Открытия, войны, странствия - Евгений Титаренко

— Что?! — крикнул Петька. — Фронтовичек грабишь?

И они стали поносить его. И поносили на чем свет стоит..

Мужик попробовал напугать их щелканьем кнута, кидал случайно попадавшими под руку камнями… Путешественники ловко уворачивались от камней и продолжали свое:

— Душегуб! Выжимало! Кулак! На шее женщин катаешься?!

У мужика от ярости даже слезы текли по щекам. Коровы на свободе давно разбрелись по полю, некоторые из них виднелись аж у леса.

Друзья и сами устали наконец.

— Ладно, — пообещал Петька. — Узнаём еще! Если не сбавишь плату с фронтовичек — замучаем!

И, оглядываясь на всякий случай, друзья скорым шагом направились к Туре.

А мужик как сел там, где они его оставили, так и сидел все время, пока Ьни не скрылись в зарослях ивняка, что со всех сторон окружал пойменный луг.

Главное из того, что им требовалось, друзья выяснили.

План складывается

Утят корсары унесли к себе. Но сегодня путешественников это не огорчало. Их ждали иные заботы…

Петькина мать была в поле.

Стараясь делать все как можно незаметнее, приготовили и сложили в сараюшке Петькииы телогрейку, ботинки, кепку. Петька залез в буфет и взял из стоявших там в два ряда шести испеченных матерью хлебов целую буханку. Слазил в погреб, набрал картошки, отсыпал из мешочка соли, взял из кадки несколько соленых огурцов, пяток сырых яиц из корзинки, десяток маринованных рыжиков… Все это аккуратно уложили в котомку и спрятали в сараюшке, за дровами.

Затем пошли к Никите и долго играли в «чижика» перед домом, пока бабка, Алена собиралась навестить какую-то кумушку в дальнем конце деревни. Подходил Мишка и некоторое время подозрительно наблюдал за их игрой.

— Что же вы утят не идете смотреть?

— А что их смотреть, — отозвался Петька. — Завтра наша очередь — и насмотримся.

Мишка потолкался-потолкался, ничего не сказал, ушел.

Проделали в доме Никиты ту же операцию, что и в Петькиной избе.

Притащили из тайника фонарь, компас, веревку, штык, шпагат, заново оборудовали дротик. Заправили фонарь керосином и еще бутылку керосина налили про запас.

Словом, приготовились к новым испытаниям как следует. Опыт они теперь имели, и ни одна спичка не должна была намокнуть, ни одна картофелина пропасть даром. Удочки решили не брать, поскольку идти предстояло тайгой — набрали побольше картошки.

Когда снаряжение было приготовлено, вспомнили еще о двух препятствиях. Бабка Алена, не доверяя внуку, последнее время то и дело заставляла его спать в доме. А сама спала до того чутко, что не только встать и выйти, но даже кашлянуть нельзя было тайком от нее.

Второе препятствие заключалось в слове, которое они дали Валентине Сергеевне, что ничего не предпримут без ее ведома.

Трудности эти недолго озадачивали путешественников. Через десять минут они уже толкались в конюшне, около дядьки Филиппа.

— Дя Филипп, возьмите нас в ночное! А, дя Филипп?..

Дядька Филипп, очищая вилами лошадиные стойла, то надвигался на приятелей, то отступал от них, попыхивая толстой самокруткой из-под опущенного до кончика носа козырька, молчал. Потом глянул одним глазом.

— А… окучивалыцики?.. Нет. Раз обманули, другой раз не поверю…

— Мы больше не… — начал было заверять Никита и осекся. Они хотели как раз «да», а не «не», — они хотели сбежать ночью.

Грустные вышли из конюшни на улицу. И тут Никита хлопнул себя по великому лбу, вышибая наружу очередную идею.

— Зачем бежать ночью? — спросил Никита.

— Как зачем?.. — переспросил Петька. Но в следующую минуту от восторга чуть не свалил Никиту ударом кулака в плечо. Самые простые мысли всегда приходят пос, де самых сложных.

Путешественники спокойно могли выйти из дому поутру и к тому времени, когда их хватятся, быть уже либо у подножия Лысухи, либо на. Змеиной горе.

С вечера заготовили три письма. Теперь они были уже не новичками в многомиллионной армии адресатов и корреспондентов. Письма получились короткими, солидными, успокоительными.

Бабка Алена действительно будто чувствовала что, заставляя Никиту спать дома.

Но Петька ночевал в сараюшке. И часа ночи ему хватило, чтобы, нагрузив на себя два мешка, две телогрейки, фонарь и прочую амуницию, вдоль Стерли оттащить все к самому водопаду.

От шорохов тайги сердце билось немножко чаще, чем всегда. Но все же Петька тщательно подвязал мешки на сосне, высоко от земли, тщательно припрятал остальной инвентарь. Бегом возвратился домой и до семи утра спал в сараюшке мертвецки, без единого сновидения.

Разбудил его грохот сипнальной банки над ухом.

Никита притащил ему огромный кусок пирога с картошкой, — подкрепиться. Петька съел его, неодеваясь, до крошки. Но потом они зашли еще к Петьке и уничтожили все, что предложила им Петькина мать.

Лишь когда обоим стало невмоготу от пресыщения, Петька сказал:

— Пойду, ма, пескарей наловлю утятам… — И взял мешковину.

— Чего ж, налови… — отозвалась Петькина мать, чуточку удивленная обходительностью сына. Ловить пескарей — предупреждает, но только через сутки она вспомнит, что это как раз и было подозрительно.

Конец эпохи ожидания

Небрежно вскинув на спину старую мешковину, прошли через всю деревню.

Оглянувшись по сторонам, убедились, что за ними никто не наблюдает, опустили в голубой почтовый ящик на доме дядьки косого Андрея три письма.

Расчет был простым. Если сегодня никому в Белой Глине и Рагозинке писем не будет, дед Матвей заглянет в голубой ящик только завтра, если письма будут — Матвеич опустошит ящик после обеда, на обратном пути из Рагозинки. В любом случае беглецы будут уже далеко.

Первое письмо было адресовано в Курдюковку, учительнице Валентине Сергеевне.

«Уважаемая Валентина Сергеевна!

Извините, пожалуйста! (Владькино выражение.) Нам надо срочно отправиться в поход дня на четыре. Предупреждаем Вас, как обещали. Извините, пожалуйста! Взять Вас с собой мы не можем. Дорога очень трудная. Мы уже ходили — знаем. Мы закалялись, а Вы нет. Холод, комары. У нас же брюки, а Вас закусают. Извините, пожалуйста! За нас не беспокойтесь.

С пионерским приветом Никита Савостин и Петр Ложков».

Второе письмо было адресовано в Белую Глину Анастасии Ложковой.

«Мама! Ты не беспокойся. Я на четыре дня. И вернусь. Это срочно. Не беспокойся. Потом все расскажу. Иду в поход. Петька».

Петьке очень хотелось пообещать матери, что он купит ей когда-нибудь большую пуховую шаль, на которую она всегда заглядывалась у председательши. Купит и еще что-нибудь получше… Но хвастаться заранее было не в Петькиных привычках.

Третье письмо назначалось бабке. Алене. Читать она не умела, но для порядка решили известить ее наравне со всеми.

«Бабушка! Я с Петькой иду в четырехдневный поход. Не беспокойся. Скоро вернусь. Хлеба, картошки, яиц и огурцов мы взяли. До свидания. Никита».

Проходя мимо сопляковской усадьбы, остановились посреди поляны, пожестикулировали, как бы совещаясь, взять утят сейчас же или на обратном пути от реки… Сошлись на том, что лучше — от реки.

Эпоха скучных ожиданий кончилась.

Перед ними открылась щирокая дорога к сокровищам.

ВТОРОЕ СТРАНСТВИЕ АДМИРАЛ-ГЕНЕРАЛИССИМУСА И ЕГО НАЧАЛЬНИКА ШТАБА

Дорога

Котомки и ватники висели под сосной нетронутыми. Быстренько оделись и стали взбираться на Рагозинскую гору прямиком, через лес, чтобы оставить деревню слева от себя. И пока не вышли на проселок, ломились через бурелом, через заросли шиповника, через кучи перепрелого, десятилетней давности валежника.

Начальник штаба подсчитал, что если они одолевали пересеченную пятикилометровку за каких-то сорок — пятьдесят минут, то сорок или сорок пять километров они должны одолеть за девять-десять часов с небольшими передышками между этапами.

Но идти в телогрейках, с котомками за плечами, с фонарем, дротиком в руках, со стрелами за поясом и в тяжелых ботинках оказалось много сложнее, чем босиком, в одних трусах форсировать старицы, овраги, болота.

У проселка оба, изрядно пропотевшие, остановились. Где-то внизу надрывно гудела машина. Зеленые шапки сосен смыкались над головой, и поросший высоким пыреем проселок лежал в рябоватой пыли. Их много по тайге, таких вот проселков. Не угадаешь, кто первым проложил их, когда. Можно идти, идти неглубокой колеей и никуда не прийти и никого не встретить… По иному проселку за год лошадь не пройдет, человек не ступит, машина не пропылит…

Однако гудение мотора приближалось. Из-за поворота выглянула нагруженная сеном трехтонка со снятыми бортами. Путешественники притаились за деревьями. Но когда трехтонка, одолевая метры подъема, прошла мимо, не сговариваясь, выскочили на дорогу, догнали машину и прицепили свои котомки на жердь, что шла поверх стога и, длинная, торчала сзади метра на полтора. Идти без котомок стало легче. А шоферу из-за стога никогда не увидеть, что там у него подвешено, хоть еще одну машину прицепи.