Первая волна мирового финансового кризиса - Джордж Сорос

Я датирую возникновение глобализации и сверхпузыря 1980 годом, когда к власти пришли Рональд Рейган и Мар­гарет Тэтчер. Последовавший за этим период пронизан срывами, время от времени возникавшими в отдельных сегментах рынка. Рост международных заимствований 1970-х годов привел к международному долговому кризису 1982 года. Чрезмерное использование портфельного стра­хования привело к беспрецедентному падению фондового рынка в октябре 1987 года. Портфельное страхование пред­полагало использование knock-out опционов, которые вследствие их широкого распространения не могли ис­полняться без того, чтобы не вызвать катастрофического обвала. Сходные эпизоды возникали, хотя и в меньшем объеме, и на других рынках (такая же проблема возник­ла с обменным курсом доллара к японской иене). «Нарез­ка» ипотечных кредитов на отдельные транши привела к мини-обвалу траншей «токсичных отходов» в 1994 году, от чего пострадало несколько компаний. Российский дефолт в рамках кризиса развивающихся стран в 1998 году при­вел к банкротству Long-Term Capital Management (LTCM), очень крупного хеджевого фонда, использовавшего боль­шие займы при осуществлении биржевых сделок, а это уже угрожало стабильности всей финансовой системы. Феде­ральной резервной системе пришлось понизить учетные ставки и организовать спасательную операцию силами кредиторов LTCM. Все эти инциденты не привели к рефор­мам в сфере регулирования; напротив, способность систе­мы выдержать стрессы лишь усилила позиции рыночного фундаментализма и привела к дальнейшему ослаблению влияния регуляторов.

Затем в 2000 году случился крах технологического пу­зыря, а за ним последовала террористическая атака 11 сен­тября 2001 года. Чтобы избежать рецессии, ФРС снизила учетную ставку до 1% и сохраняла ее до июня 2004 года. Это привело к росту пузыря в жилищной отрасли, в кото­рой финансовые инновации играли основную роль. Чем больше рисков распределено, тем большие риски можно принять. К сожалению, риски переносились с тех, кто был хорошо о них осведомлен, на тех, кто был знаком с ними в меньшей степени. Что еще хуже, новые методы и ин­струменты были столь изощренными, что регулирующие органы оказались не в состоянии оценить связанные с ними риски. Им пришлось пользоваться методами оценки риска, разработанными организациями, создавшими эти инструменты. Действующее международное соглашение по банковскому надзору Ваsel 2 позволяет крупным банкам полагаться исключительно на собственные системы оцен­ки рисков. Нечто подобное произошло и с рейтинговыми агентствами, призванными оценивать надежность финан­совых инструментов. Им пришлось полагаться на расчеты авторов этих инструментов.

Я считаю произошедшее поистине шокирующим приме­ром отказа регуляторов от исполнения своих обязательств. Если они понимали, что не в состоянии оценить риски, то не должны были разрешать подотчетным им организаци­ям выпускать эти инструменты на рынок. Модели оценки рисков, разработанные банками, были основаны на пред­положении о стабильности самой системы. Однако вопреки убеждениям фундаменталистов стабильность финансовых рынков отнюдь не гарантирована; она поддерживается как раз за счет активных действий регуляторов. Положившись на расчеты рисков, сделанные участниками рынков, регу­ляторы фактически подняли якорь и инициировали некон­тролируемую кредитную экспансию. В частности, на основе анализа прошлого рассчитывается показатель портфель­ных рисков (value-at-risk, VAR). В случае бесконтрольной кредитной экспансии прошлое более не может служить указанием к оценке настоящего. Расчеты VAR допускали от­клонения в два-три раза больше стандартных, и такие серь­езные отклонения возникали с пугающей частотой. Этот предупреждающий сигнал был в целом проигнорирован как регуляторами, так и участниками рынка. Все, что они сделали, — это добавили в свои системы несколько стресс-тестов, чтобы измерить, насколько они готовы к неожидан­ностям.

Точно так же создатели различных синтетических ипо­течных ценных бумаг исходили из предположения, что ценность жилья в США в целом не будет сокращаться; до­пускались отклонения в отдельных регионах, однако рынок в целом понимался как стабильный. Вот почему казалось, что ценные бумаги, риск которых распределен между реги­онами, более стабильны, чем индивидуальная ипотека. Это предположение не допускало мысли о наличии огромного пузыря в жилищной отрасли, распространившегося на всю страну.

Регулирующие учреждения должны были это понимать. Время от времени им следовало вмешиваться, но они опа­сались морального риска. Однако когда карты были выло­жены на стол, они поняли, что теперь должны заниматься спасением организаций, слишком больших для того, чтобы просто позволить им рухнуть. Они знали, что их вмешатель­ство приводит к асимметричным действиям участников рынка и дальнейшему росту кредитной экспансии. Однако они были столь увлечены превалировавшим на рынке фун­даменталистским настроением и собственными успехами, что искренне поверили в способность рынков к саморегу­лированию. Именно это и позволило кредитной экспансии стать неуправляемой.

Кредитную экспансию проще всего ограничить именно на этапе активного роста. Обычно центральные банки реа­гируют на инфляцию, связанную с ростом цен или заработ­ков, но не пытаются предотвратить инфляцию, вызываемую ростом стоимости активов. Алан Гринспен много говорил о своем недовольстве «иррациональным изобилием» на фондовом рынке в декабре 1996 года, но не пошел дальше слов. Гринспен понимал суть экономических процессов лучше, чем большинство экспертов, и прекрасно знал, как использовать манипулятивную функцию при выражении своих взглядов. В свое время я был поражен его динамич­ным и ориентированным на будущее подходом, являвшим собой полную противоположность подходу руководителей европейских центральных банков. Тем не менее его можно упрекнуть в том, что его политические взгляды (во многом сформировавшиеся под влиянием Айн Рэнд) повлияли на его деятельность на посту руководителя Федеральной ре­зервной системы в большей степени, чем это было приемле­мо. Он поддержал инициативу Буша о сокращении налогов американской верхушки, составлявшей лишь 1% от всего населения страны, а также защищал точку зрения, что де­фицит бюджета необходимо уменьшать за счет урезания социальных расходов и осмотрительного подхода к тра­там. Не исключено, что и удержание федеральной учетной ставки на уровне 1%, когда это уже не имело смысла, было каким-то образом связано с выборами 2004 года. Поэтому ответственность за развитие пузыря в сфере недвижимости может лежать и на нем.

Бен Бернанки не обладает манипулятивными навыка­ми Гринспена, он скорее теоретик. Так же как и руково­дитель Банка Англии Мервин Кинг, он был глубоко оза­бочен проблемой моральных рисков, и во многом именно это беспокойство определило их запоздалую реакцию на лопнувший в 2007 году пузырь в жилищной отрасли.

Уполномоченные организации упорно отказывались ви­деть нарушения или опасные тенденции в ипотечной отрасли, а также недооценивали степень ее влияния на ре­альную экономику. Вот почему действия ФРС были столь несвоевременными: она имела все полномочия для регу­лирования ипотечной отрасли, но не занималась регули­рованием. Казначейство также оставалось пассивным в течение всего периода развития кризиса и активизирова­лось, когда было уже поздно. Новые правила работы для ипотечной отрасли появились лишь тогда, когда отрасль рухнула. Регуляторы потратили много времени на созда­ние добровольного объединения кредиторов, призванно­го урегулировать ситуацию. Этот подход неплохо работал во времена международного долгового кризиса 1980-х годов, но лишь потому, что у центральных банков была возможность напрямую влиять на вовлеченные в процесс коммерческие банки. Нынешний же кризис несоизмеримо сложнее, так как ипотечные кредиты разделены на части, упакованы в форме других финансовых инструментов и проданы — а организовать добровольное сотрудничество среди неизвестных участников крайне сложно, если во­обще возможно. Создать так называемый супер-SIV для снижения рисков, связанных с прежними SIV, не удалось. А попытки оказать содействие людям, которые сталки­ваются с внезапным скачком процентных ставок, насту­пающим через 18 месяцев (по окончании действия пред­ложенных им льготных ставок кредитования на первое время), окажут лишь ограниченный эффект. Компании, оказывающие услуги, связанные с ипотекой, перегру­жены и не имеют достаточных финансовых средств для добровольной реструктуризации задолженностей. Под угрозой находятся примерно 2,3 миллиона человек, мно­гие из которых были обмануты недобросовестными кре­диторами. В целом кризис в жилищной отрасли будет иметь долгосрочные социальные последствия. Вряд ли нынешняя администрация справится с этой ситуацией. Разбираться с мрачной реальностью придется следующей администрации. И будущее покажет, насколько мрачна эта реальность.