Графиня де Монсоро - Александр Дюма

Тогда я вернулась в свою спальню. То, что мы находимся в замке Боже, и почет, которым нас окружили, объясняли мне все. Герцог Анжуйский увидел меня на балу у господина де Монсоро и влюбился. Батюшка был об этом предупрежден и решил уберечь свою дочь от преследований, которым она, несомненно, должна была подвергнуться. Он хотел удалить меня из Меридора, но эта предосторожность из-за измены кого-то из слуг или несчастного случая не увенчалась успехом. Я попала в руки того человека, от которого отец тщетно пытался меня спасти.

Эта мысль показалась мне вполне правдоподобной и действительно впоследствии подтвердилась.

Уступив мольбам Гертруды, я выпила чашку молока и съела ломтик хлеба.

Утро прошло за составлением самых безрассудных планов бегства. В ста шагах от нас, в камышах, стояла лодка с веслами. Будь это утлое суденышко в пределах досягаемости, то, конечно, моих сил, удесятеренных страхом, и немалых природных сил Гертруды нам хватило бы, чтобы спастись.

В течение дня нас никто не беспокоил. Нам подали обед точно так же, как в свое время — завтрак. Но от слабости я едва стояла на ногах. За обедом мне прислуживала Гертруда; наши стражники, поставив блюда на стол, тут же удалились. И вдруг, разломив маленький хлебец, я увидела в нем записку.

Я торопливо развернула ее и прочла:

“Ваш друг печется о Вас. Завтра Вы получите весточку от него и от Вашего отца”.

Понятно, как я обрадовалась; мое сердце забилось так отчаянно, словно хотело выпрыгнуть из груди. Я показала записку Гертруде. Остаток дня прошел в ожиданиях и надеждах.

Миновала вторая ночь, наступил час завтрака, которого я ждала с нетерпением, ибо не сомневалась, что в хлебе снова найду записку. И я не обманулась. Содержание записки было следующее:

“Лицо, которое Вас похитило, прибудет в замок Боже сегодня вечером, в десять часов. Но в девять часов друг, пекущийся о Вас, появится под Вашими окнами с письмом от Вашего отца. Это письмо внушит Вам доверие к его подателю, которое иначе Вы, быть может, ему и не оказали бы. Записку сожгите”.

Я читала и перечитывала это послание, затем бросила его в огонь, как мне советовали. Почерк был мне незнаком, и, признаюсь, я совершенно не подозревала, кто мог быть автором записки.

Мы с Гертрудой терялись в догадках. Сто раз за это утро подходили мы к окну посмотреть, нет ли кого-нибудь на берегу пруда или в лесу, но и лес и пруд были пустынны.

Через час после обеда в нашу дверь постучали. Впервые к нам стучались не в часы трапезы, но мы не могли запереться изнутри, и поэтому нам ничего не оставалось, как разрешить войти.

Вошел человек, который привез нас сюда; я не могла узнать его в лицо, потому что видела его только в маске, но с первых же слов узнала по голосу.

Он подал мне письмо.

— Кто вас послал, сударь? — спросила я.

— Потрудитесь, пожалуйста, прочесть это письмо, сударыня, — ответил он, — и вы все узнаете.

— Но я не желаю читать письмо, не зная, от кого оно.

— Сударыня, вы вольны делать все, что вам вздумается. Мне приказано вручить вам это послание, и я складываю его к вашим ногам. Если вы соблаговолите, то наклонитесь и поднимете его.

И, этот человек, по всей вероятности дворянин, положил письмо на скамеечку у меня под ногами и вышел.

— Что делать? — спросила я Гертруду.

— Осмелюсь посоветовать вам, барышня, прочесть письмо. Может быть, в нем говорится о какой-то опасности, которой мы сможем избежать, если будем знать о ней.

Совет был настолько разумен, что я тут же распечатала письмо.

Диана прервала свое повествование, встала, открыла маленькую шкатулку — из тех, что мы до сих пор называем по-итальянски stipo, — достала шелковый конверт и извлекла оттуда письмо.

Бюсси посмотрел на адрес.

— “Прекрасной Диане де Меридор”,— прочел он.

Затем, взглянув на молодую женщину, сказал:

— Адрес написан рукой герцога Анжуйского.

— Ах, — воскликнула Диана, — значит, он меня не обманул! Затем, увидев, что Бюсси не решается раскрыть письмо, приказала: — Читайте. Случай сделал вас свидетелем самых интимных событий моей жизни, мне нечего от вас скрывать.

Бюсси повиновался и прочел следующее:

“Несчастный принц, пораженный в самое сердце Вашей божественной красотой, навестит Вас сегодня вечером, в десять часов, дабы принести извинения за все, что он себе позволил по отношению к Вам. Для его действий, как это он сам понимает, не может быть иного оправдания, кроме неодолимой любви, которую Вы ему внушаете.

— Значит, это письмо действительно написано герцогом Анжуйским? — спросила Диана.

— Увы, да! — ответил Бюсси. — Это его почерк и его подпись.

Диана вздохнула.

— Может быть, и в самом деле он не так уж виноват, как я думаю? — пробормотала она.

— Кто, принц? — спросил Бюсси.

— Нет, граф де Монсоро.

Теперь наступила очередь Бюсси вздохнуть.

— Продолжайте, сударыня, — сказал он, — и мы рассудим и принца и графа.

— Это письмо, в подлинности которого у меня тогда не было никаких сомнений, ибо оно полностью подтверждало мои собственные догадки, показало, как и предвидела Гертруда, какой опасности я подвергаюсь, и тем драгоценнее сделалась для меня поддержка неизвестного друга, предлагавшего свою помощь от имени моего отца. Только на этого друга я и могла надеяться.

Вернувшись на наш наблюдательный пост у окна, мы с Гертрудой не сводили глаз с пруда и леса перед нашими окнами. Однако на всем пространстве, открытом взору, мы не могли заметить ничего утешительного.

Наступили сумерки, и, как всегда в январе, быстро стемнело. До срока, назначенного герцогом, оставалось четыре или пять часов, и мы ждали, охваченные тревогой.

Стоял один из тех погожих зимних вечеров, когда, если бы не холод, можно было подумать, что на дворе конец весны или начало осени. Сверкало небо, усеянное тысячами звезд, и молодой полумесяц заливал окрестности серебряным светом; мы открыли окно в комнате Гертруды, полагая, что, во всяком случае, за этим окном наблюдают менее строго, чем за моим.

Часам к семи легкая дымка, подобная вуали из прозрачной кисеи, поднялась над прудом, но она не мешала нам видеть, потому что наши глаза уже привыкли к темноте.

У нас не было часов, и я не могу точно сказать, в котором часу мы заметили, что на опушке леса движутся какие-то тени. Казалось, они с большой осторожностью, укрываясь за стволами деревьев, приближаются к берегу пруда. Может быть, мы в конце концов решили бы, что эти тени только привиделись нашим утомленным глазам, но тут до нас донеслось конское ржание.