Кому бесславие, кому бессмертие - Леонид Острецов

Митрополит сообщил Власову, что Архиерейский Синод решил поддержать его движение. Уезжая, он сказал, что за это короткое время пребывания в обществе русских офицеров почувствовал себя находящимся в той старой России, которая всегда живет в его памяти.

А сопровождающий его митрополит Серафим сказал офицерам:

— Берегите РОА. Это последняя настоящая русская Армия! Да поможет вам Бог!

Формирование первой дивизии РОА проходило на юге Германии, в городке Мюзинген. Тут-то и начались те трудности, которых так опасались Власов и его офицеры. Чтобы получить все необходимое, ему приходилось преодолевать невероятное количество бюрократических препонов. Все, что делали немцы, являлось лишь видимостью помощи Движению.

Положение было спасено лишь с назначением командиром дивизии одного из самых деятельных офицеров — генерала Сергея Кузьмича Буняченко. После ареста НКВД в сорок втором году он, опасаясь за свою жизнь, сам перешел на сторону немцев, у которых долгое время служил офицером во Франции, а затем перешел в КОНР.

Власов договаривался, а Буняченко делал. Немецкий координатор полковник Герре был сам не рад, что столкнулся с этим настойчивым до занудства, твердым и решительным человеком. Сергей Кузьмич пил водку сам и регулярно подливал ее уставшему немецкому полковнику, монотонно вдалбливая ему в голову, что дивизия не может воевать без оружия, обмундирования и продовольствия. И полковнику Герре было легче напрячься и добиться того, что требовал Буняченко, чем продолжать выслушивать его бесконечные настойчивые требования.

Наконец-то шестнадцатого февраля тысяча девятьсот сорок пятого года Власов принимал парад уже сформированной Первой дивизии РОА. В этот день каждый из десяти тысяч добровольцев принес присягу «честно сражаться до последней капли крови под командованием генерала Власова на благо моего народа против большевизма».

Антон был с Власовым на этом параде и своими глазами видел плоды работы генерала Буняченко: дивизия была укомплектована даже лучше, чем многие немецкие воинские части. Кроме того, что большинство личного состава было вооружено автоматами, в дивизии было сто артиллерийских орудий и двенадцать танков «Т-34».

Мокрый снег падал хлопьями, и в этом белом бисере, ощетинившись штыками, маршировали солдаты РОА. Их стройные ряды растворялись в серой пелене полигона, и казалось, что они полностью занимают бесконечное заснеженное пространство. Антону представилось, что он находится не в Германии, а на том параде в Москве, когда в сорок первом с Красной площади уходили на фронт советские солдаты. Лица солдат были точно такими же — одухотворенными и уверенными, как будто шли они воевать не со своими братьями, а с несущими неотвратимую угрозу чужеземцами.

Но уже с формированием второй дивизии дело затянулось и вскоре встало совсем. Все усилия Власова в переговорах с немцами ни к чему не приводили.

В конце февраля Власов и Жиленков добились встречи с Геббельсом, но встреча эта привела лишь к тому, что тот пообещал оказать материальную помощь для усиления пропагандистской работы. Кроме этого, главный пропагандист рейха говорил, что скоро Германия применит новый вид оружия, который сыграет решающую роль в победе над Красной Армией.

Слушая пустые речи восторженного карлика, Власов не выдержал и произнес:

— Мне непонятно, почему Гитлер отклоняет главнейшего единственного союзника, который помог бы ему победить Сталина… Вы не понимаете, что коммунистическая Россия выступает в защиту не русских, а интернациональных, охватывающих весь мир, интересов коммунистической чумы. Вот где надо ощутить общую опасность! Могут немцы это понять? — почти выкрикнул он.

— Лично я с самого начала выступал за Русское Освободительное Движение, — спокойно сказал Геббельс. — Тем более что его всегда можно и прикрыть, если члены КОНРа надумают повернуть против Германии.

— Разрешите задать вам вопрос? — неожиданно произнес Жиленков, и даже в его голосе чувствовалось раздражение. — Кто открыл Америку?

— Колумб, — видимо, чувствуя подвох, настороженно ответил Геббельс.

— Вот в этом и дело, господин министр. Колумб открыл Америку. И Америка существует. Попробуйте, господин министр, закрыть ее… Ничего не получится… То же и с Русским Освободительным Движением. Можно было помешать открытию КОНРа, но закрыть? Не удастся…

И Антон уже во второй раз, после встречи с Гиммлером, наблюдал вынужденную смиренность еще одного германского вождя.

— Да, — заставил себя улыбнуться Геббельс. — Времена изменились.

После этих слов он дал понять, что прием окончен.

Тем временем, несмотря ни на что, во всех частях Европы, которые еще остались под властью Германии, создавались различные группы и общества содействия Движению. Они собирали и отсылали в штаб РОА средства и пожертвования, от нательных крестиков и обручальных колец до белоэмигрантского золото-серебряного фонда, который был вывезен еще в Гражданскую русскими белогвардейцами из Петрограда.

По самым приблизительным подсчетам, в поддержку Комитета выступило более десяти миллионов человек. Отовсюду во все инстанции КОНРа приходили десятки тысяч писем и телеграмм. Большая часть их поступала в штаб, и Антон со своими помощниками едва успевал их сортировать, не говоря уже о том, чтобы прочитывать до конца.

Одно из таких писем поддержки пришло из Лилианы, от группы русских ученых-иммигрантов Зурбаганского университета. Антон мельком пробежал пламенный поздравительный текст и уже хотел убрать письмо в соответствующую стопку, как на глаза ему попалась одна из нескольких подписей: «Профессор Семен Голдман».

У Антона задрожали руки, и он, схватив письмо, с жадностью внимательно прочел его. Ничего, никаких дополнительных подробностей. Но, так или иначе, Антон был в не себе от такого неожиданного подарка судьбы. Значит, они живы и здоровы! Значит, Жанна наверняка находится со своим отцом в Зурбагане, и теперь он обязательно отыщет ее!

— Вот она, судьба! — поделился он радостью с Фрейлихом, которому раньше рассказывал о своей довоенной жизни. — Как после этого не верить в судьбу, в Божье Провидение, которое так долго вело меня туда, куда я, несмотря ни на что, стремился всем своим существом…

Но личная радость омрачала настроение Антона продолжающимися общими трудностями. Формирование второй дивизии еле продвигалось. Когда Красная Армия форсировала Одер, всем уже окончательно стало ясно, что время для организации боеспособной Русской Освободительной Армии упущено окончательно. Все запланированные Власовым тридцать дивизий так и остались на бумаге в кабинетах немецких чиновников. У немцев царила страшная неразбериха. Части КОНРа, расположенные в районах Мюзингена, Ульма, Хойберге, под Берлином и других местах, оказались разрозненными между собой, и Власов прилагал тщетные усилия, чтобы собрать их в единый кулак.

Тем временем из Генерального штаба поступил приказ о переброске Первой дивизии на север в Померанию, но думающий своей головой Буняченко этому приказу подчиняться не стал, мотивируя тем, что он не согласован с Власовым. Когда Власов прибыл в дивизию, Буняченко изложил ему план, по которому он, невзирая на немецкие приказы, хочет двигаться к горной местности у границы Швейцарии, где можно было хорошо укрепиться и затем вступить в переговоры с союзниками. Власов этот план пока не поддержал, объяснив, что это может поставить под удар немцев другие, более слабые части РОА, и передал Буняченко другой приказ — двигаться на юг до Нюрнберга.

По пути к дивизии присоединилось более тринадцати тысяч бежавших русских военнопленных, «остовцев» и русские добровольческие части вермахта. Первым начал замечать это стихийное пополнение немецкий майор Швеннингер, командир части связи, которая предшествовала дивизии. Еще в Мюзингене он убедился в круговой поруке солдат, которые тщательно скрывали вновь пришедших, отдавая им пищу и одевая в военную форму.

В присутствии помощника Буняченко полковника Николаева Швеннингер пожаловался Власову, что у них нет возможности принять и обеспечить этот нескончаемый поток добровольцев. Тогда Николаев, не стесняясь генерала, поднял голос на немца.

— Что же мы должны делать? — вскипел он. — Что бы вы делали, если бы были на нашем месте? Могли ли бы дать приказ стрелять в них? У вас хватило бы сердца и нервов прогнать их? Опять на голод и за колючую проволоку? Наши солдаты послушны. Но мы не можем от них требовать, чтобы они стреляли в своих товарищей. Не правда ли? — посмотрел он на Власова.

— Сейчас нам дорог каждый человек, поверивший в наше дело, — согласился Власов. — Так что принимайте и обеспечивайте всех. На сколько хватит возможностей.

По прибытии на место немцы поставили перед Буняченко задачу ликвидировать советское укрепление на Одере, чего они не смогли сделать сами. Но Сергей Кузьмич проигнорировал и этот приказ. Когда к нему снова прибыл Власов, они договорились между собой, что Буняченко все-таки вступит в боевые действия, но если они окажутся неудачными, то он немедленно выведет свои части из боя. Так и случилось, и Буняченко, дабы сохранить своих людей, приказал отступить. Этим он невероятно возмутил немецкое командование, и на следующий же день дивизию сняли со снабжения.