Кому бесславие, кому бессмертие - Леонид Острецов

По прибытии на место немцы поставили перед Буняченко задачу ликвидировать советское укрепление на Одере, чего они не смогли сделать сами. Но Сергей Кузьмич проигнорировал и этот приказ. Когда к нему снова прибыл Власов, они договорились между собой, что Буняченко все-таки вступит в боевые действия, но если они окажутся неудачными, то он немедленно выведет свои части из боя. Так и случилось, и Буняченко, дабы сохранить своих людей, приказал отступить. Этим он невероятно возмутил немецкое командование, и на следующий же день дивизию сняли со снабжения.

Между встречами с Буняченко Власов был в Берлине. Однажды он вызвал к себе в кабинет Антона и приказал закрыть за собой дверь.

— Может быть, я зря спорил тогда с тобой, Антон, — сказал он, впервые назвав его по имени, — но так или иначе, даже если время упущено, мы все равно должны попытаться сделать это. Еще в январе я поручил Жеребкову добиться в Министерстве иностранных дел и в СС разрешения на переговоры КОНРа с Международным Красным Крестом в Швейцарии, о защите интересов русских добровольцев, попавших в плен к западным союзникам. Ты, конечно же, понимаешь, что вторая цель этих переговоров — установление тесных контактов с англо-американца-ми. Сначала немцы отказали нам в визе, понимая, что у нас есть и вторая цель, но теперь… — Власов нервно прошелся по комнате, — теперь доктор Крэ-гер сказал мне, что они не только не против, но и наоборот — будут приветствовать, если нам удастся договориться с ними. Они наивно надеются, — усмехнулся он, — что Германия еще сможет сговориться с союзниками и продолжить войну против Советского Союза. Тринадцатого апреля Жеребков будет принят швейцарским представителем в Берлине. Если нам разрешат оформить визу, то ты поедешь с Жеребковым в Берн, в их посольства, и будешь разговаривать с ними от моего имени, на их языке…

Снабдив Антона необходимыми бумагами и полномочиями, Власов уехал в Карлсбад, а затем в Прагу. Антон же, услышав о Международном Красном Кресте, вспомнил о поручении Зиверга. Он взял пуговицу с микропленкой и отправился по указанному им адресу на Фридрихштрассе. Антон запомнил эту улицу, на которой встречался с Эльзой у ресторана «Бавария». Он шел туда с каким-то тревожным чувством, причина которого выяснилась вскоре, когда он отыскал нужный адрес. Дома под таким адресом не было. Вернее, видимо, совсем еще недавно он был, но теперь от небольшого трехэтажного особняка осталась лишь часть стены с номером дома и груда убранного с дороги в кучу мусора.

Антон в замешательстве смотрел на развалины, когда сзади раздался чей-то простуженный голос:

— Это все, что осталось после бомбежки…

Он обернулся и увидел рядом пожилого полицейского, который с сожалением смотрел на обломки.

— Я жил в этом доме, — сказал он. — Я стоял на посту, вон на том углу улицы, — он показал рукой в сторону, — когда бомба попала в здание. К счастью, моя семья за несколько дней до этого успела выехать в деревню. Они еще не знают, что мы остались без дома. А вы ищите кого-то?

— В этом доме жил господин Ширер? — спросил Антон.

— Да, — ответил он. — Вы знали этого человека? Это ужасно, конечно. Он только в этот день вернулся в Берлин и вот… погиб под развалинами собственного жилища. Ужасно…

Вернувшись на виллу, Антон достал пуговицу и пришил ее на свои брюки, под ремень. Он не знал, что с этим делать дальше, и решил просто сохранить ее. Пришивая, Антон поймал себя на мысли, что обладание этой секретной микропленкой, как ни странно, тяготит его, и прежнее любопытство к подобного рода материалам куда-то исчезло вместе с надеждами на будущее.

Тринадцатого апреля Антон никуда не выходил из штаба, ожидая прибытия Жеребкова. Но тот не приехал, а позвонил по телефону и сообщил, что планируемая акция провалилась: швейцарский поверенный в делах в Берлине доктор Цендер, несмотря ни на что, в получении виз для делегации КОНРа отказал. Он мотивировал это тем, что присутствие в Швейцарии представителей миллионов антикоммунистов нежелательно ввиду того, что это может вызвать раздражение Москвы и повредить интересам страны. Сам Жеребков в штабе не появится, так как немедленно выезжает в Прагу к Власову для получения дальнейших распоряжений.

В этот же день офицеры штаба решили ехать в Прагу. Начальник отдела безопасности подполковник Тензоров каким-то образом Договорился с железнодорожниками о предоставлении мест в одном из последних берлинских поездов. Пятнадцатого числа, наскоро собрав самые ценные документы, все оставшиеся работники штаба КОНРа покинули особняки на Кибитц Вег.

Уходя на вокзал, Антон напоследок с грустью посмотрел на пустынную улицу, теряющуюся в серой пелене тумана, и подумал о том, как изменился Берлин с момента его приезда сюда. Город стал еще более мрачным и пустынным. Рестораны и магазины на Курфюнстендам закрывались один за другим, а Унтер ден Линден невероятно опустела — горожане, спасаясь от бомбежек, разъехались по деревням, в горные районы. Скопления людей можно было увидеть лишь у завалов разрушенных зданий, да и то большей частью это были пожарные и полицейские. Бомбежки стали все больше покрывать городские окраины. Не так давно одна из шальных бомб уже во второй раз упала в сад соседнего со штабом особняка и разорвалась, выбив в доме стекла, подняв в небо кучу мокрого чернозема да сухие ветки садовых деревьев. При отъезде из Берлина Антона вновь посетила малодушная мысль о том, что у него была возможность сойти с поезда, когда он ехал сюда из Риги.

В Прагу приехали через день и сразу же направились в отель «Алькрон», где должен был находиться Власов. Встреча с генералом была недолгой. Он не стал слушать доклада, сказав, что уже виделся с Жеребковым, и быстро провел с офицерами короткое совещание. Он приказал им совместно с профессорами Рашхофером и Эйбелем подготовить радиообращение к открывающемуся первому заседанию Организации Объединенных Наций, после чего сообщил, что сам уезжает на пару дней.

В числе тех, кто должен поехать с ним, генерал назвал и Антона.

Уже через полчаса Антон, по приказанию Власова, сидел за рулем в машине, в которой, помимо них, находились Малышкин, Жиленков и доктор Крэгер. Впереди ехал автомобиль генерала Ашенбреннера, в котором сидело еще несколько офицеров. Лишь в пути Антон узнал, что они едут в Баварию, где в настоящее время находится капитан Штрикфельд.

Их быстро пропускали на постах, и под вечер они выехали на дороги Германии. Здесь им постоянно приходилось останавливаться в заторах из военной техники и объезжать колонны автомашин с беженцами. Ехали всю ночь. У Антона слипались глаза, но он стойко выдержал этот суточный автопробег.

На следующий день они въехали в маленькую деревушку и остановились перед крестьянским домом, у дверей которого играла девочка. Увидев нежданных гостей, она вбежала в дом, и через минуту из дверей вышел Вильфрид Карлович Штрикфельд. Он был в простой домашней одежде и совсем не напоминал офицера вермахта, каким всегда его видел Антон.

— Как вы нашли меня, Андрей Андреевич? — удивился он, — Ведь я никому не говорил место своего пребывания?

— Для чего-то же создавали мы свою разведслужбу, — пошутил Власов.

Штрикфельд пригласил всех в дом и попросил свою супругу быстро собрать на стол.

— Германия рухнула скорее, чем я ожидал, — произнес за обедом Власов.

Он рассказал Штрикфельду обо всех последних событиях, а также о том, что немцы решили создать мощный военный кулак из русских, а также югославских и чешских добровольцев на территории Югославии, которые должны были не только противостоять Красной Армии, но и послужить прикрытием для отхода высокопоставленных эсэсовцев.

— Но зачем вы согласились на это? — спросил Двингер — хозяин усадьбы, где гостил Штрикфельд, писатель, который когда-то устраивал Власову турне по Австрии и Баварии.

— Для того, чтобы нас все-таки вооружили до конца, — ответил Власов, — а также, чтобы выиграть время, и если придется, то отойти в горы, где еще можно продержаться, пока нам все же не удастся договориться с англо-американцами.

После долгих разговоров Двингер предложил взять в заложники ряд крупных нацистских руководителей и закрепиться в Баварских Альпах. Оттуда можно будет диктовать свои условия, предложив обменять заложников на гарантию свободы для добровольцев. Власов выслушал этот план и покачал головой.

— Может быть, и эффектно, но эта идея мне все же не нравится, — произнес он. — До сих пор мы боролись с чистыми руками и чистым сердцем, как русские патриоты и борцы за свободу. Мы имели полное право на сопротивление; это право освящено тысячелетиями. Победителей не судят, а побежденным отрубают головы! У нас нет никаких обязательств перед немцами, но мы не можем надругаться над доверием тех из них, кто помогал нам.