Сын - Филипп Майер

– Папа чует запах перемен, как гриф за мили чует поживу. У него чутье лучше, чем у нас обоих вместе взятых, он запросто мог бы стать губернатором, если б захотел.

– Сильно сомневаюсь.

Финеас возмущенно качнул головой. Осуждать Полковника все равно что выступить против Бога, или дождя, или белой расы – всего лучшего, что есть на этой планете.

– Всю жизнь я пытаюсь понять, что происходит у тебя в голове, – вздохнул он. – Сначала я считал тебя тугодумом, потом решил, что ты красный. Наконец до меня дошло, что ты просто сентиментален. Ты веришь в открытые просторы прерий, в закон чести, благородство бедных ковбоев и бессердечность банкиров – всю чушь, почерпнутую у Зейна Грея[71].

По правде говоря, я не читал Зейна Грея, зато читал Уистера[72], но объяснять эту разницу моему брату бесполезно.

– В прошлом, когда отцу нужно было увеличить поголовье, он ловил скот в прериях или платил метисам за ворованных бычков, по дайму за голову. Находил отбившуюся от стада корову – и клеймил ее, замечал подходящий участок земли – обносил его забором. Если ему кто-то не нравился, он избавлялся от этого человека. А если, – многозначительно произнес Финеас, – кто-то угонял твое стадо, ты переправлялся через реку, сжигал дотла его чертову деревню и забирал себе все его имущество.

– С тех пор, похоже, мало что изменилось.

– Изменилось. Теперь тебе нужна специальная машинка, чтобы подсчитать, достаточно ли у тебя голов на акр для оплаты счетов. Четверть времени уходит на писанину, еще четверть – на крючкотворов и возню с кредитами. Когда занимаешься всем этим дерьмом…

– Да, так обстоят дела, Финн, – прервал я его. – Можно жаловаться, а можно продолжать работать. Я предпочитаю работать. Отец предпочитает думать, что мы сидим на нефтяном море, но это неправда; мы сидим на куче дорогих и бесполезных нефтяных подрядов на участках, которые нам даже не принадлежат.

Мне казалось, что прозвучало убедительно, но брат улыбался. Чудовищным усилием воли я сдержался.

– Когда в Северном Техасе нашли нефть, Пит?

Вот так всегда. Пит. Словно разговаривает с нашкодившим ребенком. И я вновь вынужден отстаивать свою точку зрения, несмотря на десятки очевидных доказательств.

– Двенадцать лет назад, – ответил он сам, поскольку я молчал. – А сейчас половина всей нефти – оттуда. А Спиндлтоп – это всего на два года раньше. Черт побери, самое крупное нефтяное месторождение в человеческой истории, а даже Рокфеллеры, Меллоны, Пьюзы, все эти говнюки с Восточного побережья, заколачивали сотни миллионов баксов в Пенсильвании. Пенсильвания, ха! Два ведра нефти на весь штат. Господи, Пит, изобретение Хьюза, когда это было, в 1908-м? А до того буровые установки мало чем отличались от древнеримских. Ты меня слушаешь?

Глядя на могилу Гарсия, я не стал рассказывать ему, что в 1908 году обнаружили еще и пещеры Ла-Шапель, а там – предка современного человека, неандертальца, которому пятьдесят тысяч лет; и он был похоронен в настоящей гробнице, вместе с запасом еды и кремневыми ножами, которые должны помочь ему в загробном мире. Вот с каких давних времен мы надеемся на лучшее в следующей жизни. Еще и людьми-то толком не были.

– То же самое происходило со скотоводством в 1865-м, – продолжал брат. – Иного пути нет, только вперед. Даже если мы найдем нефть всего на паре акров, все расходы окупятся.

Я молча вернулся к лошадям, вскочил в седло. Мы медленно двинулись вниз по холму, через бывшую деревню, мимо разрушенной церкви и старого кладбища, сожженная башня каса майор все еще оставалась самой высокой точкой в округе. Уже у реки Финеас поравнялся со мной и заговорил:

– Вообще-то я всегда радовался, что тебе здесь нравится. Когда ты уехал в университет, я думал, что застряну в этой дыре навеки, но потом ты вернулся. И я всегда был тебе за это благодарен, потому что это место слишком важно, чтобы поручать его заботам чужого человека. Вот, собственно, что я хотел сказать. Я благодарен тебе.

– Спасибо.

– Просто помни: ты не одинок и я беспокоюсь о нашей земле так же, как и ты.

Я опять промолчал. Финеас унаследовал от отца удивительную способность любую похвалу обращать в снисходительное одобрение. Потом все же поинтересовался:

– А что там с Пулом? Я все пытаюсь прикинуть, не выйдут ли нам боком все эти махинации с землей.

– Неуплата налогов.

– Объясни.

– Неуплата налогов, – повторил он. – Возможно, судье не терпится как можно скорее смыться из Округа Уэбб; мы подыскиваем ему место в Верховном суде Техаса. Но вся информация осталась. Гарсия задолжали кучу налогов, и если этого не было в учетных записях раньше, то теперь уже есть, и ничего не поделаешь

Прочие события в окрестностях:

18 октября, неподалеку от Ольмито шестьдесят инсургентов напали на поезд (пятеро убитых).

21 октября, армейское подразделение в Охо-де-Агуа атаковано семьюдесятью пятью инсургентами (трое убитых, восемь раненых).

24 октября, второе нападение на железнодорожный мост на станции Тенди.

30 октября, губернатор Фергюсон отказался увеличить численность рейнджеров. Причина? Они обходятся слишком дорого. Об увеличении налогов не может быть и речи.

Впрочем, возможно и к лучшему – на место каждого убитого инсургента встает сотня новых. Теханос ничего не имеют против армии, но рейнджеров ненавидят.

15 ноября 1915 года

Теперь мы владеем землями Гарсия на законных основаниях, как и рассчитывал отец, – прямо благородные короли, благодетели. Педро был прижимист, а мы наняли половину населения города. Каждый желающий теперь запросто может получить работу: расчищать пастбища, рыть ирригационные канавы, перегонять скот – стада лонгхорнов, неправедно нажитые за двадцать лет. Двоих поддели на рога, а Бенито Сото скончался от теплового удара, но что ни день у ворот собирается толпа жаждущих поработать. Несмотря на предупреждения шерифа, я позволил нескольким мексиканцам вооружиться. За работу на гринго sediciosos[73] запросто могут пристрелить.

Непостижимо, как после всего случившегося мы остаемся безупречно чисты в общественном мнении. Гнетет тоска и уныние. Как будто правда известна мне одному.

Настроение надо менять. Рекордное количество дождей – уже двадцать один дюйм осадков. Чем быстрее мы расчистим земли, тем больше вырастет травы. Над городом стелется дым от горящего кустарника, и это приятный мирный дым. Зола станет удобрением, а грамова трава и бородач лучше прорастают после прогревания.

В городе кое-кто (из белых) горюет, что земли Гарсия больше никому не предложили. Главным подстрекателем выступает вдова Билла Холлиса. Никаких реальных оснований у нее нет – она не смогла бы купить и четверти участка, не то что две сотни, – но все равно ситуация кажется ей несправедливой. Датч Холлис, брат Билла, так и не протрезвел со дня похорон.

Надо предложить Полковнику заплатить Марджори Холлис хорошую цену за ее дом, и пусть убирается из города. И стоит поискать работу для Датча Холлиса где-нибудь в отдаленном округе. Ему все равно тяжко оставаться в городе: наш огромный белый дом на холме, могила брата…

Я привык решать проблемы таким образом. Но Полковнику плевать, кто его невзлюбил.

1 января 1916 года

Салли переехала в Даллас к отцу и сестрам, забрала с собой Гленна и Чарли.

После их отъезда я навестил могилы Пита-Младшего, матери и Эверетта. Посеял рожь, пускай зеленеет. Большую часть зерен все равно птицы склюют. Не знаю, хорошо ли, что кладбище так близко от дома.

Днем поехал в каса майор. Могила Гарсия уже просела. Три часа таскал землю, подсыпая холмик; вернулся домой уже в темноте.

Бандитские налеты между тем продолжаются: в Биг-Бенде разорили три ранчо. Двенадцатая кавалерийская бригада после нескольких месяцев тяжелых боев и потерь перешла границу и сожгла два мексиканских города.

4 января 1916 года

Вернулась Салли с мальчиками. Обвинила меня, что я больше беспокоюсь о Гарсия, чем о собственном сыне. Спрашивала, зачем так часто езжу туда.

– Потому что больше никто не желает этим заниматься.

– Эти грязные латиносы стреляли в Гленна, – возмущалась она. – Подумай об этом.

– Ну да, а мы убили их всех. Девятнадцать человек, ни одного из которых и близко там не было, когда стреляли в Гленна.

– Нечего нас равнять.

– Ты права, у нас и семья поменьше будет, верно?

– Кажется, я начинаю тебя ненавидеть. Но тебе, похоже, это безразлично.

– Ты ненавидишь меня, потому что у меня есть представления о морали.

Она онемела от возмущения. А я пошел в кабинет, подбросил дров в камин и постелил себе на диване.