Вундервафля. Сборник - Олег Дивов

Его верный Клёпа, штурман божьей милостью, был вовсе тюха и чудило, который никогда не научится играть на баяне, и только этого законченного героя, всегда готового помочь другу сделать какую-нибудь фигню, не хватало Тяпе для полного счастья, действительно счастья, кроме шуток.

Нынешней весной Клёпа целый час простоял на крыле при скорости сто двадцать против ветра, потому что в задней кабине были двое раненых товарищей, которых они подобрали, коротко присев рядом с подбитым самолетом. Если бы узнало начальство — куковать лейтенанту Тяглову на гауптвахте до посинения, да никто не узнал. Никто просто не озаботился вопросом, куда пилот засунул своего штурмана, спасая ребят.

Штурман тоже не озаботился, он вылез на крыло — и ладно. И плясал там всю дорогу, чтобы не замерзнуть. А представь, он свалился — как бы ты это объяснил, лейтенант Тяпа? И как бы себя потом чувствовал?

Двадцать с небольшим лет, воздушные асы, орденоносцы, молоко на губах не обсохло, ничего полезного не умеют делать вообще, даже играть на баяне, только насобачились ловко водить «У-2» и метко бомбить «по сапогу». Свободное время посвящают разработке изощренных способов ловли и умерщвления ворон с целью подрыва авторитета начальника Особого отдела. Водку пьют через силу и вряд ли девок целовали — потому что некогда было, — хотя этот Тяпа, если отряхнуть и почистить, такой хорошенький, небось сами целовать кидались, гроздьями висли.

И вот этому чуду в перьях Родина доверила везти по небу маршала Советского Союза. И глядите — неплохо везет, растуды его туды!

Пилоты суеверны, но Тяпа без малейшего страха уселся в свежеотмытую после Матвиенко кабину. Самолет новенький, с переговорным устройством, движок тянет отлично — даже останься Тяпа при своем хвосте, ему бы подсунули именно такую машину для перевозки высокого гостя, и нечего тут рассусоливать. Наоборот — надо быть достойным памяти друга. Жалко Матвиенко, без него тоскливо, он был взрослый, мудрый, большой и добрый, лучше всех играл в футбол, чудесно пел и талантливо рисовал. И душа болит за штурмана Чекалова по прозвищу Валерий Павлович, который тоже взрослый, большой и очень рассудительный, а теперь как подменили: сидит и плачет. Но что поделаешь, это война. И надо дальше воевать, тогда она поскорее кончится. От винта!

…И только в небе Тяпа понял, какую нынче сморозил глупость, весь такой деловой, опытный и расчетливый. Он согласился везти маршала очень и очень зря, надо было отбрыкиваться всеми лапами. Падать наземь и пускать слюни. А ведь Клёпа советовал! Но, видать, после отвала хвоста случился у Тяпы временный заворот кишок в голове — приступ нездорового возбуждения, когда сам черт тебе не брат. А сейчас, встав на курс, Тяпа принялся зевать во всю пасть. Так и стукнуться недолго, особенно если «идешь пониже, как можно ниже». Зевоту он подавил, уселся ровненько и приказал себе не расслабляться. Эй, дважды пилот Советского Союза, тебе предстоит очень трудная дорога, потому что ты плохо себя чувствуешь. Дорога недолгая, но тебя потряхивает и как бы даже не подташнивает. Распсиховался? А ты держись, лейтенант.

До линии фронта полсотни километров — мало ли чего сюда залетит, а здесь ты раскорячился во все небо на маленьком, но гордом бомбардировщике, вооруженном опупительным и зубодробительным пулеметом «ШКАС» под управлением маршала Советского Союза. Значит, давай, лейтенант, еще пониже — и гляди под ноги, и вращай черепом на все двадцать четыре часа.

И не трясись, пожалуйста.

Тут оно и залетело.

— Лейтенант, это наш?.. — спросил маршал.

— Конечно наш.

Со стороны линии фронта летел такой же «У-2», почти наперерез, тоже низенько-низенько. Должен проскочить метров за триста прямо по курсу. Тяпа заметил его сильно позже, чем следовало: стыдно, позорно расслабился.

— А куда он? В той стороне чей аэродром? Кто там у нас?

— Сейчас доложу вам, товарищ маршал, — сказал Тяпа, вызывая перед мысленным взором карту. — Сейча-ас…

Он знал, что аэродрома там нет. В той стороне Тяпа не помнил вообще ничего достойного внимания. Ну, рокада с вялым движением, несколько деревушек, леса да болота. Никаких значимых объектов… И куда намылился «У-2»? Что-то там должно быть! Тяпе стало на секунду дурно. Он испугался. Впервые в жизни его молодая цепкая память засбоила, да еще как! Это все очень плохо. Не надо было никуда лететь сегодня. Он перепсиховал, он опасен для пассажира и для себя… Спокойно, пилот, спокойно! Дыши носом! Тяпа прищурился, вглядываясь вперед и вправо до рези в глазах, надеясь увидеть опознавательные знаки.

На борту чужого «У-2» проступило синее пятнышко. Тяпа аж подпрыгнул на сиденье. Это могла быть только она: синяя бабочка. Единственная в своем роде — вместо тринадцатого номера, потому что несчастливый.

— Овсей! — заорал Тяпа. — Это же наш Овсей! Живой! Дорогой ты мой, жи-во-ой!

И покачал крыльями: друг, я тебя узнал.

— Не тряси! — прикрикнул маршал.

«Бабочка» покачнулась в ответ. И чуть-чуть довернула, чтобы пройти ближе.

— Это Овсеенко из нашего звена! Он не вернулся с ночного!

— Давно не вернулся?

— На той неделе… Глядите: бабочка на борту! Это он!

Опознавательный знак мог уже разглядеть кто угодно, тринадцатый был почти перед носом. И если зрение не подводило Тяпу, как подвела только что память, из задней кабины некто пялился на него в бинокль. Странно.

— И куда он собрался, твой приятель? Я смотрю по карте, там нет аэродрома.

— Он тянет по прямой на остатках бензина. Заберется подальше и сядет!

«Вообще, ерунда выходит, — подумал Тяпа. — Ладно, Овсей тянет черт знает куда, так еще и сильно не оттуда. Ведь мы успели перебазироваться, сместились по фронту и вдоль фронта. Если Овсей садился на вынужденную, сумел там каким-то чудом спрятаться, отсидеться, починиться и все такое прочее, ему бы лететь назад километров на тридцать севернее. Или он взял на юг, чтобы обойти немецкие зенитки, нашел дырку, где их нет? Ну и?.. Обошел, а над нашей территорией вдруг заблудил? Не смешите, Овсей карту знает как свои пять. Он должен лететь ночью, на ближайший известный ему аэродром подскока. И главное — ночью! А сейчас до темноты верных полтора часа!»

И пока Тяпа это все додумывал, со скидкой на свою нынешнюю перепсихованность, на удачу Овсеенко, у которого не зря бабочка вместо номера, и так далее, маршал Жуков сделал свои выводы о происходящем. И очень спокойно произнес:

— Лейтенант. Ты идиот.

А потом в задней кабине тринадцатого резко крутанулся пулеметный ствол и плюнул ярким пламенем.

Все, что Тяпа успел — немыслимым образом кувыркнуть машину, чего нельзя делать в такой опасной близости от земли. Но если ты идиот и очень жить хочется, то можно.

А ему уже пришло в двигатель, и давление масла упало на ноль.

Потому что кончилась везуха, исчерпалась напрочь.

Когда идешь на вынужденную в чистом поле, а посреди него растет одинокий телеграфный столб, он — твой, это скажет любой пилот. Здесь стояла одинокая сосна, и Тяпа в нее воткнулся с ювелирной точностью. Спасибо хоть, на самом конце пробега — самолет только немного довернуло, и это даже было хорошо: обоих кинуло на борт кабины и никому не отдавило яйца ручкой.

Тяпа мог еще уковылять подальше на сухом движке, но тринадцатый погнался за ним, норовя добавить в бочину. Маршал схватился за пулемет, Тяпа испугался за маршала — и нырнул вниз. Атам, конечно, образовалось дерево.

Потом они бегали вокруг дерева и самолета, низко пригибаясь, стараясь укрыться за стволом и мотором, потому что остальное все пробивалось навылет. А над ними кружил «У-2» и поливал из «ШКАСа».

— У него сейчас патроны кончатся! — кричал Тяпа. — Там всего триста штук!

— Без тебя знаю! — огрызался маршал.

— И пулемет — говно! — кричал Тяпа.

— Сам ты говно! — отвечал маршал. — Из этого говна сбили нас за секунду!

— Да честное слово — говно пулемет! Нам просто не повезло!

— Зато бомбы не говно!

— Да нету там, нету!

— Заткнись уже!

С пояса Жукова свисал и тянулся за ним по земле страховочный фал, вырванный с мясом из борта. Это считалось невозможным, но маршалу Советского Союза — удалось. Таская Жукова за собой вокруг самолета, Тяпа все суетился, пробуя фал отстегнуть, а то вдруг наступит. Поскользнется — и тогда амба. Маршал его суету заметил.

— Отдай хвост! — рявкнул он и быстро намотал фал на руку.

Наконец патроны у тринадцатого кончились или терпение истощилось, и он убрался по своим делам.

— Вы не ранены, товарищ маршал? — заботливо спросил Тяпа.

— Нет, — сухо ответил Жуков.

Тяпа подошел к самолету. Тот, хороший такой, не загорелся, но представлял собой форменное решето. Триста не триста, но две сотни дырок винтовочного калибра в нем было. Может, еще загорится, кто знает… Надо бы достать из штурманской кабины автомат, да боязно. Если он вообще там есть, этот автомат: Тяпа не заметил и не проверил, совсем он сегодня плохой. Никудышный пилот и человечек пустой, бессмысленный. Ах, как стыдно.