Графиня де Монсоро - Александр Дюма

— Диана, любовь моя, — сказал он, — ты знаешь, что я не только жалею тебя — я молюсь на тебя; я даю тебе неделю на размышление, и если через неделю…

— О нет, нет! — вскричала я. — Не нужно мне ни недели, ни дня, ни единой минуты. Нет, нет! О, Господи, нет!

И я разрыдалась.

Батюшка обожал меня, и ему еще не приходилось видеть моих слез; он взял меня за руки, успокоил и поклялся честью дворянина, что никогда больше не заговорит со мной об этом замужестве.

Действительно, прошел месяц, а я ни разу не видела господина де Монсоро и не слышала о нем ни слова. Как-то утром мы с батюшкой получили приглашение на большой праздник, устраиваемый господином де Монсоро в честь брата короля, герцога Анжуйского, собиравшегося посетить провинцию, имя которой он носил. Праздник должен был состояться в ратуше города Анже.

К письму было приложено особое приглашение от принца; герцог писал моему отцу, что он помнит, как они в свое время встречались при дворе короля Генриха Второго, и с удовольствием снова с ним повидается.

Моим первым побуждением было упросить отца не ехать на праздник; несомненно, я настояла бы на своем, если бы приглашение исходило только от господина де Монсоро, но второе письмо подписал принц, и отец боялся отказом оскорбить его высочество.

Итак, мы отправились на бал. Господин де Монсоро встретил меня так, словно между нами ничего не произошло. В его отношении ко мне не было ни напускного безразличия, ни нарочитой любезности. Он вел себя со мной так же, как и со всеми остальными дамами, и я была рада, что он ничем не выделял меня среди собравшихся.

Совсем иначе вел себя герцог Анжуйский. Он не сводил с меня глаз. Я чувствовала себя неловко под его тяжелым взглядом и наконец, ни слова не сказав отцу о своем состоянии, незаметно устроила так, что мы уехали с бала в числе первых.

Три дня спустя господин де Монсоро появился в Меридоре. Увидев, что он едет по аллее к замку, я удалилась в свои покои.

Я боялась, как бы отец не позвал меня к гостю, но он этого не сделал. Прошло не более получаса, и господин де Монсоро покинул наш замок. Никто, даже батюшка, ни словом не обмолвился о его визите, однако мне показалось, что после появления графа барон помрачнел.

Прошло еще несколько дней. Вернувшись с прогулки по окрестностям, я узнала, что господин де Монсоро снова разговаривал с моим отцом… В мое отсутствие батюшка дважды или трижды справлялся обо мне и с беспокойством спрашивал, куда именно я могла уйти. Он приказал немедленно известить его, когда я вернусь.

И в самом деле, как только я вошла в свою комнату, отец постучался в дверь.

— Дитя мое, — обратился он ко мне, — причина, которую тебе совершенно ни к чему знать, вынуждает меня расстаться с тобой на некоторое время. Не спрашивай меня ни о чем. Пойми одно: раз уж я решаюсь провести неделю, две недели, может быть, месяц в разлуке с тобой, — эта причина уважительная.

Я вздрогнула, хотя и не могла угадать, какая опасность мне грозит. Но повторный визит господина де Монсоро не сулил мне ничего хорошего.

— И куда я должна буду уехать, батюшка? — спросила я.

— В Людский замок, к моей сестре, там ты будешь укрыта от посторонних глаз. Мы позаботимся о том, чтобы ты прибыла туда под покровом ночи.

— А вы не поедете со мной?

— Нет, я должен остаться в замке, чтобы отвести подозрение. Даже наша челядь не будет знать, куда ты уехала.

— А кто же меня проводит?

— Два человека, в которых я уверен.

— О, Боже мой! Батюшка!

Барон обнял меня.

— Дитя мое, — сказал он, — так надо.

Я знала, как он меня любит, и ни на чем не настаивала и не спрашивала никаких объяснений.

Мы договорились, что я возьму с собой мою молочную сестру Гертруду.

Батюшка покинул меня, наказав подготовиться к отъезду. Стояли самые короткие дни зимы, и к восьми часам вечера уже совсем стемнело и похолодало. В восемь часов за мной пришел отец. Мы бесшумно спустились по лестнице и прошли через сад. Барон открыл ключом калитку, выходящую в лес. За ней нас ожидали запряженная карета и двое сопровождающих. Батюшка долго говорил с ними, как мне показалось, поручая меня их попечению. Я села в экипаж. Гертруда заняла место рядом со мной. Барон обнял меня на прощанье, и мы тронулись в путь.

Я не знала, какого рода опасность мне угрожает и что заставило батюшку услать меня из Меридорского замка. Гертруда тоже ничего не знала. Наши спутники были мне незнакомы, и я не осмеливалась к ним обратиться. Мы ехали около двух часов, в полном молчании, какими-то окольными дорогами, и, хотя я очень волновалась, ровное колыхание кареты постепенно меня убаюкало и я уже начала было засыпать, как вдруг мы остановились. Гертруда схватила меня за руку.

— Ах, барышня, — пролепетала бедная девушка, — что с нами будет?

Я выглянула из-за занавесок: нас окружили шесть всадников в масках. Наши провожатые, очевидно пытавшиеся оказать сопротивление, были схвачены и обезоружены.

До смерти испуганная, я не в силах была позвать на помощь, да и кто мог откликнуться на мой призыв?

Человек в маске, казавшийся старшим, подъехал к дверцам экипажа.

— Успокойтесь, сударыня, — сказал он, — мы вас не обидим, но вам придется последовать за нами.

— Куда? — спросила я.

— Туда, где вам не грозит никакая опасность. Напротив, там с вами будут обращаться как с королевой.

Это обещание испугало меня больше, чем любая угроза.

— Ах, батюшка мой, батюшка! — прошептала я.

— Послушайте, барышня, — сказала мне Гертруда, — я хорошо знаю все окрестности, я вам предана, силою Бог меня не обидел, поверьте мне — мы сумеем убежать.

Эти заверения моей бедной служанки, конечно, не могли меня успокоить, и все же ее поддержка меня подбодрила, и я пришла в себя.

— Делайте с нами все, что вам угодно, господа, — ответила я, — мы всего лишь две слабые, беззащитные женщины.

Один из всадников спешился, занял место нашего возницы, и мы свернули в сторону с той дороги, по которой ехали.

Бюсси, как понимают читатели, слушал рассказ Дианы с глубочайшим вниманием. Среди первых проявлений зарождающейся большой любви есть чувство почти религиозного преклонения перед любимой. Вы поднимаете избранницу вашего сердца на пьедестал, возносите ее над всеми остальными женщинами. Вы возвеличиваете, очищаете, обожествляете ее образ; каждый ее жест — это милость, которую она вам дарует, каждое слово — ниспосланное вам счастье, ее взгляд наполняет вас радостью, улыбка — восторгом.

Поэтому молодой человек предоставлял прекрасной рассказчице полную возможность беспрепятственно развертывать свое повествование, не допуская и мысли о том, чтобы перебить ее. Малейшее обстоятельство, связанное с этой женщиной, которую, как он предчувствовал, ему предстоит взять под защиту, вызывало в его душе живейший отклик, он слушал Диану молча, с трудом переводя дыхание, как если бы от каждого ее слова зависела его жизнь.