Изабелла Баварская - Александр Дюма

Еще не смолкло веселье, вызванное выдумкой, которую все нашли весьма забавной, как в соседней зале раздался чей-то голос, на ужасном французском требовавший, чтобы ему указали, где вход. Все решили, что это новая маскарадная затея, и выразили готовность поддержать ее. И вправду, указать вход требовал вождь дикого племени, тянувший за веревку пятерых своих подданных, привязанных друг к другу и облаченных в длинные балахоны, на которые с помощью смолы были наклеены нити, выкрашенные в цвет волос, — создавалось впечатление, что мужчины наги и волосаты, как сатиры. Дамы вскрикнули и отпрянули назад, а в середине залы образовался круг, где вновь прибывшие принялись отплясывать свой дикий танец. Через несколько секунд дамы до того осмелели, что приблизились к дикарям, лишь герцогиня Беррийская одиноко стояла в уголке. Главарь дикарей, чтобы попугать бедняжку, устремился прямо к ней. Вдруг раздались громкие крики: герцог Орлеанский неосторожно придвинул факел к одному из дикарей, и все пятеро тотчас оказались объяты пламенем. Один из них бросился к дверям, другой же, не помышляя о собственном спасении, забыв о боли, кинул в залу потрясшие всех слова:

— Спасайте короля! Небом заклинаю, спасайте короля!

Тогда герцогиня Беррийская, решив, что подошедший к ней вождь дикарей не кто иной, как сам Карл, обхватила его обеими руками, но он рвался к своим товарищам, хотя ничем не мог им помочь и ему грозила опасность сгореть вместе с ними; однако герцогиня крепко держала его и звала на помощь. Отовсюду неслись крики отчаяния, и все тот же голос тревожно взывал:

— Спасайте короля! Спасите короля!

Четверо охваченных огнем мужчин являли собой ужасное зрелище. Никто не пытался приблизиться к ним: горящая смола стекала с них на пол, они рвали на себе одежду — эту тунику Несса — и вместе с материей вырывали куски мяса; жалость и ужас, говорит Фруассар, охватили тех, кто находился в этот полночный час в зале и слышал вопли несчастных; двое, уже мертвые, распростерлись на полу: один был герцог Жуани, другой — Эмери де Пуатье, а двух других унесли обгоревшими в их особняки, то были Анри де Гизак и побочный сын де Фуа, у него еще хватило сил, несмотря на свои муки, слабеющим голосом сказать:

— Спасайте короля! Спасайте короля!

Пятый, де Нантуйе, тоже весь охваченный огнем, кинулся прочь из залы, внезапно вспомнив о складе бутылок, мимо которого он проходил: он видел там огромные чаны с водой, в которых обычно полоскали стаканы и кубки; он помчался туда и бросился в воду — присутствие духа спасло его.

Король заявил, что озабочен состоянием своей тетушки герцогини Беррийской, а та, указав ему на Изабеллу, лежавшую в обмороке на руках у своих дам, настояла, чтобы он переоделся; через несколько минут Карл вернулся уже не в маскарадном костюме, а в своем обычном платье, и страх за короля утих. Услышав его голос, Изабелла пришла в себя, но долго еще не могла успокоиться и поверить, что действительно видит короля и что он в безопасности.

Герцог Орлеанский пребывал в отчаянии, так как ясно было, что беда случилась из-за его неосторожности и неблагоразумия. Но как он ни горевал, помочь горю было нельзя. Однако герцог продолжал яростно винить себя, он готов был понести наказание, говорил, что причина всего — его безрассудство и что он отдал бы свою жизнь, лишь бы вернуть жизнь несчастным, которых он погубил. Король простил его: ведь то, что свершилось, свершилось не по злому умыслу.

Весть о несчастном случае быстро распространилась по городу, но так как никто точно не знал, жив ли король, на другой день толпы заполнили улицы Парижа; народ вслух высказывал недовольство молодыми повесами, которые вовлекли короля в подобного рода увеселения, требовал возмездия, смутно намекая на герцога Орлеанского, якобы повинного в смерти короля, чей трон он наследует.

Утром во дворце Сен-Поль встретились герцоги Беррийский и Бургундский: один приехал из Нельского дворца, другой — из дворца Артуа. Им пришлось преодолеть огромный людской поток, они слышали глухой рык разгневанного льва — они знали и боялись его. И вот они примчались к королю, дабы посоветовать ему сесть на коня и проехать по улицам Парижа; король согласился, тогда герцог Бургундский велел открыть окно и, выйдя на балкон, громко крикнул:

— Граждане Парижа! Король жив! Вы увидите его!

И впрямь, спустя некоторое время король в сопровождении своих дядей вышел из дворца и проехал верхом через весь Париж; народ успокоился, и король отправился в Нотр-Дам послушать мессу и сделать пожертвования. Исполнив таким образом свой долг, король возвращался домой, как вдруг на улице Садов, по которой он проезжал, неожиданно раздался крик. Карл вздрогнул и поднял голову. Молодая девушка у окна бессильно повисла на руках своей служанки. Едва король узнал ее, он тут же спрыгнул с коня и, велев дядям возвращаться домой, бросился в комнату девушки. Мигом взбежав по лестнице, он ворвался в комнату и в страхе проговорил:

— Дитя мое, что с тобой? Отчего ты так бледна и дрожишь?

— Я подумала, — отвечала Одетта, — мне почудилось, будто вы умерли. И вот теперь умираю я.

ГЛАВА XI

Произнося эти слова, Одетта и вправду думала, что умирает: она лишилась чувств. Карл взял ее на руки и отнес на кровать. Жанна брызнула ей в лицо водой, Одетта открыла глаза и со словами: «Ах, мой Карл, мой король, мой господин, так вы живы?» — обвила руками шею возлюбленного, и в ее взгляде отразилась вся ее ангельская душа.

— Дорогое мое дитя, — сказал король, — я живу затем, чтобы любить тебя.

— Чтобы любить меня!

— Да, да!

— Как сладко быть любимой, тогда легче умереть, — печально произнесла Одетта.

— Умереть, — в ужасе повторил король, — умереть! Ты уже дважды повторила это слово. Что с тобой? Ты больна, тебе нехорошо? Отчего ты так бледна?

— И вы спрашиваете? Ваше величество! — проговорила Одетта. — Разве вы не знаете, что по городу прошел ужасный слух, он проник и сюда, а ночью вдруг раздался крик, и весь Париж слышал его: «Король мертв!» Вы только представьте себе, ваше величество! Эти слова, словно кинжал, пронзили мне сердце, я почувствовала, что жизнь оборвалась во мне; я была рада, я благодарила Бога, что он не дал мне пережить вас; но вот теперь вы живы, а умираю я, я одна. Еще раз я благодарю Бога, неиссякаема доброта Его, милосердие Его беспредельно.

— Что ты говоришь, Одетта! Ты лишилась рассудка! Умереть? Тебе? Но отчего? Как?

— Отчего — я вам уже сказала, как — этого я не ведаю. Знаю только, что душа моя готова была отлететь, но когда я услышала, что вы живы, то стала молить Бога дозволить мне хотя бы повидать вас; могла ли я просить, чтобы Он и мне сохранил жизнь? И вот я снова вижу вас, я счастлива и готова умереть. Господи, прости меня, что все помыслы мои о нем одном! Карл, я так страдаю! Обними меня крепче, я хочу умереть в твоих объятиях. — И она снова лишилась чувств.