Открытия, войны, странствия - Евгений Титаренко

Евгений Титаренко

ОТКРЫТИЯ, ВОЙНЫ, СТРАНСТВИЯ

ЭПОХА ВОЙН

Дезертирство или измена?

— Отряд, стой! — коротко скомандовал Петька, и Никита замер посреди поляны: пятки вместе, носки врозь. — Вольно, — разрешил Петька.

Никита молча отодрал несколько репейников от брючины, потом лег на живот и, закусив зубами травинку, стал глядеть в чащу леса.

Петька подошел к нему и тоже лег.

На небе — ни облачка. И будто зацепенела тайга — ни ветерка.

С минуту оба молчали.

Дело в том, что треть отряда в лице Мишки Сама-нина почему-то не явилась в назначенное время, и друзьям уже порядком наскучило маршировать на одном месте. Кроме того, Мишка обещал привести с собой еще Владьку Егорова, а раз его нет, значит, Мишка теперь у него. Ни Петька, ни Никита Владьку не знали, и если дали согласие принять его в отряд, то, конечно, рассчитывали предварительно испытать новичка…

Егоровы появились в деревне недавно: вместе с группой изыскателей под замысловатым названием «экспедиционники». В каком-то из грядущих десятилетий через Белую Глину, как называлась деревня, должна была пролечь железная дорога, и «экспедиционники:» днями напролет лазали по тайге: что-то измеряли, что-то записывали. Владькин отец командовал этой группой.

— Мишку надо судить, — решил Петька и, усевшись по-турецки, стал извлекать из-под кожи на пятке давнишнюю занозу. Он добирался до нее уже вторую неделю, так что, возможно, занозы вообще не существовало.

Никита перекусил стебелек подорожника, выплюнул его и, глядя в неведомую точку на краю поляны, заявил:

— С одной стороны, конечно, он нарушил уговор… А с другой — мы не знаем, почему его нет…

Это Никита любил: рассмотреть с разных сторон…

Волосы у него темные и острижены под машинку, оттого большая голова кажется круглой, как шар. Тетки Татьянин Колька так было и прозвал его «шаром». Но прозвище не понравилось. Теперь один только Петька иногда зовет Никиту по прозвищу, но и то уважительно — «голова».

А у Петьки волосы жесткие и желтые, как солома, и длинные — они всегда прикрывают левую Петькину бровь. У Петьки все как солома — и ресницы и брови. Говорят, это от загара. Но зимой Петька не успевал потемнеть, а летом куда денешься от солнца?

Оба мальчишки в майках. У Петьки — голубая, у Никиты — сиреневая. У Петьки дырка на боку — восьмеркой, а у Никиты — во всю спину. То есть, можно сказать, что у него майка только на животе: сзади, прямо от лямок, идет сплошная дыра до самых брюк.

— Тень опять подлиннела, — сказал Петька, поглядев на сучок, который они положили у края остроконечной еловой тени.

Никита промолчал, глядя все в ту же точку на краю поляны. Это всегда трудно — растолкать его, когда он уставится на что-нибудь.

Петька дернул себя за чуб и вздохнул.

— А может, он приведет Владьку прямо в землянку? — наконец спросил Никита. — Мы ж не предупреждали…

Петька даже подскочил:

— Ты что — белены объелся?!

— Оно, конечно, закон Мишке известен…

Но подозрение было слишком ошеломляющим, чтобы Петьку могла успокоить надежда на Мишкину порядочность.

— Идем в деревню! — Соломенные брови сошлись у переносицы. Петька встал, одним движением затянул ремень.

Идти в гости к начальнику экспедиционников в дырявых майках не решились. Никита извлек из-под кучи прошлогодних листьев две рубахи: свою, и Петькину.

Землянка в тайге была тайной отряда. Петька обнаружил ее два года назад, сорвавшись с дерева после неудачной попытки разорить воронье гнездо. Поросшая мхом и травой, она не угадывалась даже с расстояния в один шаг. Здесь располагался штаб отряда.

Сбежав к реке, Петька выволок из камышей узкую долбленую лодку и прыгнул к веслам. Никита быстро установил руль.

— Если Мишка надумал это… убью, — пообещал Петька.

Лодка слегка зарылась в воду, потом выровнялась и легко заскользила поперек мутного течения Туры.

Тайга вплотную подступала к реке, и зеленые берега зимой и летом шумели густой хвоей… Только чуть ниже, в километре по течению, белели Марковы горы, как называли в деревне обрывистый меловой берег. Здесь все было Марково: Маркова балка, Марков лес, Марковы горы.

— Знаешь, — нарушил молчание Никита, — бабка Алена говорит: вот оттуда Марко прыгнул к русалкам.

Видишь? — И Никита показал на сосну, что росла над самой высокой точкой мелового берега.

Бабка Никиты знала все: где жили раскольники, где русалки… И даже с какого пня Марко прыгал двести лет назад…

Примерное описание мест, где развернутся будущие события

Деревня Белая Глина приткнулась к реке Туре в том самом месте, где в мутную Туру впадает говорливая и светлая речка Стерля. Что это за название такое — Стерля, — никто в точности не знал. Да и не интересовался.

За Стер лей, в двух-трех километрах, на горе, дымила дымами, будто приклеенная к склону Рагозинской горы, деревня Рагозинка.

За Турой, километрах в четырех-пяти, через луг и лойму, еще деревня — Туринка.

А сельсовет и школа были в Курдюковке. Это километра два с половиной вверх по Туре.

Что было дальше, за этими деревнями, где вокруг, ют самых деревень и дальше — куда глаз достанет, — тайга, Петька с Никитой представляли едва-едва. Им доподлинно было известно, какой цвет имеет Черное море, как выглядит американский Нью-Йорк с его небоскребами, сколько рубиновых звезд горит на Кремлевских башнях в Москве, а вот каково Верхотурье, где райцентр, или — тем более — Свердловск, где область, — ни тот, ни другой не имели ни малейшего понятия.

В Рагозиике жили Рагозины, в Курдюковке — Кур-дюковы, в Туринке — Турины, а в Белой Глине — раз-нофамильцы, потому что до такой фамилии, как Бело-глинские, в старину не додумались. Жили в Белой Глине и Курдюковы, и Рагозины, и Голопятовы, и даже Сопляковы, хотя и всего-то деревня была — пятьдесят дворов. Но Сопляковым был до революции барин, и усадьбу его на хуторе по сей день звали Сопляковкой.

С курдюковцами и туринцами белоглинцы мало общались, а с рагозинцами у них существовала давняя и прочная вражда.

Стерля служила враждующим сторонам естественной нейтральной полосой. По правому ее берегу рыбачили рагозинцы, по левому — белоглинцы. Случалось иногда, крючками путались. Ну, тогда уж — чья леска крепче.

Каждый белоглинец учился говорить с такой припевки:

Рагозинская шпана —На троих одна штана,Один ходит, другой водит,Третий в очередь стоит.

Почему «водит» — никто не знал.

Но главным недостатком припевки было другое: то, что в ней легко заменялось первое слово. И рагозинские новорожденные обучались говорить на припевке, в которой только начало — «Белоглинская шпана…» — звучало оригинально, а дальше все шло так же, как и у белоглинцев.

Зная эти сложные взаимоотношения между деревнями, легче понять, почему тайна землянки была доверена довольно-таки — неустойчивому в своих привязанностях Мишке, который мог бросить всех и каждого за разрешение помочь косому дядьке Андрею в кузне, а через два дня забывал про косого дядьку Андрея ради возможности покормить голубей у Евсеича… Но ребят в Белой Глине было немного. Два человека — это не компания. На многое ли развернешься вдвоем? Но не приглашать же в землянку рагозинцев!

Егоровы: сам, его жена, желтоволосая, тонкая, как девчонка, и трое детей — Владька, Светка и Димка (от горшка два вершка) — поселились как раз на бывшем хуторе Сопляковке.

Добротный шестикомнатный дом сопляковского барина выдержал десятилетия без особых разрушений. В нем один за другим похозяйничали почти все белоглинцы. Женится, например, Федька, сын дядьки косого Андрея, на Наташке, завпочтой из Курдюковки, — вселяются молодые в барский дом. Но кому нужны эти пустые хоромы? Да и побегай-ка молодая, потопи-ка зимой три печи! И, глядишь, через месяц-другой Федька срубил себе домик: и поскромнее, и потеплее, и поуютнее. А на хуторе временно склад устроят. Председатель — он пустоты не терпит. Потом опять кто-нибудь займет усадьбу ненадолго. И так без конца.

Чтобы поделить дом, перегородить, перестроить — до этого никому не хватило ума додуматься.

А экспедиционники быстро — раз-раз, — и получилось два входа: две двери, двое ворот, две калитки. Через одну ходят Егоровы, а через другую Кравченко — тоже экспедиционники, семья инженера.

Вот к этому-то хутору и приближались теперь два приятеля. Мысли Никиты витали где-то далеко и высоко — по его лицу ничего не поймешь. А Петькину физиономию, если хочешь, читай как открытую книгу…

Поляна за рекой была постоянным местом сбора.