Эра воды - Станислав Михайлов

Выпрыгнув повыше, я обнаружил, что поверхность моря сияет до самого горизонта, едва заметно подрагивая.

Кто-то выпустил на воду несметное количество мыльных пузырей и тем успокоил ее волнение? Может, плавучий остров, наконец, рядом?

Медленно и с опаской подбирался я к сверкающей полосе, оценивая ее. Она протянулась, насколько хватало глаз, и состояла будто бы из стеклянных емкостей или баллонов. Солнечный свет отражался от них, бликами слепя глаза. Что бы это могло быть?

Я тихонечко прикоснулся к ближайшему. Он оказалась теплым и слегка пружинил, как сильно-сильно накачанный воздухом мяч. Прижавшись щекой к прозрачной стенке и отгородившись от солнца ладонями, я разглядел внутренности баллона, больше чем наполовину занятого жидкой грязью — чем-то вроде ила, подернутого фиолетовой ряской. Присмотревшись повнимательнее, я обнаружил, что ряска подвижна. Она состояла из большого количества пузырьков с длинными тонкими корешками или жгутиками, которые медленно шевелились. Одни пузырьки наползали на другие, притапливая их, залезали наверх, а потом снова оказывались внизу. Как если бы сонно-пресонные дети бесконечно играли в Царя Горы на Всемирный День Заторможенных.

В интернате, где, при живых родителях, я рос и учился, мы устраивали подобные состязания, хотя они и были официально запрещены директором. С нетерпением мечтали о зиме, когда роботы, освобождая плац от снега, сгребут его в высоченные кучи. Дождавшись, пока воспитатель отвлечется на что-нибудь, выбирали самый крутой сугроб молчаливым голосованием, просто указывая пальцем и кивая. А затем гурьбой бросались на штурм. Каждый стремился добраться до вершины первым, успеть стать Царем горы, и уж тогда сталкивать всех, кто покусится на его корону.

Несколько минут кучи-малы, окрик воспитателя, решавшего, наконец, восстановить порядок, и мы нехотя сползали на плац, больше похожие на белых медвежат, чем на детенышей homo sapiens. Только щеки выдавали принадлежность к человеческому роду: смуглые от рождения или красные от мороза и борьбы, мы чувствовали себя героями, гордыми покорителями дикой природы, индейцами племени Побеждахо. Бледнолицым не было места среди нас!

Уже много позже я догадался, что эти несколько минут, нарушающие запрет директора, воспитатели нам дарили.

В моем детстве было много снега, но еще больше — одиночества. Так много, что я привык. Оно казалось мне естественным. Теперь, встретив, наконец, человека, ставшего одновременно любимой женщиной, матерью, сестрой и другом, я сначала не поверил в это. Потом тоже привык — к хорошему ведь быстро привыкаешь, быстрее, чем к плохому — и с радостью воспринимаешь уже не как новое, а как «настоящее естественное», будто оно было всегда… Привык — и мгновенно потерял. Где она сейчас, моя Катя? Существует ли вообще или осталась только в памяти? Не выдумал ли я ее?

Я должен вернуться к ней. Если найдется хотя бы одна лазейка из этого прекрасного, но чуждого мне Марса, будь он отдален в будущее или порожден моим спящим разумом, я сделаю все, чтобы вернуться, проснуться там, где она есть.

Пузырьки тем временем продолжали карабкаться друг на друга и притапливать тех, кто задержался внизу. Процесс, похоже, бесконечный. Я оставил их, проплыл немного вдоль края, и нашел, что так происходит не во всех баллонах. Некоторые оказались полупустыми. Фиолетовые пузырьки, которые я, не заморачиваясь, мысленно называл то ряской, то планктоном, едва прикрывали поверхность грязи. Некоторые как бы состояли из трех или четырех пузырьков поменьше. Возможно, они размножаются делением или почкованием, но меня не особенно интересует марсианская ботаника.

А вот местные хищники — очень интересуют! В глубине под прозрачными резервуарами с фиолетовой пузырчатой ряской, что-то двигалось. Я не заметил его сразу, поскольку не подныривал, а сквозь этот пузырьковый планктон почти ничего не видно. Какая-то тень мелькнула в разрыве меж баллонами, когда волны в очередной раз приподняли их.

Мне не нужны неожиданности. Я уже говорил, что терпеть не могу сюрпризов? Ни хороших, ни плохих. Предпочитаю, чтобы все шло по плану, а если станет скучно — сам придумаю приключение на собственную голову, без помощи провидения. Жаль, что провидение со мной не особенно считается. Итак, что это может быть? Какая-нибудь местная акула?

Подстегиваемый страхом, я решил выбираться из воды. Рывком подтянув под себя один из баллонов, наполз на него животом и тут же очутился в воде снова — баллон крутанулся и свалил наездника. Хорошо еще, не брыкался и не стрекавил ядом. Но меня ведь не зря готовили в Летной школе! «Астронавты круче всех! Я хочу в космос, сэр!»

Если честно, больше пригодился курс спасателя, пройденный мною заодно с обучением на водителя амфибии и пилота аэрокара. В бассейнах у нас плавали специальные разделительные буйки, и в игре «оседлай мустанга» я был не последним ковбоем.

Ухватившись за два баллона сразу, я притянул их друг к другу и, одновременно подпихнул под себя, взгромоздившись на оба. Благословенная сила Архимеда поддержала мою мускульную, а к рукам я добавил ноги, неэстетично раскорячившись на огромных прозрачных поплавках. Отдышавшись, переполз на следующие баллоны, потом еще дальше. К удивлению, больше они не разъезжались подо мной. Уже в нескольких метрах от границы с морем прозрачные резервуары оказались скрепленными между собой широкими, прочными и скользкими полотнами, практически незаметными на воде, как незаметны некоторые земные медузы. Попробовал встать на этот импровизированный пол и обнаружил — он пружинит, но не рвется! Несмотря на то, что щиколотки погрузились под воду, я мог стоять и даже идти. Только наступать страшновато, каждый шаг — словно прыжок в бездну.

Передвигаться, конечно, неудобно. Как шагать по батуту. Но дальше от края резервуары с планктоном становились все крупнее, полотна соединились в сплошной гибкий пол, я опирался руками и шел достаточно быстро.

Что за тень скользила в морской пучине и так напугала меня — осталось неизвестным, да, пожалуй, и слава богу. Неприятностей хватало и без нее…

«Салиматы», — прозвучало вдруг в голове. Этот голос приходил и уходил, когда ему вздумается, а я чуть не грохнулся, запнувшись за очередную емкость с ряской.

«Салиматы охотятся. Они опасны. Но ты на плавучем острове. Хозяева не подпустят салиматов».

«Хозяева острова?» — Я напрягся и принялся оглядываться. Насколько хватало глаз, простиралась поблескивающая, едва качаемая погашенными волнами равнина. Наверняка, в далеком земном прошлом, когда мусор выбрасывали где попало, так могло бы выглядеть поле пустых бутылок, сбившихся в кучу посреди океана и удерживаемых течением или водорослями. Саргасово море хлама.

Но хозяева… Неужели здесь обитают какие-то существа? Да еще такие, что ужасные салиматы, кем бы они ни были, не рискуют подплывать близко? В том, что салиматы непременно ужасны, я был уверен на все сто.

«Хозяева под водой. Они и есть остров. Салиматы боятся нитей».

«Каких нитей?»

«Нити под водой. Они опасны. Хозяева защищают остров».

«Но кто они, хозяева эти?!»

«Они и есть остров. Их много и они одно».

«Эти блестящие штуки? Баллоны с ряской?»

«Это пища».

Я почувствовал, что тупею. Моя пища? Не отказался бы, но что-то подсказывало мне, он имеет в виду другое. Наверное, хозяев. Ряска — их еда?

Наш диалог напоминал игру в холодно-горячо, и я определенно ходил кругами, не в силах уловить суть. Какие-то хозяева прозрачных поплавков-переростков скрываются под водой, да еще и поедают собственный остров…

«Нет. Они едят папперонов. То, что внутри. Паппероны подрастают, размножаются. Хозяева их едят».

Тут, кажется, я начал дозревать. Кораллы. Колония. Острова пемзы. Здесь нечто похожее. Существа образуют плавучую колонию, они и есть хозяева острова. Выращивают емкости, как моллюск — раковину, только не из хитина или извести, а используя какой-то другой материал. Скрепляют между собой, потому что вместе проще выжить, обороняться от хищников, пережидать шторм. Не удивлюсь, если они могут плыть, двигая остров.

«Могут». — Немедленно согласился невидимый собеседник.

«Но зачем так? Зачем впихивать этих папперонов внутрь баллона? Проще ничего нельзя было придумать?»

«Папперонам нужен свет. Тепло. Покой. Ночью холодно. Зимой холодно. Раньше хозяева охотились за свободными папперонами. Много оборотов назад. Очень давно. Когда не были хозяевами. Сейчас такие вымерли. Остались только хозяева».

Весьма поучительная лекция. Если все это — только бред моего сознания, можно им гордиться. Красивый, убедительный, хорошо увязанный, целостный бред…

«Не бред. Ты здесь и не здесь. Я впустил тебя. Ты в моем теле. Мне трудно говорить. Редко».