Юрий Милославский, или Русские в 1612 году - Михаил Загоскин

Старая боярыня крепилась месяца два, наконец не вытерпела и пересказала Федоре, под большою тайной, что нищая говорила с ней о ее внуке, Юрие Дмитриче, что будто б он натерпится много горя, рано осиротеет и хоть будет человек ратный, а умрет на своей постеле; что станет служить иноплеменному государю; полюбит красную девицу, не зная, кто она такова, и что всего-то чуднее, хоть и женится на ней, а свадьба их будет не веселее похорон.

– Что ж из этого сбылось?

– Как что? На двадцатом году Юрий Дмитрич осиротел, служил королевичу Владиславу и полюбил боярышню Шалонскую, не зная, кто она такова.

– Правда, правда, но ведь ему должно было умереть своею смертью?

– Кажись бы, должно, а на беду вышло не так.

– И что за свадьба, которая не веселее похорон?

– Уж этого, любезный, и нянюшка Федора растолковать не могла.

– Вот то-то и есть! не все, брат, предсказания сбываются. Пожалуй, и про меня в Царицыне какой-то цыган сказал, что я попаду в Запорожскую Сечь и век останусь простым казаком… Что ж вышло? Одно сбылось, а другое нет. Ты видишь сам, – продолжал Кирша, взглянув с удовольствием на своих казаков, – у меня под началом вот этаких молодцов до сотни наберется; и кабы я знал да ведал, кто эти душегубцы, которые потеряли Юрия Дмитрича, так я бы их с моими ребятами на дне морском нашел!.. Уж поплатились бы мне за твоего боярина! – примолвил Кирша, принимаясь за флягу с вином.

– Одного-то из них ты знаешь, я его и впотьмах рассмотрел: он тот самый разбойник… вот что ты называл Омляшем.

– Как! – вскричал Кирша, выронив из рук свою флягу.

– Ну да! тот самый, которого ты, помнишь, в лесу перекрестил по голове нагайкою.

– Ах, боже мой! Алексей, знаешь ли что? Ведь твой боярин-то, может быть, жив!

– Что ты говоришь?

– Этот Омляш и его товарищи – слуги боярина Кручины-Шалонского…

– Неужто?

– Я слышал своими ушами, что им приказано было захватить Юрия Дмитрича живьем. Ну, теперь понимаешь ли, почему не нашли твоего боярина ни живого, ни мертвого?.. Он теперь в руках у этого кровопийцы Шалонского.

– А что ты думаешь?

– Верно так, и если только он жив…

– Дай-то господи!

– То во что б ни стало, а Кирша его выручит. Видишь, там вдали?.. Ведь это, кажется, отчина Шалонского?

– Должна быть она; только куда девались его хоромы, там на холме…

– Одни угольки остались… Это, брат, наше дело; хозяина-то, жаль, не захватили. Когда мы проходили через село и стали добиваться от крестьян, где их боярин, то все мужички в один голос сказали, что он со всеми своими пожитками, холопями и домочадцами уехал, а куда – никто не знает. Пуще всего грыз на него зубы боярин Образцов. С досады, что он от нас ускользнул, мы запалили его хоромы: первый пук соломы бросил в них Федька Хомяк, который по всем дворам искал приказчика, и уж если бы он попался Хомяку в руки, несдобровать бы ему! Мы было хотели поджечь и село, да жаль стало мужичков: они, сердечные, не виноваты, что их боярин предатель и изменник.

– Так что ж прибыли, если Юрий Дмитрич и жив, – сказал печально Алексей, – когда мы не ведаем, куда этот злодей Шалонский его запрятал?

– А почему знать? может быть, и добьемся толку. Жаль, что со мной народу-то немного, а то бы я не выпустил из села ни одной души, пока не узнал, где теперь их боярин. Статься не может, чтоб в целой отчине не нашлось никого, кто б знал, куда он запропастился.

– Может быть, он уехал в Москву.

– Со всей своей дворнею? Что ты, брат! В Москве и полякам-то перекусить нечего, так примут они его с такой ватагою! Нет, он, верно, теперь в каком-нибудь другом поместье… Да вот постой! достанем языка, так авось что-нибудь выведаем.

– Эх, любезный! – сказал Алексей, покачивая головою. – Не верится мне!.. Ты было сначала меня обрадовал, а после как подумал… не может быть! Если его и взяли живого, так, верно, уж давным-давно уходили.

– Авось, брат! попытка не шутка, а спрос не беда! Слава богу, что мой старшина Смага-Жигулин не отпустил меня одного! Что б мы стали теперь делать?

– Да как ты сюда попал?

– Меня послал князь Пожарский с грамотою к нижегородцам, и я было уже совсем отправился с одним только казаком, да Жигулин велел мне взять с собою этих ребят. Около Москвы теперь вовсе проезду нет, по всем дорогам бродят шиши; хоть они грабят и режут одних поляков да изменников, но, неровен час, когда они под хмельком, то им все кажутся или поляками, или изменниками; а нашу братью казаков, и чужих и своих, они терпеть не могут. Говорят, у них старшим какой-то деревенский батька. Мне рассказывали про него и бог весть что! Чудо-богатырь, аршин трех ростом, а зовут его, помнится, отцом Еремеем (12). Все подмосковные шиши в таком у него послушании, что без его благословения рук отвести не смеют, и если б не он, так от этих русских налетов и православным житья бы не было.

– Так ты едешь теперь из Нижнего?

– Да; торопиться мне незачем: станем искать твоего боярина, авось господь нам поможет… Постой-ка, мне пришло в голову… А что и в самом деле!.. Я знаю в этом селе одного мужичка: он со всей боярской дворнею водил знакомство и ремеслом колдун; так, верно, лучше другого может нам намекнуть… Эй, молодцы! – продолжал Кирша. – Побудьте здесь, а я на часок-место отлучусь. Вот этот парень расскажет вам, о чем идет дело. Малыш! ты останешься старшим; если я через час не вернусь, то ступайте все… вон в тот лес, что позади села. Сборное место недалеко от огородов, подле деревянной часовни; да только без шуму, втихомолку и не кучею, а врассыпную, понимаешь?

– Разумею, – отвечал Малыш, небольшого роста, но ловкий и проворный казачий урядник.

– Смотри, чтоб без меня ребята не дурили: проезжих не трогать!

– Слышите ли, товарищи, что есаул-то говорит? – сказал Малыш. – Однако ж, Кирила Пахомыч, – продолжал он, обращаясь к Кирше, – неравно повезут из Балахны вино или брагу, так по чарке, другой можно?

– Ну, ну! так и быть, только чур, ребята, из бочек дны не выбивать! подайте моего коня, да если вам придется ехать в лес, так дайте и этому детине заводную лошадь.

Кирша вскочил на своего Вихря и, повторив еще раз все приказания, пустился полем к знакомому для нас лесу, который чернелся в верстах в трех налево от большой дороги.

II

Кирша пробирался осторожно опушкою леса и, не встретив никого, поравнялся, наконец, с гумном Федьки Хомяка, которое, вероятно, принадлежало уже другому крестьянину; он поворотил к часовне и пустился по тропинке, ведущей на пчельник Кудимыча. Проехав версты полторы, Кирша повстречался с крестьянской девушкою.

– Здорово, красная девица! – сказал он, приподняв вежливо свою шапку. – Откуда идешь?

Девушка сначала испугалась, но ласковый голос и веселый вид запорожца ее успокоили.

– Я иду домой, господин честной, – отвечала она, отвесив низкий поклон Кирше.

– И верно, ходила ворожить на пчельник?

– А почему ты это знаешь? – спросила она, взглянув на него с удивлением.

– Видно, знаю! Ну, что? радостную ли весточку сказал тебе Кудимыч?.. Скоро ли свадьба?

– Архип Кудимыч баит, что скоро. Да почему ты знаешь?..

– Как не знать!.. А что, лебедка, чай, ты не с пустыми руками к нему ходила?

– Коли с пустыми! Я ему носила на поклон полсорока яиц да две копейки.

– Эк твой суженый-то расхарчился!

– Вот еще, велико дело две копейки! Для меня Ванюша не постоит и за два алтына. Да почему ты знаешь?

– Мало ли что я знаю, голубушка! А что, отсюда недалеко до пчельника?

– Близехонько.

– Прощай, красавица!

Кирша поехал далее, а крестьянская девушка, стоя на одном месте, провожала его глазами до тех пор, пока не потеряла совсем из виду. Не доехав шагов пятидесяти до пчельника, запорожец слез с лошади и, привязав ее к дереву, пробрался между кустов до самых ворот загородки. Двери избушки были растворены, а собака спала крепким сном подле своей конуры. Кирша вошел так тихо, что Кудимыч, занятый счетом яиц, которые в большом решете стояли перед ним на столе, не приподнял даже головы.

– Кудимыч! – сказал Кирша грозным голосом.

Колдун вздрогнул, поднял голову, вскрикнул, хотел вскочить, но его ноги подкосились, и он сел опять на скамью.

– Узнаешь ли ты меня? – продолжал запорожец, глядя ему прямо в глаза.

– Узнал, батюшка, узнал! – пробормотал, заикаясь, Кудимыч.

– Так-то ты помнишь свое обещание, негодный, а?.. Не божился ли ты мне, что не станешь никогда колдовать?

– И не колдую, отец мой! Видит бог, не колдую!

– Право?.. А это что? Кто принес тебе это решето яиц? чьи это две копейки?.. Ага! прикусил язычок!

– Помилуй, кормилец! как бог свят…

– Молчи!.. Кто тебе сказал, что Ванька скоро женится – а?..

– Никто, батюшка, никто! Я ничего не говорил.

– Ого! да ты еще запираешься! Так постой же!.. Гирей, мурей, алла боржук!

– Виноват, отец мой! – закричал колдун, вскочив со скамьи и повалясь в ноги к запорожцу.