В поисках смысла (сборник) - Андрей Десницкий

Двадцать лет назад люди ходили на демонстрации. Им казалось, что стоит только свергнуть всевластие КПСС, объявить демократические реформы, как тут же само собой придет правовое государство, как в пресловутой Швейцарии. Что стало с этими надеждами, мы знаем. И сегодня всё больше людей начинают понимать, что правовое мышление и поведение зависит не столько от цвета флага, сколько от принятых в обществе моделей на уровне нашей повседневности. Да, власть диктует свои правила — но мы можем принимать или не принимать их хотя бы там, где это в наших силах.

А в Швейцарии, между прочим, жить хоть и очень удобно, но довольно скучно. Там даже грибы в лесу собирать закон разрешает только в определенные числа месяца, и законопослушные швейцарцы строго следуют такому закону. Так что вопрос, вынесенный в заглавие статьи, вовсе не риторический — в государстве, правовом до такой степени, немногие из нас будут рады жить.

Но несколько шагов в этом направлении нам явно стоит сделать, и начинать мы можем сами, вместе, не дожидаясь команды сверху. Даже если она будет дана, по дороге она потеряется в бесчисленных канцеляриях, обрастет подробностями, сводящими на нет всю идею. Давайте попробуем хотя бы иногда не спешить со взяткой, не бояться отстаивать свою правоту, не прятаться от ответственности. А грибы… да не до грибов нам нынче, как говорил один персонаж старинного анекдота.

40. Право на смерть?

«Если рождается такой ребенок, не дать ли родителям право эвтаназии этого ребенка?» — так заявил в прямом эфире о детях с синдромом Дауна человек, который представляется как «журналист, писатель, автор примерно 10–12 книг», лауреат разных премий и обладатель медали Пушкина. Другого он о себе не говорит: женат ли, есть ли у него дети, что любит он в этой жизни… Впрочем, его право.

На его слова уже даны были все ответы. Самое главное, что было сказано: обсуждать такое в принципе нельзя, как нельзя обсуждать «право эвтаназии» престарелых родственников, политических противников или расово неполноценных людей — в XX веке был у нас богатый опыт по этой части. Стоит только пойти по этому пути, и уже не найти будет разумной границы: почему вот этих еще можно эвтаназировать, а тех уже нет.

И все же лауреата нам действительно есть, за что поблагодарить. Он заговорил конкретно и откровенно: «Генетик вам скажет — да, этот кусок мяса принадлежит человеку, но это еще не социальная личность, не человек, это только заготовка. И если дискета бракованная, бросьте ее в мусорное ведро, сделайте новую». Вся эта гуманистическая фразеология о страданиях родителей, их праве на выбор и всем таком прочем — это просто дымовая завеса, на самом деле всё куда проще. Примерно как в фильме «Матрица», только без спецэффектов.

Разве не тот же технологический подход стоит за безусловным правом женщины на аборт, или за ее правом отказаться от ребенка в момент рождения? Наследник Пушкина всего лишь довел его до логического конца. И в самом деле, так ли велика разница: до или после рождения выбрасывать неудачную заготовку в корзину…

Вот только слово «эвтаназия» тут совершенно неуместно. Оно подразумевает нечто совершенно другое: добровольный уход из жизни неизлечимо больного человека на терминальной стадии болезни. В тех западных странах, где эвтаназия легальна, речь не идет о выбрасывании нежелательных пациентов в мусорную корзину (такое по-прежнему называется «убийством» и сурово преследуется), но человеку дается право прекратить свои мучения. Если угодно, это разновидность самоубийства, причем в строго оговоренных рамках.

В Нидерландах — первой стране, пошедшей по этому пути — эвтаназия легальна с 1984 года. Вышло так, что мы с одной моей коллегой из Нидерландов почти одновременно потеряли родителей: она отца, я — маму. Недавно мы разговорились с ней об этом, и я узнал, что ее отец ушел из жизни именно таким путем. Конечно, для меня это был шок, но когда она рассказала подробности, я, по крайней мере, понял, как это происходит.

На самой последней стадии онкологического заболевания, когда человек уже не вставал с постели и полностью зависел от обезболивающих, ему было сделано предложение: «если ты хочешь, тебе могут сделать укол, чтобы ты спокойно уснул и больше уже не просыпался». Он сделал именно этот выбор, в дом пригласили полицию и врача, его решение было юридически удостоверено, а потом врач ввел ему большую дозу наркотика. Он умер не сразу, он действительно просто уснул, и организм еще несколько дней боролся за жизнь.

Я прекрасно понял, почему этот человек сделал такой выбор. Но я по-прежнему считаю, что не стоит предлагать его умирающим. Во-первых, современная медицина способна добиваться вполне надежного обезболивания, если, конечно, больной находится под наблюдением квалифицированного врача. С другой стороны, когда человек настолько зависим от посторонней помощи, слишком легко будет от него добиться согласия на эвтаназию: достаточно пропустить один укол обезболивающего, и… да он на что угодно в таком состоянии согласится. И как знать, не станет ли это — не в Нидерландах, что про них говорить, а у нас — заурядной практикой? К чему возиться с дискетой, на которую все равно уже поздно что-то записывать?

А кроме того, я знаю теперь по собственному опыту, что время ухода — это очень важное время жизни и для тех, кто остается, и для того, кто уходит. Это срок для примирения и прощания, для последних слов и объятий… Надо ли уточнять, что для людей верующих это не просто возможность еще раз причаститься, но, может быть, самое важное в их жизни время приготовления к вечности? Умирание — тоже часть жизни.

Я не знаю, каким будет мой уход из этого мира: быстрым или медленным, легким или мучительным. Как и всякий нормальный человек, я не хотел бы страдать. Но не думаю, что я хотел бы услышать это предложение: «а что, если мы сделаем тебе укол»… И хлопот у всех сразу станет меньше, конечно. И так просто будет на этот укол согласиться…

А если вернуться к детям с синдромом Дауна, то я видел несколько таких семей. Эти дети были так же радостны и счастливы, как и любые другие; их родители точно так же любили их и переживали за них. Я не скажу, что родителям было просто, вовсе нет. Но в том, что эти дети живут на земле, я вижу огромный смысл: они тоже приносят людям радость, они позволяют нам почувствовать себя умными, сильными, добрыми. На их фоне так легко быть лауреатами премий, обладателями медалей, да просто порядочными людьми, которые никого не выбрасывают в мусорную корзину, в конце-то концов.

Но вот иногда приходит в голову… Допустим, живет на свете физиологически полноценный человек. Может быть, даже зарабатывает большие деньги, занимает важную должность. Или книги издает, премии получает. Но вот не приносит он обществу особой пользы, окружающим особой радости… А вдруг кто-то и в отношении него потребует «права эвтаназии» — что тогда?

41. О спорт, ты…

Когда в конце XIX века возникало олимпийское движение, его основатели во главе с Пьером де Кубертеном руководствовались самыми благородными идеями. И когда в 1896 году прошла первая Олимпиада современности, они были уверены в торжестве этих идей. Действительно, символика олимпийского движения, его основные положения как будто остаются неизменными с тех самых пор… Но не слишком ли изменилась суть?

«Быстрее, выше, сильнее» — этот олимпийский девиз звучит по всему миру. Правда, латинское слово fortius, стоящее в оригинальном тексте, означает не «сильнее», а «смелее», но сегодня на это уже практически никто не обращает внимания. А разница, между прочим, есть: смелее — это преодоление своего собственного страха, тут каждый за себя решает, а вот кто сильнее, вполне можно взвесить и измерить.

Только куда уж быстрее? Вот, к примеру, бег на 100 метров (мужчины) — вид спорта, включенный в олимпийскую программу с самой первой современной олимпиады. Рекорд 1896 года — двенадцать секунд. Рубеж в одиннадцать секунд преодолели в 1908 году, а из десяти секунд вышли только в 1968, более полувека спустя. Нынешний мировой рекорд, установленный в 2009 году — 9,58 секунд. Предыдущие засчитанные рекорды 2000-х годов: 9,69 — 9,72 — 9,74 — 9,77. Смотрите, бегуны соревнуются за сотые доли секунды, которые человек просто не в состоянии воспринять без точнейших приборов. Будет ли когда-нибудь преодолен рубеж в 9 секунд? Едва ли. Человек, по сути, уже добрался до предела своих физических возможностей. Все признают: какие-то действительно новые рекорды возможны либо в новых видах спорта, либо там, где будут применяться новые технологии: более гибкие шесты для прыжков с шестом и т. д. Или придется выводить в пробирке какого-то нового человека.

Зато есть такие рекорды, которые неизменно ставятся на каждой олимпиаде, и потолка для них не видно. Они измеряются не долями секунды, не миллиметрами и не граммами, а миллиардами долларов: это вложенные средства и полученные прибыли. Называть точных цифр я не стану, здесь трудно добиться такой же прозрачности и объективности, как и на беговой дорожке. Но по недавним оценкам Минрегиона, затраты на проведение Олимпиады-2012 в Сочи составят порядка одного триллиона рублей. Разумеется, деньги эти устроители хотят вернуть, причем с немалой прибылью, и значит, на первое место выходят интересы не спорта как такового, а тех, кто будет транслировать спортивные зрелища по всему миру. Телевизионные кампании могут даже определять точное время проведения олимпиады, как было в 1988 году в Калгари.