Изабелла Баварская - Александр Дюма

— Ваше высочество, — сказала Одетта, поднявшись и повернув к герцогу свое спокойное, строгое лицо, — когда я пришла к его величеству королю, я была не куртизанкой, которая ищет приключений, а жертвой, которая отдает себя на заклание. Найди я тогда близ короля принца крови, меня бы это поддержало, но я увидела лишь несчастного больного — вместо королевской короны на нем был терновый венец, я увидела забытое Богом существо, лишенное разума и простых инстинктов, даже такого, каким природа одарила последнего из животных — инстинкта самосохранения. Так вот, этот человек, этот несчастный еще вчера был вашим королем, прекрасным, молодым, могущественным, и вдруг одна ночь перевернула все: от захода до восхода солнца он словно прожил тридцать лет, его лоб избороздили морщины, как у глубокого старца, от его могущества не осталось и следа, даже воли к власти — ведь вместе с рассудком он лишился и памяти. Меня до глубины души тронула его увядшая молодость, высохшая красота, ослабевшая сила, горе его потрясло меня. Королевство без трона, без скипетра, без короны, святое старинное королевство взывало о помощи — но ни звука в ответ; оно с мольбой протягивало руки — и никто не подал своей; оно исходило слезами — и никто не утер их. И я поняла: я избранница Божья, мне назначено исполнить высокую, благородную миссию. Когда случаются события, выходящие за рамки повседневных, обычные условности теряют смысл: истинное благодеяние здесь — ударом кинжала прикончить страдальца. Лучше потерять душу, но спасти жизнь, если это душа всего лишь бедной девушки, а жизнь — великого короля.

Герцог Орлеанский в изумлении взирал на нее: раскрывшийся в ночи цветок не возымел бы на него такого действия, как этот поток красноречия, льющийся из сердца.

— Вы странная девушка, Одетта, — вымолвил наконец герцог, — вы вкусите райское блаженство, если то, о чем вы поведали — правда. Верю, что так оно и есть, и прошу простить меня за нанесенную обиду — ведь я так любил вас.

— Ах, ваше высочество, если б это вы были больны!..

— О Карл, Карл! — вскричал герцог, стукнув себя кулаком по лбу.

При этих словах на пороге показался король; братья бросились в объятия друг к другу. За королем следовал мэтр Гильом.

— Ваше высочество герцог Орлеанский, — начал мэтр Гильом, — благодарение Богу, король в добром здравии, передаю его вам из рук в руки, но пока поостерегитесь утомлять или сердить его: он еще не окреп; а главное, не разлучайте короля с его ангелом-хранителем: пока они вместе, я ручаюсь за здоровье его величества.

— Мэтр Гильом, — ответствовал герцог, — вы недооцениваете своей науки, она также необходима королю, и потому не покидайте его.

— О, ваше высочество, — сказал мэтр Гильом и покачал головой, — я стар и слаб, мне ли тягаться с двором, позвольте мне вернуться в Лан. Я исполнил свой долг и теперь могу спокойно умереть.

— Мэтр Гильом, — возразил герцог, — герцоги Беррийский и Бургундский — ваши должники. Я полагаю, они щедро наградят вас. Как бы то ни было, если вы останетесь ими недовольны, обратитесь к Людовику Орлеанскому — вы увидите, что он по праву зовется Великолепным.

— Господь уже сделал для меня то, чего никогда не сделали бы люди, — с поклоном отвечал мэтр Гильом, — после Него они вряд ли смогут воздать мне по заслугам.

Мэтр Гильом еще раз поклонился и вышел. На следующий день, несмотря на все просьбы и посулы, он покинул замок Крей и вновь поселился в своем домике близ Лана; он никогда больше не возвращался в Париж, ничто не прельщало его: ни золото, ни обещанная четверка лошадей из экипажа двора.

Король вернулся в Сен-Поль, неподалеку от которого он нашел скромное пристанище для Одетты, и мало-помалу все пошло своим чередом, словно и не было никакой болезни.

Карл особенно спешил снова приступить к государственным делам: он горел желанием поддержать большое и святое дело, предмет его долгих мечтаний — крестовый поход против турок.

Послы от Сигизмунда прибыли в Париж, когда король находился в Крее; они рассказали о планах Баязета, наследовавшего отцу, — тот был убит во время одного из крупных сражений с Сигизмундом. Баязет сам объявил о своих планах, и суть их была такова: захватить Венгрию, пройти земли христиан, подчинив их своей власти, но оставив за ними право жить согласно их законам; затем, обретя, таким образом, силу и власть, дойти до Рима и задать овса своему боевому коню у главного алтаря собора св. Петра. Эти неслыханные, кощунственные замыслы неверного должны были поднять на ноги всех, у кого билось в груди сердце христианина. Вот почему Карл поклялся, что Франция, старшая дочь Христова, не потерпит подобного кощунства, что он, Карл, сам выступит против неверных, как это сделали его предшественники, короли Филипп-Август, Людовик IX и Людовик XII. Граф д’Э, вновь завладевший мечом коннетабля, вырвав его из рук де Клиссона, и маршал Бусико, побывавший в странах, где жили неверные, не колеблясь, поддержали короля в его решении: долг всех рыцарей, осеняющих себя крестным знамением, говорили они, — объединиться в борьбе против общего врага.

Ближе всех принял к сердцу эту затею герцог Филипп Бургундский, находившийся под большим влиянием своего сына графа Неверского: граф рассчитывал стать главнокомандующим этой армией избранных и, выступив с ней, показать себя во всем своем великолепии. Герцог Беррийский не противился этому предприятию, и Совет немедленно поддержал его. Отрядили гонцов со словом от короля; послали людей к императору Германскому и герцогу Австрийскому с просьбой не препятствовать переходу через их страны; великому предводителю Тевтонского ордена и родосским рыцарям отправили письмо, из которого явствовало, что в случае угроз от Баязета, прозванного Молниеносным, им на подмогу придет Жан Бургундский в сопровождении тысячи рыцарей и дворян — лучших из лучших среди самых отважных мужей королевства.

Герцог Бургундский сам занялся военным снаряжением своего старшего сына, ибо желал, чтобы оно было достойно принца, на чьем гербе красуется королевская лилия. Первое, о чем он подумал, — это приставить к сыну многоопытного рыцаря непоколебимого мужества. Он написал де Куси, только что вернувшемуся из Милана, и просил его прибыть к ним в замок Артуа для важного разговора. Мессир Ангерран немедленно отозвался на приглашение; завидев его еще издали, герцог и герцогиня бросились к нему со словами:

— Господин де Куси, вы, конечно, слышали о том, что готовится поход, возглавить который предстоит нашему сыну; наш сын будет путеводной звездой Бургундского дома, так вот, мы целиком поручаем его вашим заботам и вашему мужественному сердцу, ведь нам известно, что из всех рыцарей Франции вы самый искусный в ратном деле. Мы умоляем вас быть его спутником и советчиком в этом ратном походе, да обернется он, благодарение Богу, к нашей славе и к славе всего христианства.