Пять поэм - Низами Гянджеви

Хосров вызывает к себе Ферхада

И, речи выслушав, уж не бродя впотьмах, Гор сокрушителя велел доставить шах. И вот ввели его, могучего, как горы. Вокруг стоял народ, в него вперяя взоры. В страданье он склонил открытое чело, Забвение всего на мощного нашло. Он в тягостной тоске, в смятении глубоком, Стоял, овеянный неблагодатным роком. На шаха не взглянув и не взглянув на трон, Ногами в прах, как лев, уперся крепко он. Он, унесенный прочь томленьем по прекрасной. Счел думу о себе и о царе напрасной. Ферхаду мощному оказан был почет. Предложенным дарам ты потерял бы счет. Слоноподобный сел, почтен многообразно. Ларь с золотом, как слон, вздымался для соблазна. Но в госте яхонтов огни сохранены, И золото и прах для чистого равны. Поняв, что лучший дар могучему не нужен, Хосров разверз уста — ларец своих жемчужин. На острые слова, что складывал Хосров, Гость острые слова был складывать готов.

Спор Хосрова с Ферхадом

Хосров спросил: «Ты кто? Тут все я знаю лица». Ферхад: «Мой край далек, и Дружба — в нем столица». Хосров: «Чем торг ведут, зайдя в такую даль?» Ферхад: «Сдают сердца, взамен берут печаль». Хосров: «Сдавать сердца — невыгодный обычай». Ферхад: «В краю любви не каждые с добычей». Хосров: «Ты сердцем яр. Опомниться спеши». Ферхад: «Разгневан ты, я ж молвил — от души». Хосров: «В любви к Ширин тебе какая радость?» Ферхад: «Сладчайшая душе влюбленной — сладость». Хосров: «Ты зришь ее всю ночь, как небосклон?» Ферхад: «Когда усну. Но недоступен сон». Хосров: «Когда гореть не станешь страстью злою?» Ферхад: «Когда усну, прикрыв себя землею». Хосров: «А если ты войдешь в ее чертог?» Ферхад: «Я голову склоню у светлых ног». Хосров: «Л коль она твое поранит око?» Ферхад: «Скажу: рази, второе — недалеко». Хосров: «Когда б другой прекрасную сыскал?» Ферхад: «Узнал бы меч, хоть был бы тверже скал». Хосров: «Коль к ней дойти тебе не станет мочи?» Ферхад: «Что ж! Издали луна ласкает очи». Хосров: «Быть вдалеке не надо от луны». Ферхад: «Больным нужна ограда от луны». [216] Хосров: «Коль «все отдай» она промолвит строго?» Ферхад: «Я с воплями прошу об этом бога». Хосров: «Коль вымолвит: «Где ж голова твоя?» Ферхад: «…то сей заем вмиг с шеи сброшу я». Хосров: «Любовь к Ширин исторгни ты из тела». Ферхад: «О, чья б душа погаснуть захотела!» Хосров: «Найди покой, не жди благого дня». Ферхад: «Спокойствие запретно для меня». Хосров: «Твоя стезя — явить свое терпенье». Ферхад: «Горя, нельзя явить свое терпенье». Хосров: «Стань терпелив, и в сердце будет свет». Ферхад: «Хотел бы я… да вот уж сердца нет». Хосров: «Полно скорбей любви опасной дело». Ферхад: «Чего милей любви всевластной дело?» Хосров: «Ей сердце дал, хоть душу сбереги». Ферхад: «Томлюсь. Душа и сердце — не враги». Хосров: «Чего-нибудь страшишься в этой муке?» Ферхад: «Лишь тягости мучительной разлуки». Хосров: «Хотел бы ты наложницу? Ответь». Ферхад: «Хотел бы я и жизни не иметь». Хосров: «Зачем горишь в такой любви великой?» Ферхад: «Осведомись у сладостного лика». Xосров: «Ты принужден о Сладостной забыть». Ферхад: «Но без души, нам сладостной, не жить!» Xосров: «Она — моя, забудь, что в ней услада». Ферхад: «Забвения не стало для Ферхада». Xосров: «Коль встречусь с ней, что скажешь мне — врагу? Ферхад: «Небесный свод я вздохом подожгу», Разгневался Хосров; едва лишь не простерла Его рука булат, чтоб вражье ранить горло. Но мыслит: «Не страшусь, хоть все ему суля. Не взрыть ему горы, — там скалы, не земля. А хоть бы и земля — не ней не будет сладу! А хоть бы взрыл ее — куда снесет громаду?» И быстро говорит: «Согласен я; когда Забуду договор — да будет мне беда! Яви в своем труде, стан подтянув потуже, Всю силу, что живет в таком могучем муже». И вымолвил Ферхад, не ведающий лжи: «О справедливый шах, мне гору укажи!» И подведен к горе, что Бисутуном ныне Зовут, каменотес, терзавшийся в пустыне, И явно, что Ферхад свой блеск не сохранит, Что вся гора — тверда, что вся гора — гранит. Но с радостной душой, подбодренный Хосровом, Шел разрыватель гор, горя порывом новым. Взлетел он на гору, как бурный ветер яр, И подпоясался, и первый дал удар. И вот он первым же руки своей движеньем Стал покрывать скалу одним изображеньем: Киркою стан Ширин он высек; так Мани Свой украшал Эрженг, творя в былые дни. И, лишнего киркой не совершая взмаха, На царственном коне изобразил он шаха. Так юная творить ему велела кровь. Он был возвышенным, вела его — любовь. Но с юным — злая весть должна коснуться слуха — Что сделала судьба — горбатая старуха!