Просто вместе - Анна Гавальда

Она расставляла сокровища по ранжиру и переписывала их в толстую тетрадь.

Камилла решила увековечить все это и подарить рисунки Филиберу в тот день, когда ему придется съехать…

Стоило ей затеять уборку — и она оказывалась сидящей по-турецки перед огромными шляпными коробками с письмами и фотографиями и проводила много часов наедине с усатыми красавцами в мундирах, ренуаровскими великосветскими дамами и маленькими мальчиками в одежде маленьких девочек: в пять лет они позировали, стоя рядом с деревянной лошадкой-качалкой, в семь — с серсо, а в двенадцать — с Библией, чуть выставляя вперед плечико, чтобы все увидели, какие красивые у них нарукавники первого причастия…

Она обожала это место и, сидя там, часто забывала о времени, а потом летела сломя голову по коридорам метро и покорно выслушивала вопли СуперЖози… Что поделаешь…

— Куда ты?

— На работу, я опаздываю, как сволочь…

— Оденься потеплее, замерзнешь…

— Да, папочка… Кстати…

— Что?

— Завтра возвращается Филу…

— Да ну?

— Я взяла отгул… Ты будешь дома?

— Не знаю…

— Ладно…

— Надень хотя бы шарф…

Дверь за ней уже захлопнулась…

«Интересно получается, — проворчал он себе под нос. — Довожу ее — плохо, проявляю заботу — еще хуже. Она меня убивает, эта девка…»

Новый год, те же заморочки. Те же тяжелые полотеры, те же вечно забитые пылесосы, те же пронумерованные ведра («и больше никаких глупостей, девочки!»), те же вонючие чистящие средства, те же засорившиеся раковины, та же чудная Мамаду, те же усталые коллеги, та же взвинченная Жожо… Все то же самое.

Камилла чувствовала себя лучше и перестала убиваться на работе. Она оставила свои булыжники у входа, снова начала рисовать, ловила дневной свет и не видела особых причин и дальше жить «наизнанку»… Лучше всего ей работалось по утрам, но разве это возможно, если не ложишься раньше двух-трех ночи и выматываешься на работе — не только тяжелой физически, но и абсолютно расслабляющей мозги?

У нее зудели руки, в голове стучало: скоро вернется Филибер, с Франком вполне можно ужиться, квартире цены нет… Одна мысль никак не давала ей покоя… Нечто вроде фрески… Да нет, не фрески, это слишком громко сказано… Воспоминание… Да, именно так. Хроника, воображаемая история места, в котором она сейчас жила… Здесь так много воспоминаний… Не только предметы. Или фотографии. Дух. Обстановка. Атмосфэррра, как сказал бы Филибер… Шепоты, шорохи, трепет… Книги, картины, надменная лепнина, фарфоровые выключатели, оголенные провода, металлические чайнички и котелки, горшочки из-под паштетов, обувные колодки и пожелтевшие от времени этикетки.

Конец целого мира…

Филибер предупредил их: однажды — может, уже завтра? — им придется съехать, забрав свои шмотки, книги, диски, воспоминания и желтые Tupperware.

А что потом? Кто знает? В лучшем случае — разделят между собой наследники, в худшем — комиссионки, старьевщики или благотворительные организации… На стенные часы и шелковые цилиндры желающие наверняка найдутся, но жидкость для чистки трубок, шнур с кистями для опускания занавеса, лошадиный хвост с трогательным exvoto[37] — In memorial Venus,[38] 1887–1912, — рыжей гордячки с крапчатым носом, остатки хинина в синем флаконе на столике в ванной — о них кто позаботится?

Выздоровление? Сон наяву? Сладкое безумие? Камилла не знала ни когда, ни как эта идея пришла ей в голову, но она была твердо убеждена (может, старый Маркиз подсказал?): все это — элегантный умирающий мир, музей буржуазного искусства и традиций — ждал только ее прихода, ее взгляда, ее нежности и ее восторженного пера, чтобы кануть наконец в вечность…

Эта нелепая идея время от времени посещала ее, но средь бела дня ее часто прогоняла язвительная ухмылка: бедная моя глупышка… Куда ты лезешь? Кто ты такая? Да кому все это интересно?

Но ночью… О, ночью! Когда она наконец разделывалась со своей дурацкой работой, где проводила прорву времени, согнувшись над ведром с грязной водой и утирая нос рукавом нейлонового халата, раз десять, а то и сто наклоняясь, чтобы подобрать с пола смятый пластиковый стаканчик или бумажку, а потом километр за километром плелась по светящимся мертвым светом подземным переходам, разрисованными пошлыми граффити, которые не могли скрыть под собой фразы типа «А он? Что он чувствует, находясь внутри вас?», когда наконец заходила в квартиру, клала ключи на столик и на цыпочках пробиралась в свою комнату, она уже не могла не слышать зовущие ее голоса. «Камилла… Камилла…» — скрипел паркет. «Удержи нас…» — молило старьё. «Черт возьми! Почему эти Tupperware, а не мы?» — гневался старый генерал, сфотографированный на смертном одре. «Правильно! — вторили хором медные ручки и полуистлевшие ленты. — Почему?»

Чтобы успокоить их, она усаживалась в темноте и медленно сворачивала себе сигаретку. Во-первых, говорила она, плевать я хотела на эти самые Tupperware, а во-вторых — вот она я, вам просто нужно разбудить меня до полудня, банда умников…

И она думала о принце Салина: вот он возвращается домой после бала, идет пешком по парижским улицам, один… Смотрит на валяющийся на мостовой окровавленный остов бычьей туши, оскальзывается на гнилой картофелине и понимает: его мир гибнет, он бессилен, остается только молить Небо не затягивать агонию…

Тип с шестого этажа оставил для нее пакетик шоколадок Mon Cheri. «Вот же придурок!» — хмыкнула про себя Камилла и презентовала конфеты своей «любимой начальнице». Хозяина кабинета она поблагодарила от имени Старой Карги: «Ну спасибочки… А может, у вас есть с ликером?»

«Шутница ты, Камилла, — вздохнула она, кладя рисунок на стол. — Та еще шутница…»

В этом вот состоянии духа — полумечтательном-полунасмешливом, одной ногой среди героев «Леопарда»,[39] другой — в чужой грязи — она вошла в помещение за лифтами, где они держали бидоны с жавелевой водой и прочие хозпричиндалы.

Камилла уходила последней. Начав раздеваться в темноте, она поняла, что в подсобке кто-то есть…

Сердце подпрыгнуло и остановилось, по ногам потекло что-то горячее: она описалась.

— Здесь есть… Есть кто-нибудь? — проблеяла она, ощупывая стену в поисках выключателя.

Он сидел на полу: взгляд безумный, глаза запали — то ли от наркотиков, то ли от ломки. Боже, как же хорошо Камилла знала подобное выражение лица! Он не шевелился и даже не дышал, сжимая руками морду собаки.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Как только стало ясно, что ни один из них не погибнет по вине другого и парень приложил палец к губам, Камилла погасила свет.

Сердце у нее снова забилось, икая и проскакивая через раз. Она схватила пальто пятилась спиной, как рак.

— Код? — простонал он ей вслед.

— Пр… простите?

— Код здания?

Она едва смогла вспомнить цифры, пробормотала код заплетающимся от страха голосом, на ощупь отыскала дверь и на ватных ногах выскочила на улицу, обливаясь ледяным потом.

— Не жарко сегодня вечером… — охранник был настроен поболтать.

— …

— Все в порядке? Можно подумать, ты с призраком столкнулась…

— Устала…

Ей было холодно. Она запахнула полы пальто, прикрывая мокрые брюки, машинально пошла не в ту сторону, а когда опомнилась, начала ловить такси прямо на мостовой.

Камилла села в шикарный универсал. Градусник на приборной доске показывал температуру внутри и «за бортом» (+21°, -3°). Она расставила ноги, прислонилась лбом к стеклу и всю дорогу наблюдала за бездомными, ночевавшими на вентиляционных решетках и в подворотнях.

Эти непримиримые безумцы отвергали любую помощь общества: они не использовали покрывала из фольги, чтобы не попадать в лучи фар проезжающих мимо машин, и предпочитали теплый асфальт кафельному полу ночлежек.

У Камиллы дергалось лицо.

К горлу подступали горькие воспоминания…

Интересно, кто он, этот ее призрак? Такой молодой… А собака? Черт знает что… Он же никуда не может сунуться из-за пса! Она должна была с ним поговорить, предупредить о злобном добермане охранника, поинтересоваться, не голоден ли он… Да нет, ему требовалась не еда, а доза… А дворняга когда в последний раз получала порцию сухого корма? Камилла вздохнула. Кретинка… Беспокоиться о кобеле, когда половина человечества мечтает о месте на вентиляционном люке, — верх идиотизма… Давай ложись спать, тетка, мне за тебя стыдно. Да что с тобой такое? Гасишь свет, чтобы не видеть его, а потом мерзнешь на заднем сиденье шикарной тачки, кусая кружевной платочек из-за угрызений совести…

Пора в постельку…

Квартира была пуста. Камилла нашла какую-то бутылку, выпила, сколько смогла, с закрытыми глазами добрела до постели и вскочила среди ночи.