Свет на пути. В синем небе нет следов - Бхагаван Раджниш

Вопрос второй:

Возлюбленный Ошо,

Я не хочу, чтобы ты переживал за меня. Я не спятил и я не организую религии, не переживай на этот счет — я не говорил серьезно! Я просто думал, что получится неплохая шутка!

Ты решил, что я там совсем свихнулся — нет, я просто хотел сказать тебе: «Эй, Ошо, я на твоей стороне». Я вовсе не убеждаю людей присоединиться ко мне. Не волнуйся! Я просто говорю: «Ужас! Он думает, что я спятил!» Нет и еще раз нет — я просто придумал вопрос. Я просто думал, что она (указывает на Самадхи) будет устраивать интервью, вот я и решил пошутить под конец и сказать: «Ошо, я — религиозный лидер!»

Я знаю,что ты шутил,но я отвечал не одному тебе. Через тебя я отвечаю очень многим людям во всем мире, а ты просто предлог! Я знаю тебя... Ты сам не переживай. Но есть люди, которых мой ответ действительно потрясет. Им нравилось быть лидерами, им нравилось, что за ними идут последователи, которых им удалось убедить. Я же попросту испортил им всю жизнь. Они будут недовольны мною. Вместо того чтобы поблагодарить,они будут злиться.

Лишь те, кто достаточно зрел, будет благодарен за то, что я делаю вас свободными, за то что я даю вам почувствовать сам вкус свободы. И эта свобода не утащит вас вниз, но поднимет ввысь.

Я оставил слово «религиозность», просто чтобы напомнить вам, что Бог может умереть, религии могут исчезнуть, но религиозность — она вплетена в само бытие. Религиозность — это красота восхода, это красота птицы в полете. Это красота раскрывающегося лотоса. Религиозность — это все истинное, все искреннее и подлинное, все любящее и сострадающее. Она — это все, что несет вас вверх; что не дает вам быть там, где вы находитесь сейчас, и все время напоминает вам, что путь впереди еще не близок. Каждая остановка — это просто остановка на ночлег, но утром мы снова пускаемся в путь. Это вечное паломничество, и вы идете в одиночку, но при этом совершенно свободными.

Это немалая ответственность, и она просто невозможна для тех, кто верит в Бога, для тех, кто верит священнику, кто верит церкви, потому что веря во все это, они просто перекладывают ответственность на других. Христианин верит, что Иисус — это спаситель,так что спасть — это Иисусова обязанность: «Он придет и избавит нас от мук, спасет нас от этого ада». Свобода же делает вас ответственными за все, чем вы являетесь и чем еще будете.

И вот поэтому я оставил слово «религиозность». Это очень красивое слово. Оно не принадлежит индуизму, исламу или христианству. Это просто благоухание, зовущее вас вперед. Останавливаться негде.

В жизни не бывает конечных остановок, не бывает даже точек с запятыми — есть только запятые. Вы лишь можете передохнуть пару минут, но отдых вам дан для того, чтобы вы могли набраться сил идти дальше, подниматься выше.

Я знаю, что твой вопрос не о тебе; поэтому и отвечал я не тебе. Но тем не менее вопрос был очень важен и он касается тысяч людей по всему миру. Им нужна ясность, им нужно понять,что происходит, и куда им теперь идти после этой остановки.

Самадхи, у тебя есть вопрос?

Вопрос третий:

Возлюбленный Ошо,

Я просто очень благодарна тебе!

Я знаю!

Вопрос четвертый:

Возлюбленный Ошо,

Я много плакала последнее время. Мне казалось, что я плачу о тебе, но думаю, что нет. Мне все время было очень грустно и неловко перед тобой, и я не хочу, чтобы такое еще когда-нибудь повторилось!

Я вижусь со многими людьми... Я знаю, что очень много людей сильно тебя любят. Они не слушают сплетни о Шиле, о коммуне, но вместо этого они чувствуют тебя, когда читают твои цитаты, твои книги или слышат что-то о тебе.

И я просто думаю: как так может быть, что тебе удается быть открытым для людей несмотря ни на что? Сейчас ведь у нас больше нет крупных центров. Как это может быть? И что вообще делать дальше?

Дальше будет проще. Теперь я буду еще больше открыт для отдельных людей, и им будет проще общаться со мной напрямую. Все коммуны объединятся снова, на более высоком уровне, на более высоком плане. Центры снова заработают. Неплохо на время сделать паузу, так чтобы на всем новом не было и тени прежнего.

Мне не нужны отменно организованные коммуны, потому что когда появляется сильная организация, вы начинаете терять то самое, ради чего вы вообще все и затевали. Так начинают доминировать второстепенные вещи.

Например, в Пуне у нас все было совсем по-другому. Люди съезжались со всего света. У них были свои небольшие центры. Они не управлялись централизованно — все центры были вольны делать все что им было угодно. Мне кажется, что в этом было больше красоты.

Люди работали у себя шесть, девять месяцев, а затем на три месяца приезжали ко мне. И эти три месяца были одним сплошным удовольствием, потому что им не надо было работать и думать о всевозможных глупых проблемах. Они просто и спокойно медитировали. Если было желание, любой мог пойти в терапевтическую группу. Если им хотелось слушать меня, они приходили и слушали меня. Все эти три или шесть месяцев люди купались в удовольствии, радуясь всему, чем бы они ни занимались.

В Америке вся схема изменилась. Там не хватало времени даже на медитации. Людям приходилось просто из необходимости строить себе дома, прокладывать дороги, копать водохранилища; потому что как иначе им было жить? Им самим пришлось создавать условия на пять тысяч человек.

Рано или поздно эта коммуна неминуемо бы развалилась, потому что люди там были заняты по двенадцать-четырнадцать часов в день. Они и думать не могли, что так все получится; они приехали с идеями из Пуны, надеясь, что в новой коммуне тоже будет сплошное расслабление,медитация,что там уже все будет устроено, и что все свое время можно будет посвятить духовному росту. Они мечтали играть музыку,мечтали творить по своим интересам.

Но в результате жизнь заставила всех строить дома, прокладывать дороги, строить резервуары для питьевой воды; им пришлось воевать с властями в судах, воевать с соседями. Все свои силы... как если бы они просто забыли, зачем они вообще туда приехали. Не было времени медитировать, танцевать, петь и играть на флейте. Все просто надеялись, что когда-нибудь наконец все будет построено, и они освободятся...

Но я знал, что этому не бывать. Во-первых,коммуна никогда не могла бы быть достроена,потому что прибывали все новые санньясины; приходилось строить новые дома, дороги, коммуникации, приходилось готовить больше пищи, шить больше одежды, обустраивать больше школ для детей. Коммуна росла, люди прибывали, и поэтому, чтобы поддерживать этот рост, приходилось работать не разгибая спины.

Во-вторых, до каких пор можно жить на пожертвования? Так что, если бы вдруг мы и дожили до того дня, когда вся коммуна была бы полностью обустроена... и это невозможно! Но все же если представить чисто гипотетически, что в один прекрасный день работать больше было бы не надо, что всего сделано достаточно на пять, на десять тысяч людей, то тогда неизбежно возник бы вопрос о продуктивности. Продуктивности не в смысле творчества, но в коммерческом смысле, потому что как иначе вы собирались бы выживать? На строительство коммуны пять тысяч человек отдали все свои сбережения. Но не будешь же сыт, просто живя в доме и передвигаясь по дороге. Нужна еда, нужно молоко, нужны лекарства, нужна одежда — все это пришлось бы производить вам самим. И вот вы опять попались в упряжку.

Так что, вместо медитаций, вместо веселья и праздника, вы стали бы строить заводы, потом пошли бы на них работать, стали бы производить продукты... затем отправились бы их продавать, нашли бы рынок сбыта, стали бы их «проталкивать»...

Я знал, что все это будет нереально... И если бы вдруг и было реально, то коммуна ничем бы не отличалась от других городов. Вы бы утратили то самое главное, ради чего вы вообще туда приехали; вы бы все напрочь забыли.

Так что, коммуна должна была развалиться. Это был необходимый шаг. Никогда не забывайте, что прежде чем в чем-нибудь преуспеть, вам придется пройти через множество неудач; успех никогда не приходит сразу. Каждая неудача приближает вас к успеху, потому что неудача очищает ваши глаза, дает вас ясное видение.

Люди хотели остаться жить со мной навсегда. Я знал, что это невыполнимое требование, но я не хотел никому делать больно. Когда я могу, я никогда не говорю «нет», даже если вижу, что работа напрасна. Мое «нет» было бы неправильным — они сами должны были это понять.

Так что, сейчас мы находимся в лучшей ситуации, потому что все европейские коммуны тоже вскоре развалятся по тем же самым причинам. У них будут финансовые затруднения, у них будут проблемы с законом. И как только начнутся все эти неурядицы, люди начнут ныть, раздражаться, сердиться, ссориться друг с другом...