Василий Шульгин: судьба русского националиста - Святослав Рыбас

Столыпину не удалось добиться перемен в банковской сфере: он хотел вывести из подчинения Министерства финансов и напрямую подчинить себе Крестьянский банк, но с подачи министра финансов В. Н. Коковцова император отказал в этом: двухуровневая финансовая система оказалась немыслимой. Она была создана в иное социальное время, в Советском Союзе в начале 1930-х годов, когда для того, чтобы заблокировать нецелевые траты через коммерческие банки отпускаемых на индустриализацию бюджетных средств, был изобретен «безналичный оборот», строго учитываемый государственным контролем.

Кроме того, существовала вечная российская проблема — нехватка капиталов для нужд развития. Так, в предвоенный период затраты бюджета на поддержку помещичьих хозяйств и проведение аграрной реформы превышали приток капиталов в акционерные банки и предприятия. При этом военные расходы в 1907–1913 годах вдвое превышали прирост акционерных капиталов в 1902–1914 годах[113].

Вопрос, кому будет принадлежать продаваемая дворянами земля, имел принципиальный характер. И не столько в «еврейской» его части, но и вообще в части приложения свободных капиталов.

Солженицын сужал проблему, сводя ее только к еврейским спекуляциям. «Основная задача Столыпина была — крестьянская земельная реформа, создание крепкого крестьянского землевладения. Его сподвижник в этой работе министр земледелия А. В. Кривошеин, тоже сторонник отмены черты оседлости, одновременно настаивал ограничить „права анонимных акционерных обществ“ в скупке земли, ибо через то образовывались компании „крупного еврейского землевладения“; кроме того, „проникновение в деревню часто спекулятивного еврейского капитала затруднило бы успех землеустроительной реформы“ (одновременно, боялся он, и рождая антисемитизм в сельских местностях Великороссии, где его никогда прежде не знали). Столыпин и Кривошеин не могли допустить, чтобы крестьяне оставались в безземельном нищенстве. — В 1906 г. и еврейским сельскохозяйственным колониям было запрещено приобретать казенные земельные участки, резервируемые отныне для крестьян»[114].

Дело было не только в «спекулятивном еврейском капитале». Сама система зерновой торговли действовала так, что требовалась масса предприимчивых подвижных агентов, связывающих весь сбыт единой цепью. У крестьян этого не получалось, у дворян (вспомним опыт Шульгина) — тоже.

Как вспоминал помещик Н. В. Волков-Муромцев, «мой отец много занимался кооперативными союзами. Большие земледельческие кооперативы в южных губерниях были основаны моим дедом Гейденом и Бехтеевым в 90-х годах. Причиной их основания было очень неудовлетворительное положение украинских крестьян. Все зерно для вывоза скупалось купцами (большинство из которых были евреи). Они диктовали цены и иногда отказывались покупать урожай, чтобы цены падали. Бывало, что дело кончалось погромом»[115].

Здесь надо для полноты картины добавить одно наблюдение Шульгина:

«Человеку, который стоит вне ремесла, необходимо уметь пользоваться людьми, которые находятся в деле очень часто целыми поколениями. Это удалось моему отчиму и отчасти мне. Дать хорошую муку легче, взяв толкового крупчатника. А крупчатники обучаются своему делу с детства — от отца и деда. Но недостаточно сделать муку. Надо купить зерно, а муку продать. Это дело коммерческое… У нас же дело было проще. Такого рода людьми у нас были евреи, подчас работавшие в качестве перемольщиков из поколения в поколение. Без них не обойдешься. Но им не надо давать власти над собой. Как это сделать? Довольно просто. На наших мельницах перемольщиками были бедные евреи, не имевшие своего капитала. Мы давали им оборотный капитал и потому держали их в руках. Двадцать лет мы с ними работали, и никогда не было никаких затруднений. У нас был капитал, а у них адреса. Адреса, по которым они отправляли нашу муку. Это был их секрет, и на этом они наживали кое-какие деньги»[116].

Не обойтись без комментария: до постройки огромной вальцовой мельницы Пихно и Шульгин продавали свое зерно и не контролировали сбыт, после постройки они стали монополистами.

Что касается собственно «еврейского капитала» и скупки земли, то надо прежде всего назвать Лазаря Соломоновича Полякова, прозванного современниками «московским Ротшильдом», одного из трех братьев Поляковых. Яков Поляков жил в Таганроге, участвовал в создании Донского земельного, Петербургско-Азовского, Азовско-Донского банков; Самуил Поляков был одним из железнодорожных магнатов, при его участии было построено девять новых дорог обшей протяженностью четыре тысячи верст. Лазарь же начинал подрядчиком у брата Самуила, затем переехал в Москву, открыл банкирский дом «Л. С. Поляков» с капиталом в пять миллионов рублей. В период «банковской лихорадки» 1870 года он инициировал создание ряда коммерческих и ипотечных банков, в которых ему принадлежала большая часть акций, и был главой Московского земельного, Рязанского торгового (переименован в Московский международной торговли), Орловского, Ярославско-Костромского земельного, Петербургско-Московского банков, а также купил Южно-Русский банк. Обстановка промышленного роста и поднимавшегося земельного рынка способствовала его успеху. Кроме того, благодаря родственным связям Лазарь Поляков был своим человеком и в среде европейских финансистов. Его зятьями были петербургский банкир Л. А. Варшавский, английский — барон Дж. Гирш, французский — Ж. Сен-Поль. Ему было даровано потомственное российское дворянство.

К началу XX века его банки имели 29 отделений в России, Германии, Франции, Нидерландах, Польше, Персии, через которые преимущественно велось финансирование экспортной торговли российским зерном. Большие интересы были у Полякова и на Востоке, в Персии и Средней Азии. Всего в поляковской группе кроме банков насчитывалось шесть торгово-промышленных компаний, одна страховая, пять транспортных.

Его успешную деятельность надо противопоставить московским промышленным группам Рябушинских, Гучковых, Коноваловых, Крестовниковых, Третьяковых, Морозовых, Прохоровых, которые выросли из ткацких мануфактур крестьян-староверов и развивались по классической схеме от производственной к финансовой деятельности. Московские «ситцевые капиталисты» тоже владели банками, заводами и фабриками, вели международную торговлю, но к спекулятивной практике Полякова относились критически.

Несмотря на свой талант, Лазарь Поляков был почти уничтожен экономическим кризисом 1899 года. Это произошло потому, что под акции подконтрольных предприятий он брал кредиты в собственных банках, на эти средства вел биржевую игру, скупал и перепродавал земли. (Впрочем, в пореформенный период все частные банки действовали крайне рискованно. Что касается крестьян, то отсутствие кредита порождало среди них ростовщичество и, как следствие, кулаков, скупавших разоренные хозяйства.)