Голливудский мустанг - Генри Денкер

С другого конца провода донесся холодный голос Робби:

— Я тоже вас никогда не забуду, Финли. Хотя вряд ли это комплимент.

— По-вашему, я хотел, чтобы Грэхэм пострадал?

— По-моему, вы бы стали снимать, как делают аборт вашей матери, если бы решили, что из этого получится хороший фильм.

Робби положил трубку.

Джок сделал то же самое, потом закричал:

— Я — режиссер, а не кандидат на выборную должность! И не стремлюсь к популярности!

Луиза не знала, что сказал Робби. Девушка посмотрела на Джока, который направился в ванную. Сквозь шум льющейся воды она услышала его яростный монолог, содержавший аргументы и оправдания, которые Джок хотел изложить Робби и всему городу.

Финли вышел из ванной, причесывая влажные волосы, с полотенцем на бедрах.

— Черт возьми, надень на себя что-нибудь! — крикнул он ей.

Удивленная Луиза сердито посмотрела на Джока.

— Ты меня не купил, Джок. Так что не приказывай мне.

— Ты не хочешь поехать со мной? На натуру. Посмотреть эту пленку!

Она растерялась.

— Конечно, хочу!

— Тогда поднимайся с кровати и оденься! А я сварю кофе.

С полотенцем на бедрах он направился к лестнице.

В первый момент она испытала возмущение. Затем встала и направилась в ванную, собирая по дороге одежду, разбросанную несколько часов тому назад.

На натуре в проекционном трейлере их ждал киномеханик.

Пленка была заправлена в аппарат и готова к демонстрации.

Джок вошел внутрь, за ним последовала Луиза.

— Вы приготовили мои цветовые тесты? — спросил Джок, строго следуя правилам игры.

— Цветовые тесты готовы к демонстрации, — киномеханик играл в ту же игру. Он был возбужден, казался заинтересованным, что никогда не происходит с людьми этой профессии. Обычно они с одинаковым равнодушием относятся ко всем пленкам. Но этот случай был особым.

Дверь трейлера открылась. Появился Престон Карр в красивом халате из викуньи, с растрепанными волосами. Он небрежно, сухо бросил Джоку:

— Привет. — Потом актер обратился к механику: — Вы разбудили меня, чтобы кое-что показать. Надеюсь, я не испытаю разочарования.

Внезапно Джок все понял. Механик не только сам просмотрел пленку, но и пригласил Карра, еще не зная, что Джок появится здесь.

— О'кей. Включайте! — приказал режиссер.

Механик включил аппарат. Джок, Карр и Луиза увидели фрагмент из фильма. Джок жестом попросил повторить.

Перемотка и вторая демонстрация заняли шестьдесят секунд.

Все молчали. Наконец Карр сказал:

— Еще раз!

Перемотка, повтор. Карр нарушил долгое молчание — тихо, но с чувством:

— Черт возьми!

Луиза дотронулась до руки Джока. Не взяла ее. Этот жест был бы слишком сентиментальным для Джока Финли. Она лишь коснулась его руки, выжидая.

— Малыш, я согласен сниматься во всех твоих фильмах, — сказал Карр.

Джок впервые почувствовал, что Карр произнес слово «малыш» с искренним уважением.

Финли внезапно приказал механику:

— Уберите это в коробку! Они не сожгут пленку! Не отменят эту картину. Я отправляюсь в Нью-Йорк! Немедленно!

Джок выскочил из трейлера. Без извинений, не попрощавшись, он бросил Луизу ранним утром в сотнях миль от дома в обществе незнакомого киномеханика и Короля кинематографа. Она была обижена, злилась, но не имела возможности дать волю своим чувствам в присутствии Престона Карра.

— Снимать кино с ним, похоже, будет занятием увлекательным. Что касается всего остального… — Карр замолчал, но, спохватившись, обратился к Луизе: — Пойдем, милая, я угощу тебя кофе.

Он открыл дверь, девушка улыбнулась, потому что не могла плакать при посторонних, и вышла из трейлера.

Пересев в Лас-Вегасе с вертолета на коммерческий рейс, Джок преодолел несколько часовых поясов и оказался к середине дня в аэропорте Кеннеди. Держа в руке коробку с пленкой, он вылез из такси перед новым высотным зданием из стекла и бетона, в котором находился, дышал, пульсировал, управлял кинобизнесом «Нью-Йорк».

Он поднялся на последний этаж, промчался мимо секретарши в кабинет, где президент компании, полный ветеран боев с акционерами, пешка в руках манипуляторов Уолл-стрит, совещался со своими юристами, вице-президентом по «паблисити» и доктором, присланным страховой компанией, занимавшейся делом Дейва Грэхэма.

Для любого человека ворваться на это совещание вопреки строгому запрету было делом неслыханным. Но красивый, одетый в джинсы и грязную куртку Джок Финли просто совершил святотатство. Когда он швырнул на полированный стол из орехового дерева жестяную коробку с пленкой, оцарапавшую гладкую поверхность, президент возмущенно произнес:

— Как вы смеете врываться сюда, когда мы пытаемся уменьшить ужасные последствия вашего легкомыслия?

— Сделайте одолжение, посмотрите эту пленку, — тихо сказал Джок.

— Молодой человек, вы нанесли компании серьезный ущерб, почти погубили ее! Наши акции упали на четыре пункта с момента открытия фондовой биржи.

— Посмотрите пленку!

— Молодой человек, не думайте, что мы спустим это на тормозах! Мы считаем вас лично ответственным за каждый доллар ущерба. Ваш поступок не был никем санкционирован, вам это известно.

— Посмотрите пленку!

— Мы взыщем с вас все! Вы потеряете всю вашу собственность, долю прибыли от проката картин, все ваши накопления.

— Будете вы смотреть эту чертову пленку? — закричал Джок.

Спустя девять минут, когда снова зажегся свет, в проекционной комнате полный человек смотрел на пустой экран. Просто смотрел. В таком же оцепенении находились шеф «паблисити», оба юриста, человек с Уолл-стрит и врач из страховой компании.

Первым молчание нарушил президент. Он сказал доктору:

— Я… я поговорю со страховой компанией позже. Завтра.

Врач понял, что его отпускают, и удалился.

— Ну, ну, ну… — произнес полный ветеран войны с акционерами.

Он повернулся к Джоку.

— Малыш…

В кинобизнесе отрицательный ответ обычно начинается словами «молодой человек»… Услышав обращение «малыш», Джок понял, что он победил. Он мог расслабиться и послушать президента.

— Малыш, этот кусок великолепен, — сказал президент. — Он живет! Он дышит! В нем ощущается биение сердца Дейва Грэхэма. Это можно почувствовать. Насчет Грэхэма… Возвращайтесь и делайте картину. Мы все уладим относительно Дейва Грэхэма. Возможно… — полный человек задумался, — возможно, мы добьемся присуждения ему специального приза Академии. За безграничное мужество…

Шеф «паблисити» кивнул, но тут же заявил: