площади не возник - вместо этого небольшими порциями он распространился по всему городу.

Арестов, подобных прокатившимся по Кельну этой ночью, не было здесь за всю его историю; никогда еще Инквизиция, даже в самые страшные времена, не брала под стражу стольких горожан разом. На выставленные у «правоверных» боен посты кельнцы почти не обратили внимания, зато, как ветер, разнеслась весть о том, что солдаты стерегут опечатанную бойню в еврейском квартале, а в Друденхаус посажены «иудейские мясники». Сочетание этих слов стало бранным за каких-то пару часов, накрепко склеившись с воспоминаниями о истерзанных детских телах. Агенты Друденхауса выбивались из сил, полагая все возможности своей выдумки и красноречия на то, чтобы остудить умы горожан; делать это, не вызывая подозрений излишне назойливыми призывами успокоиться и разойтись, становилось все труднее час от часу, и в конце концов Райзе, в чьем ведении была работа с агентами, вынужден был отдать распоряжение если и не свернуть их деятельность, то, по крайней мере, чуть сбавить активность.