Собрание сочинений. Т. 1 - Саша Черный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Безглазые глаза надменных дураков…»*
Безглазые глаза надменных дураков,Куриный кодекс модных предрассудков,Рычание озлобленных ублюдковИ наглый лязг очередных оков…А рядом, словно окна в синий мир,Сверкают факелы безумного Искусства:Сияет правда, пламенеет чувство,И мысль справляет утонченный пир.
Любой пигмей, слепой, бескрылый крот,Вползает к Аполлону, как в пивную, —Нагнет, икая, голову тупуюИ сладостный нектар, как пиво, пьет.Изучен Дант до неоконченной строфы,Кишат концерты толпами прохожих,Бездарно и безрадостно похожих,Как несгораемые тусклые шкафы…
Вы, гении, живущие в веках,Чьи имена наборщик знает каждый,Заложники бессмертной вечной жажды,Скопившие всю боль в своих сердцах!Вы все — единой Дон-Кихотской расы —И ваши дерзкие, святые голосаВсе также тщетно рвутся в небесаИ вновь, как встарь, вам рукоплещут папуасы…
<1922>«Пред каждым дураком душа пылает гневом…»*
Лучше встретить человеку медведицу, лишенную детей, нежели глупца с его глупостью.
Кн. притч Соломоновых, гл. 15—17Пред каждым дураком душа пылает гневом.Вот он — чудовище, владыка бытия!Проклятый граммофон с затасканным напевом, Безглазый судия…
В любой квартире, развалясь беспечно,Он в сердце истины вбивает грубый кол —И вежливо в ответ мычишь: «Да-да, конечно…» А в горле вопль: «Осел!»
В искусстве — прокурор, все смял он, кроме моды,В быту — надменный крот, обрел все «нет» и «да»,И, словно саранча, зудит в садах природы Бессчетные года!
Рак человечества, вовек неизлечимый,—Лишь он блажен в житейском кабаре.Стучится в дверь. Кипишь непримиримый,— И говоришь: «Entrez!»[29]
<1922>ГОРЬКИЙ МЕД*
«Любовь должна быть счастливой…»*
Любовь должна быть счастливой —Это право любви.Любовь должна быть красивой —Это мудрость любви.Где ты видел такую любовь?У господ писарей генерального штаба?На эстраде, — где бритый тенор,Прижимая к манишке перчатку,Взбивает сладкие сливкиИз любви, соловья и луны?В лирических строчках поэтов,Где любовь рифмуется с кровьюИ почти всегда голодна?. .
К ногам Прекрасной ЛюбвиКладу этот жалкий венок из полыни,Которая сорвана мной в ее опустелых садах…
<1911>ТАК СЕБЕ*
Тридцать верст отшагав по квартире,От усталости плечи горбя,Бледный взрослый увидел себяБесконечно затерянным в мире. Перебрал всех знакомых, вздохнул И поплелся, покорный, как мул.
На углу покачался на местеИ нырнул в темный ящик двора.Там жила та, с которою вместеОн не раз убивал вечера. Даже дружба меж ними была — Так знакомая близко жила.
Он застал ее снова не в духе.Свесив ноги, брезгливо-скучна,И, крутя зубочисткою в ухе,В оттоманку вдавилась она. И белели сквозь дымку зефира Складки томно-ленивого жира.
Мировые проблемы решая,Заскулил он, шагая, пред ней,А она потянулась, зевая,Так что бок обтянулся сильней — И, хребет выгибая дугой, По ковру застучала ногой.
Сел. На плотные ноги суровоПокосился и гордо затих.Сколько раз он давал себе словоНе решать с ней проблем мировых! Отмахнул горьких дум вереницу И взглянул на ее поясницу.
Засмотрелся с тупым любопытством,Поперхнулся и жадно вздохнул,Вдруг зарделся и с буйным бесстыдствомВсю ее, как дикарь, оглянул. В сердце вгрызлись голодные волки, По спине заплясали иголки.
Обернулась, зевая, сиренаИ невольно открыла зрачки:Любопытство и дерзость мгновенноСплин и волю схватили в тиски, В сердце вгрызлись голодные щуки, И призывно раскинулись руки……………………………………………………Воротник поправляя измятый,Содрогаясь, печален и тих,В дверь, потупясь, шмыгнул вороватоРазрешитель проблем мировых. На диване брезгливо-скучна, В потолок засмотрелась она.
<1911>АМУР И ПСИХЕЯ*
Пришла блондинка-девушка в военный лазарет,Спросила у привратника: «Где здесь Петров, корнет?»
Взбежал солдат по лестнице, оправивши шинель:«Их благородье требует какая-то мамзель».
Корнет уводит девушку в пустынный коридор,Не видя глаз, на грудь ее уставился в упор.
Краснея, гладит девушка смешной его халат.Зловонье, гам и шарканье несется из палат.
«Прошел ли скверный кашель твой? Гуляешь или нет?Я, видишь, принесла тебе малиновый шербет…»
«Merci. Пустяк, покашляю недельки три еще».И больно щиплет девушку за нежное плечо.
Невольно отодвинулась и, словно в первый раз,Глядит до боли ласково в зрачки красивых глаз.
Корнет свистит и сердится. И скучно и смешно!По коридору шляются — и не совсем темно…
Сказал блондинке-девушке, что ужинать пора,И проводил смущенную в молчанье до двора…
В палате венерической бушует зычный смех,Корнет с шербетом носится и оделяет всех.
Друзья по койкам хлопают корнета по плечу,Смеясь, грозят, что завтра же расскажут все врачу.
Растут предположения, растет басистый вой,И гордо в подтверждение кивнул он головой…
Идет блондинка-девушка вдоль лазаретных ив,Из глаз лучится преданность, и вера, и порыв.
Несет блондинка-девушка в свой дом свой первый сон:В груди зарю желания, в ушах победный звон.
<1910>СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ*
IОкруженный кучей бланков,Пожилой конторщик БанковМрачно курит и коситсяНа соседний страшный стол.
На занятиях вечернихОн вчера к девице Керних,Как всегда, пошел за справкойО варшавских накладных —
И, склонясь к ее затылку,Неожиданно и пылкоПод лихие завитушкиВдруг ее поцеловал.
Комбинируя событья,Дева Керних с вялой прытьюКое-как облобызалаГалстук, баки и усы.
Не нашелся бедный Банков,Отошел к охапкам бланковИ, куря, сводил балансыДо ухода, как немой.
IIАх, вчера не сладко было!Но сегодня, как могила,Мрачен Банков и коситсяНа соседний страшный стол.
Но спокойна дева Керних:На занятиях вечернихПод лихие завитушкиНе ее ль он целовал?
Подошла, как по наитью,И, муссируя событье,Села рядом и солидноЗашептала, не спеша:
«Мой оклад полсотни в месяц,Ваш оклад полсотни в месяц,—На сто в месяц в ПетербургеМожно очень мило жить.
Наградные и прибавкиЯ считаю на булавки,На Народный Дом и пиво,На прислугу и табак».
Улыбнулся мрачный Банков —На одном из старых бланковБыстро свел бюджет их общийИ невесту ущипнул.
Так Петр Банков с Кларой КернихНа занятиях вечерних,Экономией прельстившись,Обручились в добрый час.
IllПроползло четыре года.Три у Банковых уродаРодилось за это времяНеизвестно для чего.
Недоношенный четвертыйСтал добычею аборта,Так как муж прибавки новойК Рождеству не получил.
Время шло. В углу гостинойЗавелось уже пьяниноИ в большом недоуменьеМирно спало под ключом.
На стенах висел сам Банков,Достоевский и испанка.Две искусственные пальмыСкучно сохли по углам.
Сотни лиц различной мастиНазывали это счастьем…Сотни с завистью открытойПовторяли это вслух!
* * *Это ново? Так же ново,Как фамилия Попова,Как холера и проказа,Как чума и плач детей.Для чего же повесть этуРассказал ты снова свету?Оттого лишь, что на светеНет страшнее ничего…
<1911>НАКОНЕЦ!*
