Геополитические проекты Г. А. Потемкина - Ольга Елисеева

2 февраля Григорий Александрович получил чин фельдмаршала, стал президентом Военной коллегии и генерал-губернатором вновь присоединенных земель. В тот же день Екатерина подписала указ об образовании Таврической губернии, вошедшей в обширное наместничество [82]Потемкина {348}. Ко 2 февраля относится короткая записка императрицы своему корреспонденту. «Я сейчас подписала все касательно Тавриды, - говорит Екатерина, - только прошу тебя не терять из вида умножение доходов той области и губернии Екатеринославской, дабы оплачивали издержки, на них употребленные» {349}.

Потемкин предлагал широкую программу развития новых территорий, включавшую строительство городов, портов и верфей, заведения в Крыму пашенного земледелия, виноградарства, шелководства, элитного овцеводства, а также заселение пустынных территорий многочисленными колонистами {350}. Осуществление этих замыслов требовало серьезных финансовых вложений. Даже среди сторонников продвижения России к Черному морю мало кто верил, что «бесплодные» крымские земли способны приносить казне доход. Противники же Потемкина называли деньги, потраченные светлейшим князем на освоение земель Северного Причерноморья, пущенными на ветер {351}. Эту мысль проводила проавстрийская группировка А. Р. Воронцова - П. В. Завадовского, повторявшая скептические отзывы Иосифа II о нецелесообразности хозяйственного развития Крыма {352}.

Из приведенной записки Екатерины видно, что, хотя императрица и согласилась с планами Потемкина «касательно Тавриды», у нее все же оставались сомнения на счет возможности умножить доходы «той области» и окупить издержки. Вероятно, такой взгляд внушался Екатерине членами ближайшего окружения. Лишь после посещения вновь приобретенных земель в 1787 г. императрица сама убедилась в правоте Григория Александровича, до этого она скорее доверяла его интуиции. «Говорено с жаром о Тавриде. - Записал 21 мая 1787 г. В своем дневнике А. В. Храповицкий. - «Приобретение сие важно; предки дорого заплатили за то; но есть люди мнения противного… А. М. Дмитриев-Мамонов молод и не знает тех выгод, кои через несколько лет явны будут» {353}. 20 мая 1787 г. Императрица писала из Бахчисарая московскому генерал-губернатору П. Д. Еропкину: «Весьма мало знают цену вещам те, кои с уничижением бесславили приобретение сего края: и Херсон, и Таврида со временем не только окупятся, но надеяться можно, что если Петербург приносит осьмую часть дохода империи, то вышеупомянутые места превзойдут плодами бесплодные места» {354}, т. е. балтийское побережье.

Сама Екатерина, в отличие от скептиков, оказалась способна оценить выгоды «приобретения», но для этого ей необходимо было увидеть земли Новороссии и Тавриды собственными глазами. Перспективы развития края, ясные для Потемкина, много времени проводившего на юге, были для императрицы в начале 1784 г. еще не столь очевидны. Именно поэтому она сразу после присоединения Крыма выразила желание посетить новые губернии. В исторической литературе укрепилось мнение, что путешествие Екатерины на юг было задумано в 1784 г. {355} Однако, уже осенью 1783 г. В одном из писем Потемкину императрица упоминала о такой возможности. «Вести о продолжении прилипчивых болезней Херсонских не радостные. Много ли там умерло ими? Отпиши пожалуй, и нет ли ее между посланными матросами и работниками; по причине продолжения оной, едва ли поход мой весною сбыться может» {356}, - писала Екатерина 17 сентября. Итак, уже в середине сентября 1783 г. между корреспондентами существовала договоренность о поездке императрицы на юг, намеченном на весну 1784 г. Однако, чума, свирепствовавшая в Крыму, помешала этим планам.

В начале апреля 1784 г. Потемкин вновь возвратился на юг, чтоб лично руководить обустройством вверенных ему губерний и установить карантины {357}. Перед отъездом он составил для Екатерины записку о греческом языке. Весной 1784 г. императрица трудилась над особым наставлением «О Учении» великих князей Александра и Константина, которое было подписано 13 марта {358}. Любопытно, что этот пространный документ готовился подобно важнейшим государственным бумагам, с привлечением к его разработке Потемкина и Безбородко. Александр Андреевич скрепил наставление своей подписью «по листам», а светлейший князь провел общую правку текста и фактически заново составил раздел о языках. «Весьма, матушка, хороши и достаточны предписания. Я одно только желал бы напомнить, - говорил Потемкин, ознакомившись с первоначальным содержанием наставлений, - чтоб в учении языков греческий поставлен был главнейшим, ибо он основанием других. Невероятно, сколь много с оным приобретут знаний и нежного вкуса. Сверх множества писателей, которые в переводах искажены не столько переводчиками, как слабостью других языков, язык сей имеет гармонию приятнейшую и в составлении слов множество игры мыслей; слова технических наук и художеств означают существо самой вещи, которые приняты во все языки. Где Вы поставили чтение Евангелия сообразно с [83] латинским языком, тут греческий пристойнее, ибо на нем оригинально сие писано» {359}. Прочитав эту записку, Екатерина пометила внизу листа: «Переправь по сему». Нужные исправления были внесены, а само послание Потемкина почти целиком вошло в документ. «Греческий… должен почитаться главнейшим из тех языков, кои их высочествам полезны быть могут» {360}, - сказано в окончательном тексте наставления.

Великий князь Константин Павлович, к которому раздел о греческом языке был обращен в первую очередь, оказался весьма способным учеником. «Он… владеет четырьмя языками, - писала о нем Екатерина в сентябре 1790 г. барону Гримму, - но вместо английского, на котором говорит старший, он изучал все диалекты греческого. Раз он говорит брату: «Что это за дрянные французские переводы вы читаете, братец? Я так читаю все в подлинниках». И увидя у меня в комнате Плутарха, он сделал замечание: «вот такое-то и такое-то место очень дурно переведено; я переведу его лучше и принесу вам». И в самом деле он принес мне несколько отрывков, которые перевел по-своему и подписал внизу: переведено Константином» {361}.

Пока императрица была занята семейными делами, подбирая воспитателей и наставников для двух своих старших внуков {362}, Потемкин торопился на юг. В Крыму и Новороссии не стихала эпидемия чумы. Обстановка усугублялась еще и тем, что на приобретенные Россией земли начался стихийный приток населения из-за границы с Турцией. «Известия из Молдавии гласят, что молдаване завидуют состоянию Тавриды, и что запорожцы беглые просятся паки к нам, так же и вышедшие из Крыма татары назад идут» {363}, - предупреждала князя Екатерина в письме 14 марта. Необходимо было принимать срочные меры по борьбе с распространением «язвы». В несохранившемся письме 5 апреля из Дубровки Григорий Александрович намекал корреспондентке, что столь желанное для нее путешествие должно быть отложено. «Скажи ты мне, друг мой, начисто, - просила Екатерина 15 апреля, - буде думаешь, что за язвою или другими препятствиями в будущем году в Херсоне побывать мне не удастся, могу тогда ехать до Киева» {364}. Из этих строк видно, что перед отъездом князя из столицы между корреспондентами существовала договоренность о перенесении путешествия Екатерины на «будущий» 1785 г. Какие же «другие препятствия», помимо «язвы», заставляли Григория Александровича вновь просить о передвижении сроков поездки?

Переписка с Булгаковым начала 1784 г. Показывает, что светлейший князь планировал совершить официальный визит в Константинополь для личного видения переговоров. Яков Иванович приветствовал эту идею, указывая, что приезд Потемкина мог бы состояться уже будущим летом. «Здесь почитают Вашу Светлость нашим Верховным визирем… Бытность Ваша здесь принесла бы несказанную пользу нашим делам» {365}, - доносил посол. Едва ли князь желал, чтобы путешествие Екатерины на юг состоялось к его отсутствие. Еще в середине 1783 г., когда Булгаков прилагал серьезные усилия к подписанию торгового договора, который связал бы Порту с Россией взаимной выгодой и удержал бы ее от военных акций, у Потемкина возникла мысль о заключении русско-турецкого оборонительного трактата, признававшего новые приобретения империи на юге. «Трактаты дружбы и коммерции полезны будут, - писала ему по этому поводу Екатерина, - но оборонительный и наступательный может впутать в такие хлопоты, что сами не рады будем; это французская замашка противу Константина II» {366}.