Дорогой, единственный, любимый - Джоан Реддин

Сквозь круглое окошко в двери она разглядела мужской силуэт — непокрытую голову и широкие плечи. Кто бы это мог быть? За спиной у гостя мягкими хлопьями падал снег, придавая всей картине романтический, почти сказочный колорит. «Просто сцена из романа, — подумала Мелоди. — Джентльмен пришел к своей даме».

Мелоди открыла дверь и застыла в изумлении. На пороге стоял Сэм. В одной руке он держал бутылку, обернутую золотой фольгой, в другой — коробку, тоже завернутую в фольгу и перевязанную зеленой лентой.

— С Рождеством, Мелоди, — улыбнулся он. — Можно войти? На улице холодно. — Она не ответила, и он спросил: — Я не слишком поздно?

— Поздно? — повторила Мелоди и отступила, освобождая ему проход.

— Ух ты! — Сэм присвистнул, глаза его зажглись восхищением. — Какая красота!

Он восхищенно огляделся кругом. Зеркало, входная дверь, лестничные перила — все было украшено еловыми ветвями и увито золотыми бумажными лентами. На столике стоял большой Санта-Клаус из папье-маше. Повсюду — украшения в викторианском стиле. В воздухе витал запах ванили, корицы и еще каких-то специй, как будто Мелоди пекла рождественский пирог.

Мелоди едва не раскрыла рот от изумления. Неужели это тот Сэм, которого она знала? Он изменился. Нет, не внешне: он был все так же ослепительно красив, разве только на висках прибавилось седины. Изменились его глаза. Исчезла та затаенная печаль, что так обворожила Мелоди в первый день их знакомства. Сегодня глаза его сияли радостью и еще чем-то, что Мелоди не могла сразу определить.

Она с усилием отвела глаза от его лица. Сэм был одет с намеренной небрежностью. Джинсы, сидевшие на нем как влитые, в иных местах вытерлись до белизны… тут во рту у Мелоди стало сухо, словно она долго жевала бороду Санта-Клауса, и она поспешно опустила глаза. Ботинки из мягкой кожи, тоже довольно потертые, блестели в свете свечей. На плечах, обтянутых черной кожаной курткой, и в густых волосах сверкал снег. «Серебро на черном! — думала Мелоди. — Как красиво!» Она знала, что, если осмелится взглянуть ему в глаза, увидит снег и на длинных ресницах.

Вокруг шеи Сэм небрежно обмотал ярко-зеленый шарф, несомненно, домашней вязки. Если только не предположить, что он зашел в магазин и сказал: «Дайте, пожалуйста, шарф точно под цвет моих глаз».

Мелоди попыталась заговорить, но слова, казалось, застряли где-то между бешено бьющимся сердцем и желудком.

— Что… зачем ты пришел, Сэм? Уже поздно, и сегодня канун Рождества.

Неужели этот хрипловатый чувственный голос исходит из ее груди?

Сэм мягко рассмеялся — его смех ударил Мелоди по нервам, словно прикосновение рук, — положил свертки на столик перед Санта-Клаусом и начал снимать куртку.

— Представь себе, проезжал мимо и подумал, что будет не по-соседски, если не зайду к тебе и не поздравлю с Рождеством.

— Да, но ты так долго… Нет, не представляю… не верю… — Мелоди сконфуженно умолкла. Опять она ведет себя как идиотка!

— Так и знал, что ты не поверишь, — вздохнул Сэм.

С подарками в руках он вошел в гостиную и остановился посреди комнаты, освещенной только елочными лампочками, дрожащими огоньками свечей и мерцанием пламени камина. У Мелоди вдруг пресеклось дыхание, и она всерьез испугалась за свой рассудок. Сэм так подходил к этой комнате! Казалось, это его дом… «Размечталась!» — сердито одернула себя Мелоди.

Сэм заговорил, и она едва не подпрыгнула от неожиданности.

— Я слышал, скоро выключат электричество. Хорошо, что у тебя столько свечей.

Он наклонился и положил сверток под елку, рядом с подарками от Элмон и Джорджии. Совсем рядом с большим свертком, на котором стояло его имя! Мелоди затаила дыхание. Заметит или нет? Господи, только бы не заметил!

Мелоди решительно подошла к окну и еще раз попыталась ввести эту безумную ночь в какие-то рамки.

— Зачем ты пришел, Сэм? Уже поздно. Сегодня Сочельник, у тебя наверняка есть свои планы.

Сэм протянул руки к весело потрескивающему огню.

— Зачем я пришел, Мелоди? — повторил он, словно эхо. — Не знаю. Знаю только, что не мог не прийти. Где еще мне встречать Рождество? И потом, — рассмеялся он, — на одном из этих свертков стоит мое имя, значит, меня здесь ждали.

Он повернулся и взглянул ей в лицо.

— Можно открыть сейчас? Или подождем до утра? — спросил он внезапно севшим голосом.

Громко затрещал огонь, языки пламени взметнулись вверх. Сэм встал и положил руки на плечи Мелоди, большими пальцами нежно поглаживая ее шею.

— Мелоди, раздели свой праздник со мной, — попросил он.

Страшным усилием воли Мелоди заставила себя солгать.

— Это мое Рождество, Сэм, — прерывающимся голосом ответила она. — Только мое. Ты мне сейчас не нужен.

Сэм словно не слышал этих жестоких слов. Его руки скользнули по плечам Мелоди и охватили ее талию. Мелоди слышала все — тихую рождественскую музыку, треск огня в камине, завывание ветра и тихое попискивание котят в корзине. Она знала, что не грезит, знала, что должна вырваться из объятий Сэма — знала, но не могла пошевелиться.

Сэм прижал ее к себе — и Мелоди прикрыла дрожащие веки. От него исходил запах холодной зимней ночи, камина и легкого одеколона. Сэм обнял ее крепче — и у Мелоди подогнулись ноги, она ощутила самый волнующий из всех запахов — совсем особый, чарующе непохожий на остальные, и однако странно родной запах Сэма. Мелоди поняла, что все ее бастионы рушатся. Сейчас она обмякнет в руках Сэма и начнет умолять его о…

— Нет!

Господи, неужели этот мышиный писк когда-то был ее голосом?

— Да, Мелоди! Да! — шептал он ей на ухо, и ее короткие кудри шевелились от его дыхания. Он взял ее за подбородок и осторожно повернул лицо к свету.

— Не знаю, как и почему, но я не могу больше бороться с той силой, что тянет меня к тебе! Знаешь ли ты, как я страдал эти семь дней? Знаешь ли, как проклинал себя? — Сэм крепче сжал ее в объятиях. — Прости меня, Мелоди. Открой глаза и взгляни на меня.

Мелоди чувствовала, как дрожат руки Сэма, но не открывала глаз, ибо знала, единственное, что она знала наверняка: открыв глаза, она погибнет навеки. Утонет в его глазах, расплавится в их изумрудном пламени и жалкой лужицей стечет к его ногам.

Мелоди медленно покачала головой. Сэм почувствовал, как напряглось ее тело.

— Боже мой, Мелоди!

Он наклонился и впился губами в ее губы. Словно молния пронзила Мелоди от макушки до пят. Казалось, к губам поднесли раскаленное железо. Из последних сил она подняла руки, чтобы оттолкнуть его и бежать, пока не поздно, но, едва прикоснувшись к его груди, забыла обо всем. Там, за стеной могучих мускулов, билось сердце: оно стучало в унисон с ее собственным сердцем.