В поисках смысла (сборник) - Андрей Десницкий

Зато есть такие рекорды, которые неизменно ставятся на каждой олимпиаде, и потолка для них не видно. Они измеряются не долями секунды, не миллиметрами и не граммами, а миллиардами долларов: это вложенные средства и полученные прибыли. Называть точных цифр я не стану, здесь трудно добиться такой же прозрачности и объективности, как и на беговой дорожке. Но по недавним оценкам Минрегиона, затраты на проведение Олимпиады-2012 в Сочи составят порядка одного триллиона рублей. Разумеется, деньги эти устроители хотят вернуть, причем с немалой прибылью, и значит, на первое место выходят интересы не спорта как такового, а тех, кто будет транслировать спортивные зрелища по всему миру. Телевизионные кампании могут даже определять точное время проведения олимпиады, как было в 1988 году в Калгари.

«О спорт, ты мир!» — эти слова из олимпийского гимна давно стали расхожей фразой. Но почему-то складывается совсем другая традиция: в день открытия летней Олимпиады 2008 года начались боевые действия в Южной Осетии, а в день открытия зимней Олимпиады 2010 года — масштабное наступление американских и британских войск в Афганистане. В этом нет ничего удивительного: раз в Олимпиаду вкладываются миллиарды долларов и следят за ней миллиард-другой людей, за событием такого масштаба гораздо легче спрятать новости, которые не хочется выводить на первое место.

Согласно Олимпийской хартии, игры «объединяют спортсменов-любителей всех стран в честных и равноправных соревнованиях». Насчет честности и равноправия конкретных решений зрители всегда будут спорить, но в целом организаторы игр действительно стремятся к этому идеалу. Но вот кто последний раз видел на олимпиаде любителей? А ведь этот принцип на заре Олимпийского движения был среди основополагающих. Речь шла о том, что соревнования мирового уровня будут способствовать развитию массового спорта и общему оздоровлению. Среди прочего, патриот-француз П. де Кубертен после позорного поражения своей страны в войне с Пруссией надеялся поднять уровень физической подготовки призывников, и, кстати, в годы Первой мировой он сам надел военную форму (временно сложив полномочия председателя Международного олимпийского комитета).

Но дело далеко не только в армейских призывниках: не предполагалось никакого жесткого деления на спорт высоких достижений и всенародную физкультуру. Вот от этой идеи совершенно точно ничего не осталось в наши дни, и всякий, у кого ребенок занимался в спортивной школе, подтвердит, что это так. На каком-то очень раннем этапе всякому ребенку с хорошими данными, а точнее, его родителям, предлагается сделать выбор: идет он в спортсмены или нет. Если нет, интерес к нему утрачивается: да, он может ходить и заниматься еще какое-то время, но… зачем?

А если да, то отныне вся жизнь этого человека будет подчинена миллиметрам и долям секунды. Речь ни за что не пойдет о гармоничном развитии личности, нет, из него будут создавать машину, предназначенную для одного конкретного вида спорта, и нацеленную на достижение лучшего результата. Сначала в школе, потом в области, в стране, и если очень-очень повезет, если человек окажется исключительно талантливым и выносливым, если сумеет отказаться почти что от всего остального в жизни — он поедет на олимпиаду. И, может быть, когда-нибудь пробежит стометровку за девять с половиной секунд. Не за 9,58, как лучший бегун на нынешний день, а за 9,50 ровно. Или даже 9,45 — вдруг удастся?

И миллионы людей увидят это по телевизору, потягивая пивко и заедая его чипсами. И телекомпания получит за рекламную паузу миллионы долларов от производителей пивка и чипсов. И в этом будет смысл всей жизни человека, потому что к тридцати годам или чуть позже, когда его ровесники вступят в пору профессионального роста и расцвета сил, его карьера будет закончена. Можно говорить о неизбежных травмах, о стимуляторах и допингах (борьба с ними давно идет по модели «снаряд — броня», когда на каждую новую защиту изобретается новый способ ее пробить). Но одно очевидно: от него требуется лишь тело, натренированное для идеального выполнения одной-единственной задачи.

И вот накануне открытия Олимпиады в Ванкувере одно такое тело, пролетая по ледяному желобу на скорости 145 км/ч, совершило неверное движение. Автомобилисты представляют себе, что это такое: полтораста километров на лучшей асфальтовой трассе, и это со всеми подушками и ремнями безопасности… А каково в одном шлеме на льду, на небольших саночках? Человек погиб. Организаторы говорят: да, слишком быстро, мы рассчитывали только на 137 км/ч (как будто велика разница!). Ну вот у него и получилось быстрее, прямо как в олимпийском девизе. Так что надо признать: такие травмы прямо предусмотрены современными соревнованиями, при любых мерах безопасности их вероятность остается слишком высокой. Это ведь тоже, в конце концов, зрелищно, когда спортсмен прямо перед телекамерой ломает шею.

По-моему, такой спорт не очень похож на те олимпийские игры, которые создавал де Кубертен. Он больше напоминает бои гладиаторов в древнем Риме. Они ведь тоже далеко не всегда погибали или получали увечья, они были окружены почетом и заботой. Даже римский император Калигула не стыдился выходить на арену, а римские матроны считали большой удачей, если им удавалось заполучить гладиатора в любовники. Но смысл жизни гладиатора был именно в том, чтобы продемонстрировать публике умение владеть собственным телом лучше других, потешить ее ценой своего здоровья и даже жизни. И когда-нибудь наши потомки будут удивляться нашему варварству, как мы удивляемся варварству римлян.

Только не надо, пожалуйста, понимать меня в том смысле, что спорт плох и соревновательность губительна. Вовсе нет, спортивные игры и соревнования в том виде, который имелся в виду основателями олимпийского движения, вещь исключительно хорошая, нам ее очень не хватает. Может быть, потому и «люди гибнут за металл» (олимпийское золото), что мы с вами слишком уютно устроились на диване, поручив им заниматься спортом за нас?

Что-то давно я, кстати, не был в бассейне…

42. С Уильямса хватит?

Есть такой английский анекдот: заходят в готическую церковь два пожилых респектабельных джентльмена в твидовых пиджаках, чинно усаживаются на скамью. Начинается богослужение… Выходит жрица в миниюбке в сопровождении такого же хора. Джентльмены морщатся. Дамы тем временем выносит здоровенный лингам с ликами индуистских божеств, хористки достают тамтамы. Джентльмены кривятся еще сильнее. Начинаются ритуальные пляски с завываниями. И тогда один из джентльменов шепчет на ухо другому: «Нет, Джон, еще одна штучка вроде этой — и с меня хватит!»

В каждой шутке, как известно… и эта — не исключение. Во всяком случае, старший из англиканских священнослужителей архиепископ Кентерберийский Роуэн Уильямс объявил, что он покинет свой пост в декабре 2012 года. Он не пенсионер: ему всего 61 год, и после отставки он возглавит один из кембриджских колледжей. Сможет ходить в твидовом пиджаке среди готических зданий и раскланиваться со знакомыми.

Официально уход никак не объясняется. Надо сказать, что около четырех лет назад Уильямс уже оказался в самом центре скандала. На волне энтузиазма по поводу мультикультурализма он сделал заявление, в котором предполагал, что нормы шариата будут однажды введены в британское законодательство. Может быть, оно так и будет, но странно было слышать такое от главного христианского епископа страны, и многие потребовали его отставки. Уильямс остался, сделав примиряющее и бесцветное заявление.

Что же вызвало его уход теперь? Один из проклятых вопросов современного консервативного протестантизма на Западе: отношение к гомосексуальным парам. И Ветхий, и Новый Завет однозначно осуждают такие связи, современная политкорректность однозначно осуждает осуждающих. Где выход? Либеральные протестанты идут за политкорректностью: если люди любят друг друга, что же в этом плохого? А что в Библии написано — так это давно устарело. Мы же не соблюдаем изложенных в ней пищевых запретов (например, на свинину) или наставлений о том, как обращаться с рабами.

Логика небезупречна. Что до пищевых запретов, но Новый Завет вполне ясно их отменяет (а запрет на однополую связь — подтверждает), а что до рабства, так этот социальный институт давно отмер. В библейские времена он был данностью, как колесницы или зернотерки, сегодня он — ненужный анахронизм. А вот сексуальные стремления человека едва ли изменились за последние два-три тысячелетия. К тому же, в отличие от режима питания или социальных институтов, они затрагивают самое личное и глубинное в человеке. По Библии, мужчина и женщина созданы изначально друг для друга, их брачный союз есть раскрытие Божьего замысла о человеке, и отказаться от этого можно только ценой отказа от самых основ веры, говорят консервативные протестанты, такова же и официальная позиция православных и католиков.