Горе Побежденным - Дмитрий Анатолиевич Емельянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот момент в лице Иоанна что-то неуловимо изменилось, словно в каждой черте добавилось жесткости. После столь затяжной и тягостной паузы его голос прозвучал необычно строго и холодно.
— Хорошо, господа! Я вас услышал. Обещаю подумать над вашими доводами. — Развернувшись, Иоанн шагнул было к выходу, но его задержали слова Прокопия:
— Мой цезарь, вы же помните, что на завтра назначен военный совет, где мы должны согласовать дальнейшие перспективы и стратегию армии с нашими так называемыми партнерами?
Остановившись, Иоанн обернулся и, поправив повязку, бросил на советников задумчиво-отстраненный взгляд.
— Я помню. Сообщу вам о своем решении сегодня еще до захода солнца.
* * *
Вернувшись в свою палатку, Иоанн устало опустился на походный стул. Взгляд непроизвольно уперся в стоящее на столике маленькое зеркало.
— Кто ты такой, цезарь Иоанн? — Его губы прошептали вопрос смотрящему на него отражению. — Ты вдруг решил, что сам можешь решать насущные вопросы, но кто ты есть без Прокопия, Навруса, Зары, Велия? Никто! Что ты можешь без них? Да тебя даже твои собственные солдаты не знают в лицо!
Отраженное чуть вытянутое лицо с волевым подбородком и выразительными карими глазами ответило презрительно скривившимся ртом.
— Чтобы принимать решения, надо быть самостоятельным игроком в разыгрывающейся партии, а ты лишь кукла, которую дергают за ниточки.
Выпустив бушующее раздражение, Иоанн здоровой рукой смел со стола зеркало, и звук разбившегося стекла внезапно осенил его пониманием. В его рациональной голове вдруг появилась четкое представление истоков его недовольства собой. Он вскочил, для убедительности повторяя мысли вслух:
— Чтобы реализовывать желания, я должен ясно сформулировать цель и возможные пути ее достижения. Первое. Чего я хочу добиться?
Походив, Иоанн все-таки выразил это для себя так:
— Мира и процветания для своей страны, семьи и близких! — Он улыбнулся, довольный собой. Казалось бы, такая простая мысль, но высказанная вслух, она наполнилась новым смыслом, и он повторил: — Именно в такой совокупности и последовательности: страна, семья и близкие мне люди. Если в результате намеченного плана страдает кто-то из этих людей, то значит, план мне не подходит и надо идти другим путем.
Подняв треснувшее зеркало, Иоанн поставил его стол, словно утверждая жесткий порядок не только в мыслях, но и в материальном мире.
— Таким будет краеугольный камень любых моих начинаний. — Повертев украшенную рубинами подставку зеркала, он нашел ей идеальное, по его мнению, положение и только после этого успокоился. — Итак, с целью понятно. Теперь о средствах.
Тут он надолго задумался, с каждой секундой все сильнее и сильнее недовольно морща лоб. По всему выходило, что единственным средством была и остается армия. Результаты размышлений заводили в тупик. Как добиться контроля над армией? Не через Навруса, не через Велия, а его личного контроля?
Успокаивая себя, Иоанн постарался разложить задачу на составные части.
— Что есть у них и нет у меня? У Навруса — потрясающее чутье и невероятная везучесть, у Луки — почти звериные инстинкты, реакция и виртуозное владение оружием, плюс у обоих опыт, знание людей и умение ими управлять. Мне этого не добиться за всю оставшуюся жизнь, тем более что и времени у меня совсем нет. Что остается?
Он вдруг почувствовал ускользающую мысль и попытался за нее зацепиться. Она крылась во вдруг появившемся в сознании слове «вера».
— Вера, — произнес Иоанн вслух и по наитию продолжил: — Вера легионеров в то, что я их единственный шанс. Единственный, кто понимает их чаяния, их страдания и надежды. Как этого добиться? Как человек, никогда в жизни не носивший оружия, может понять солдата и почувствовать тяжесть его доли?
Внезапно в памяти всплыла картина штурма. Он стоит в цепочке легионеров и передает тяжелые камни из рук в руки. Смех и подначки солдат, свист городских катапульт. Там он был одним из них — и там они верили в него и шли за ним.
Иоанн замер, пораженный и озадаченный своим открытием.
— Я должен стать для них своим, как там, на поле сражения! Встать с ними в одну шеренгу, заставить их поверить в меня. Поверить в то, что мы связаны одной цепью, что мое возвышение — это их процветание, а моя гибель — крушение их надежд на счастливое будущее. Иначе говоря, армия должна полюбить меня!
Непроизвольная улыбка растянула его губы — и тут же сошла на нет, потому что в палатку вошла Зара.
Глава 21
Глядя на входящую девушку, Иоанн вдруг осознал глобальность и неразрешимость задачи. Как завоевать любовь тысяч людей, если он не в состоянии добиться любви даже одной женщины? Она спит с ним, рискует ради него жизнью — и одновременно предает его каждый день, служа другому человеку и каким-то неведомым целям.
Остановившись у входа, Зара удивленно подняла глаза.
— Что-то случилось? Вы расстроены, цезарь? Рука?
Не отвечая, Иоанн всмотрелся в такое знакомое лицо, словно надеялся отыскать там ответы на все вопросы. Он смотрел на нее, а его мозг продолжал лихорадочно работать. «Любовь армии сродни любви такой женщины, как Зара. Скорее можно представить, что она влюбится в сильного и умного врага, чем в мягкотелого, плывущего по течению союзника. Любовь — это чувство, и стоит, в первую очередь, на эмоциях. Необходимо вызывать у объекта внимания положительные эмоции: одобрение, уважение, восторг, преклонение… — Тут он понял, что его куда-то не туда понесло. — Стоп! Зара — все-таки не армия. Она женщина, а не тысячи злых вооруженных мужчин. Это так, но одно общее все же есть: любовь женщины, как и любовь толпы, зиждется на эмоциях. Если отбросить как преждевременные восторг и преклонение, то остается одобрение и уважение. Могу ли я вызывать такие чувства? Почему нет? Нужно только подготовиться. Что у меня есть? Отличная память, образование и воля. Пожалуй, все, но думаю, этого будет достаточно».
— Что с вами, цезарь? Вам нехорошо⁈ Давайте я посмотрю вашу руку!
Искренняя
