Шелест трав равнин бугристых - Сергей Калашников

Вот такая вокруг него нынче Ойкумена.

С климатом во всех этих местах дела обстоят сходно — три-четыре месяца дождей, после которых становится всё суше и суше. Но на западе и льёт сильнее, и ручьи не совсем пересыхают — во всяком случае миграции животных к водоёмам в тех краях не примечали. То есть, чем западнее, тем больше влаги. Скорее всего, там и население должно быть плотнее, но это только гипотеза.

Что же касается демографии, то все встреченные люди говорят на одном языке. Во всяком случае, речь их понятна без напряжения. Значит в не слишком далёкие времена принадлежали они к одному племени. Хотя, некоторые отличия, но не языкового, а поведенческого плана, можно предположить.

Сыны и дочери Далёкой Западной Пещеры — самые общительные и дисциплинированные. Но они задают много вопросов о том, что тут и как — сразу видно, что издалека. Женщины из племени Фота отлично знают здешнюю съедобную растительность, но сами вначале были несколько заторможенными по части как общения, так и соображаловки. Сейчас, понемногу начали шевелиться, хотя, сначала казались совсем бестолковыми.

Третье племя — людоедское — представлено в основном пожилыми женщинами. Они беспрекословно подчиняются мужчинам, но с другими женщинами скандалят по любому поводу. Как-то уж очень велика в них готовность выступить на защиту собственных прав… только даже юношам они не перечат, даже старшим мальчикам. Всё-таки какие-то различия в укладах успели сформироваться в зависимости от условий, в которых обитали разные группы.

Глава 22. Проходной двор

Поход к Бессточному озеру оказался неплодотворен — не было здесь диких коров. Сейчас, в начале сезона дождей, они бродили где-то совсем в других местах. Петя и Зыр решили заглянуть к последней, ближней к реке водосборной пирамидке, чтобы прихватить оттуда немного зерна веничной травы. Много без тележки не увезти, но на пару-тройку дней кормёжки возросшей толпы едоков они унесут и на себе.

Дошагали они до пирамидки задолго до наступления темноты, где решили заночевать, чтобы утром начать переход к хижине. Ну и захотели поохотиться на диких кур, дабы отведать свеженького — три дня на сухомятке. Сетки в укрытии нашлись — ими для прочности, на случай сильного ветра, придавили не слишком прочную крышу. Ребята сняли их, скрепили друг с другом, чтобы нарастить длину и, растянув вдвоём, накрыли стайку птиц, подогнанную Тузиком. Сразу пять штук «загребли» и петушка.

Одна немедленно пошла в горшок — сухой кизяк под крышей тоже был припасён. Так что на сон грядущий пожевали курятины, а утром Петя сварил на оставшемся от ужина бульоне каши, добавив туда молодых корешков — травы Бугристой равнины он помнит все наперечёт, так что пробежался по округе и насобирал тех, что уже проросли. Супчик это получился, кулеш или кондёр — нельзя уверенно сказать. Туда же и остатки вчерашнего мяса забросил — отличная вышла похлёбка. Или размазня? Или варево? Зыр вычистил горшок до блеска — почти ничего не пришлось отмывать. Но тут возникло затруднение — дело в том, что пойманных птиц с вечера не забили, а привязали каждую верёвочкой за ногу к колу и велели Тузику их не душить, чтобы иметь свежее мясо, а не лежалую убоину.

Так вот — им пора уходить. И надо сообразить, как поступить с пленниками? В принципе, можно просто отпустить птиц — некогда им их есть. Тем более — нагадили они в том месте, где сидели, и траву разрыли, и вообще успокоились и перестали шарахаться от людей.

— Побудем здесь, наблюдательный Зыр! — обратился юноша к спутнику. — Никакие срочные дела нас никуда не призывают, но мы можем узнать кое-что новое, наблюдая за курами, — дело в том, что одна из пленниц как-то обеспокоенно кудахтала. Что-то смутно знакомое проявилось в её поведении.

Сняв шапку, Петя положил свой соломенный головной убор рядом со стеной укрытия в таком месте, куда дотягивалась верёвочка, привязанная к ноге беспокойной пленницы. Оградил это место камнями, прикрыв с наветренной стороны. И отправился обходить местность — дождя сегодня не было, и солнце сквозь тучи не пробивалось — редкая для этих мест сухая нежаркая погода. В голове роились новые мысли. В своё время он совершенно не задумывался о том, почему курятина и яйца столь прочно заняли место в рационе людей. А ведь, наверное, это чем-то объясняется. То есть разведение птицы известно с незапамятных времён, если ему не изменяет память. И никогда это обстоятельство не служило поводом для каких-либо исторических событий — скажем, кочевники ради того, чтобы отбить табун лошадей запросто могли устроить безобразие, вроде набега. А ради кур, разве что малое воровство учиняли. Получается забавный парадокс — захватчики этих кур всегда съедали на покоряемой территории, что часто упоминалось в литературных произведениях. Но никогда захват курятников не рассматривался в качестве цели агрессии.

Отсюда вывод — птицеводство — один из постоянных спутников цивилизации, её непременный атрибут. Но не причина конфликтов. Следовательно, ему следует создать эту отрасль в пределах налаживаемого хозяйства.

Вернувшись к укрытию, бросил пленницам пучки нарванных травок, тех, что уже заметно подросли. Надо поглядеть, что они из этого клюют. А уж потом и зерна веничной травы можно будет подсыпать — чай, его-то они слопают за милую душу! Достал из шляпы отложенное туда яичко и пожарил яишенку. Зыру понравилось. И во взгляде его появилась некоторая задумчивость — не иначе, мысли зашевелились в голове молодого питекантропа. Правильные мысли, конструктивные. Вон, начал удлинять верёвочки, которыми привязаны пленницы.

— Вставай, Шеф-Багыр. Отведай яичницы — ночью ещё одна курица снесла яйцо, — такими словами разбудил Петю товарищ.

Вкусно оказалось. Не пережарил Зыр новое для себя блюдо. А потом завёл разговор о том, что нужно делать большой плетёный дом для кур. Кормить их травой, а самим собирать яйца и каждый день кушать много вкусной яичницы. Слушая эти увлечённые речи, соображал, где возводить курятник, как не позволить этим диким созданиям удрать, чем кормить. Длинный у них вышел разговор. И о том, как мельчить траву — уже удалось приметить травки, каковые охотнее всего клюют крылатые. И о том, что надо бы добавлять в корм толчёных костей и других мясных и рыбных остатков, которые надо высушить перед тем, как везти к курятнику.

У Пети под этот разговор пошли в голове собираться отрывочные воспоминания о костяной муке, комбикормах, микроэлементах — много о чём писали в книжках, что он читал. Разумеется, в те поры это было ни капельки не интересно, а вот сейчас в голове остались только клочки, собрать которые в кучку было бы очень кстати. Тем более это нужно потому, что сам он как-то не очень жаждет заниматься разведением птицы — сдаётся ему, что не дадут ему больше сосредоточиться ни на чём определённом, а будут дёргать во все стороны — уж больно много народу собралось под его рукой.

Ушел Петя отсюда через два дня, оставив Зыра в обществе десятка кур — они с парнишкой ещё немного поохотились, чтобы чуточку увеличить «стадо». Ну и поилку сложили из камня на глину — дожди завершаются, значит питомцам придётся пить воду из колодца.

Если идёшь налегке, то движешься скорее, чем если тащишь тележку. Поэтому перегон от последней водосборной пирамидки до хижины на краю речной долины Петя преодолел задолго до наступления сумерек. Да и в пасмурную погоду идти куда веселее, чем под палящими лучами солнца. Уже начались вдоль и поперёк исхоженные окрестности самого капитального из строений, возведённых с его участием, когда Тузик, бежавшая всё время далеко впереди, вернулась и заворчала. Обычно, когда она так поступает, Петя останавливается или отворачивает в сторону — если что-то вызвало у собаки беспокойство, то встречаться с этим «что-то» совершенно незачем.

Например, хищник, способный напасть на пса, ему ни капельки не нужен в качестве встречного. Или стадо какое рогатое. Вот и сейчас он присел на сухом месте посреди открытого поля неподалеку от ручейка и стал поглядывать по сторонам. Поскольку собака против этого не возражала, более того, прилегла рядом, то и ему особенно некуда торопиться. Более того — отличный повод заняться созерцательностью, которая, если верить романистам девятнадцатого и двадцатого века, была свойственна индейцам — они так наблюдали жизнь дикой природы вокруг них и изучали её.

Недолго длилась его углублённость — со стороны хижины показался незнакомый голый мужчина. С копьём, разумеется. Приближался он без спешки, явно демонстрируя отсутствие недружелюбных намерений. А когда расстояние до него сократилось примерно до дистанции броска копья, положил на землю свою палку с обожжённым концом и пошёл дальше. При виде такого жеста дружелюбия, Петя встал и тоже положил копьё.