Тополиный пух - Фридрих Незнанский

И он решил немедленно поставить Александра в известность о своей встрече с бывшим полковником госбезопасности. Позвонил и, узнав, что Саня на рабочем месте, сказал, что сейчас подъедет для передачи одной срочной информации.

Сначала они говорили о деле Степанцова.

Грязнов расстроился, когда убедился, что его предложение Турецкий встретил без особой радости. Даже больше того, с подозрением. А узнав, откуда вообще «растут ноги», развел в недоумении руками:

— Славка, ты, часом, не заболел? Ты ж всю сознательную жизнь был с хлопцами из той конторы если не на ножах, то в духовном конфликте, не понимаю…

— Это я тебя не понимаю, — обозлился Грязнов по той причине, что не смог сразу, с первых же слов, убедить друга прислушаться в разумному, в общем-то, по его мнению, совету. Ну а то, что совет исходил из уст бывшего сотрудника Лубянки, да еще не самого уважаемого его управления — Пятого, преследовавшего любое инакомыслие, это как раз не самое страшное. Меняются времена, меняются и люди, правда, о «лубянских» сказать это трудно, но все же — диалектика!

Турецкого поразило именно последнее, то, что Славка заговорил о диалектике — фантастика, кто бы слышал! Поразило, но… не убедило. И он потребовал, чтобы Грязнов повторил весь свой диалог с Кулагиным дословно, ничего не пропуская, И когда Вячеслав Иванович, словно школьник перед строгой учительницей, все снова пересказал, стараясь не упустить даже малейших интонаций в речах Федора, Александр Борисович удовлетворенно крякнул:

— Ну вот, именно так я и думал.

— Про что? — не понял Грязнов.

Ему казалось, что никаких особых подвохов в предложении Кулагина не видно. Нет, что Федор непрост — это было ему известно, но в данном случае никакой явной «подлянки» с его стороны Вячеслав не заметил. В конце концов, каждый заботится о своей репутации в глазах собственного руководства, как может. Вот и Кулагин — тоже. Странно только, что его шефам, которые, вероятно, и организовали статью против Степанцова в отместку за свой проигрыш в Арбитражном суде, вдруг оказался не нужен лишний шум вокруг статьи о нем.

— Но тогда зачем же она появилась в еженедельнике? — резонно поинтересовался Турецкий.

— Зачем? А это у вас, у пишущей братии, надо спросить, — с иронией парировал Вячеслав. — Сам знаешь, как иные статьи появлялись и появляются в печатных органах — даже не вопреки точке зрения спонсоров и кураторов, а так, что иной главный-то редактор не в курсе! И ты еще спрашиваешь? Внутренние интриги! Да хочешь, я тебе сейчас по полочкам разложу, как это было в твоей «Секретной почте»?

— Валяй, с удовольствием послушаю, — улыбнулся Турецкий.

— А вот так! Один пидарас…

— Славик, ну зачем ты их так? — укорил Турецкий. — Ты ж не Хрущев все-таки…

— Ладно, один гомик принес статью другому и говорит: «Я ненавижу этого гада-судью, который рвется в высшее начальство…» Тебе, кстати, передали уже то дело, о котором ты рассказывал?

— Это где фигурирует Липский? Подвезут с минуты на минуту.

— Ну вот, тем более. Если Степанцов его посадил в свое время, то у твоего Липского есть все причины смертельно ненавидеть его. Никакого открытия тут для тебя нет… Пойдем дальше. «Короче, — говорит редактору твой Липский, — статью я про него написал, но поскольку я уже битый волк, или стрелянный воробей — называй его, Саня, как хочешь, — то выступать под своей фамилией не стану». Уж двое-то «голубых» всегда могут договориться, особенно если у них, извини за выражение, еще и близкие между собой отношения, так?

— Ну, предположим. И что дальше?

— А вот и все. Статья появилась. Ты сам рассказывал о мнении одного из членов редколлегии, который считал ее ошибкой редактора. И оно бы, может, и прошло не очень заметно — кто так уж читает эту «Почту»? — но Степанцов полез в бутылку. Твой генеральный, чтобы не ставить себя в неловкое положение, поручил это дело Косте, тот — тебе, а ты начал поднимать вокруг этой кучки дерьма ветер и вспугнул целый рой мух, которые теперь безостановочно летают, жужжат и всем доказывают, что их пытаются лишить любимой пищи.

— Красиво, нет слов, — засмеялся Турецкий. — Однако есть противоречие.

— Какое? Где?

— Я своими глазами видел, как холдинг ринулся защищать еженедельник от нападок прокуратуры.

— Поставим точки над «і», — важно сказал Грязнов. — Во-первых, не холдинг защищает, а второстепенные пешки, несмотря на то что один — помощник президента, которых у того может быть десяток, а другой — некий хрен по связи с общественностью. Кто этот второй, объяснять, надеюсь, не надо, их, которые по связям, и в наших конторах навалом. Язык подвешен, репортерам может мозги запудрить — вот тебе и ответственное якобы лицо. Не надо, Саня.

— Пусть так. А что «во-вторых»?

— А если ты правильно рассказал, они лицо издания спасали, и когда ты и назвал всего какой-то десяток статей одного и того же автора, сам же говорил, что их интерес к тебе пропал. А редактора за то, что он их как бы подставил, они готовы были съесть вместе с этим… ну, над чем мухи летают. Кто-нибудь из них сказал хоть слово в защиту или против Степанцова, ты не вспомнишь?

По-моему, о нем речи вообще не было.

— Вот то-то и оно! — Грязнов многозначительно погрозил пальцем, вероятно, сразу всем недоброжелателям — и своим, и друга Сани.

— И что ты теперь предлагаешь? Чтобы я отказался от дальнейшего расследования, не выводил Левку Липского на чистую воду? Или, зная, что у тебя в загашнике фотографии…

— У меня их нет!

— Пусть не у тебя, а у Кулагина — серьезный компромат на Степанцова, пользоваться которым официально я не могу, потому что ты дал ему слово. И как, по-твоему, я должен объяснить это генеральному прокурору? Костя — другой вопрос, он хоть поймет ситуацию, а вот генеральный — вряд ли. И потом, почему ты веришь Кулагину, что компромат, если мы прикроем расследование, все равно не всплывет однажды — рано или поздно? И как будем выглядеть мы, оставившие без внимания «предупреждение» анонимного автора о том, что Степанцов очень нечист в моральном плане? Вон сколько я тебе вопросов накидал. И ни на один у нас с тобой пока нет четкого и определенного ответа.

— Хорошо, выкладывай свои предложения.

— Этому Кулагину ты можешь сказать, что мне оказалось достаточно того, что компромат видел ты. Тебе я верю, но вовсе не собираюсь бросать дело если того не потребует сам Степанцов. А у него такая попытка была, правда, очень робкая. И меня интересует уже не Степанцов, как таковой, а тот аноним, причину анонимности которого я и пытаюсь понять и раскрыть. И потребовать у него, а не у Кулагина, доказательств неблаговидной, преступной, называй, как угодно, деятельности Степанцова в бытность его судьей Сокольнического народного суда. При этом, если именно такой вопрос его волнует, честь еженедельника, мое расследование пока никаким боком это печатное издание не задевает. А еще посоветуй ему запрятать свой компромат подальше, ибо его активность в этом вопросе может войти в противоречие с интересами его работодателей, и тогда, после такого прокола, он может многого лишиться. Ну а что касается сноса жилых построек, возведенных незаконным образом, напомни ему слова Анатолия Папанова: «Тибе посодють, а ты не воруй!» Не поймет — это уже не наши с тобой, а его личные проблемы.

— Гладко у тебя получается, — с сомнением заметил Грязнов.

— На это тоже могу ответить, — возразил Турецкий, — старой присказкой: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить…» Впрочем, Славка, если я тебя не убедил, давай обратимся к третейскому судье — к Косте. Я почти уверен, что он в данном случае поддержит меня, несмотря на то что и ему, я знаю, точно так же, как и мне, совсем не понравится твое предложение. И потом, Славка, ты стопроцентно уверен в том, что фотографии — не монтаж? Сами ж говорили.

— Да в том-то и дело, что полной уверенности сегодня не может быть ни у кого, техника слишком далеко шагнула. А чего тебе не нравится? Ты имеешь в виду цель расследования или путь, по которому уверенно следуешь к намеченной цели? — лукаво ухмыльнувшись, попытался уточнить Грязнов.

— Можешь не ухмыляться. Знаешь, как одного еврея спросили: «Слушайте, Цыперович, что вы мечетесь между Россией и Израилем? То сюда, то туда! Выберите себе одно место и оставайтесь там. Нам всем ваши просьбы о визах уже осточертели!» Помнишь, что он ответил в ОВИРе? Он сказал так: «И там, и здесь одинаково хреново! Но если бы знали, какой кайф в дороге!..» Устраивает такой ответ?

— Вполне! — захохотал Грязнов, но, неожиданно оборвав смех, погрозил пальцем: — Смотри только, чтоб мне не пришлось такой же компромат и на тебя разглядывать.

— Типун тебе! — Турецкий суеверно сплюнул, постучал костяшкой пальца по столу, а потом еще на всякий случай перекрестился.