Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда) - Леонид Словин

- Когда наркоз будет сделан, - звони...

Рындин погасил сигарету и уставился в одну точку. Прошло минут пять. Внезапно явственно послышался шорох. Он вздрогнул и оглянулся, но потом понял: это Карина!

Если секретарь знала, что он в кабинете один, она вела

себя тихо, как мышь.

- Карина, - позвал он, - зайди-ка ко мне...

Она тут же появилась в кабинете.

Каждый раз эта женщина выглядела чуточку другой. Сегодня она не казалась крупной: с жирком в теле, но небезобразным. Как фламандцы любили в рубенсовские времена. Темные влажные глаза ее смотрел на него с собачьей преданностью.

- До каких я свободна, Олег ? Он обвел взглядом всю ее фигуру и коротко бросил:

- Примерно до часа... Только никуда не уходи, пока я не скажу.

- Что ты...

Она вышла из кабинета в приемную. Рындин подошел к двери, выходящей на балкон, отодвинул тяжелую итальянскую занавесь, нащупал руками металлическую перекладину, которую купил в "Селфриджере" в Лондоне. Достал с полочки тальк, посыпал на руки, растер и, крепко обхватив руками перекладину, стал подтягиваться.

- Раз... Пять... Десятьть... Шестнадцать... Двадцать один... Тридцать...

Закончив упражнеие, снова уселся за стол. Звонить еще раз в клинику не стал. Друзья и компаньоны - друзьями и компаньонами, но известную дистанцию соблюдать необходимо, иначе себе же навредишь.

Проснулся телефон. Звонил тихо и успокаивающе. Эту модель привезли из Америки: там умеют играть удобными пустячками. Все для удобства и только для него...

- Да ! - отрывисто бросил Рындин и встряхнул длинной шевелюрой. Он еще ощущал на пальцах растревоженные мозоли от под тягивания.

- Наркоз сделан... - Это Аркашка. - Зрачки не реагируют...

Рындин скрипнул зубами: начинается...

- Резервуары для органов подготовлены ?

- Все сделано...

Он сжал челюсть и резко втянул в себя воздух.

- Вводите сыворотку...

- Вводи сыворотку, - как эхо выстрела в горах отозвался где-то там голос Аркана, обращенный к работающей бригаде.

Молчание. Рындин ощутил запах формалина. Он знал, что ему это только кажется, но ничего не мог с этим поделать. Всегда в таких случаях его преследует тень морга.

- Ждем десять минут. На всякий случай.

- Ждем десять минут. На всякий случай... - повторил там, куда не достигал его взгляд, компаньон. И сбился на визг.

Нервишки погуливают у братишки...

- Не вздумайте пить, - в голосе Рындина зазвучала угроза.

Часы на стене были беззвучными, но Рындину казалось, он слышат, как они отсчитывают время.

Минуты ? Да нет, если судить логично - только секунды.

Что-то вдруг звякнуло. Металл о стекло...

Где ? Нет, это там - в операционной. Вот ведь слышимость?

Еще четыре деления на циферблате, и - шесть минут прошло.. .

В прихожей опять звонит телефон. Кто - интересно ?

Теперь уже семь с половной. Еще две с половиной минуты...

Дыхание в трубке стало более частым: трус, блин!...

Девять и двадцать секунд.. Девять пятьдесят три...

" Спокойней!" - дает себе команду Рындин. Ровнее пульс, глубже дыхание - есть !

"Десять... Минута в минуту..."

- Начинайте ! - отчетливо произносит, нарочито безразлич ным, как ему кажется, голосом Рындин.

- Начинаем, - визгливо повторяет Павленко...

Рындин снова сжал глаза до пятен и боли. Так он достигал равновеся внутреннего спокойствия.

- Разрез сделан...

- Продолжайте, - произносит он просто чтобы что - то сказать.

- Сердце...

В голосе по другую сторону телефона, звучит плачущая нотка. Не хватает только истерики!..

Всякий раз с Аркашкой одно и тоже. Идиот ! Приходится успокаивать.

На этот раз Рындин грубо его одергивает:

- Спокойней, иначе сорвешься. И сделаешь что - нибудь не так. Сосредоточься. Ну !..

Тот, наверное, вздрогнул. Интересно бы сейчас увидеть его глаза...

Рындину мерещится пульсирующее сердце человека, которого он никогда не знал и уже не узнает. Теперь уже не человека даже, а просто - донора. И закон чилась она при неблагоприятном для него стечении обстоятельств только от того, что его жизненный путь и цели доктора Олега Рындина неожиданно пересеклись.

Сердце запихивают в резервуар с раствором.

- Уложили! Сейчас упаковываем.

Теперь надо проверить: готова ли бригада в другой опера- ционной.

Рындин набирает номер по второму аппарату, там у телефона Геннадий Кавторадзе.

- Мы готовы, Олег...

Сколько он им внушал: никаких имен!

Голос его холоден и бесстрастен:

- Подготовься... Машина вот - вот выедет...

Потом приказывает Павленко.

- Отсылай! Там уже ждут.

- Отсылай, там уже ждут... - обреченно кидает тот.

Обоим еще у Рындина учиться и учиться.

Он ждет, держа в руках обе трубки. Начинает про себя считать. Так обыденней.

- Почки ! - голос у компаньона такой, словно его выжали, как мокрое белье, а теперь повесят сушиться на веревку.

Еще полминуты... Минута... Минута и пятнадцать секунд...

- Резервуар готов...

Рындин чувствует, что пульс у него набирает скорость. Такое, наверное, происходит с космонавтами во время взлета.

- Печень... - звучит почти шепот в трубке. Этот сукин сын выводит его из себя своей сопливостью. У Рындина болят мышцы.

Он так и знал: сейчас высморкается. И тот сморкается. Рындину хочется покрыть его отборным матом.

- Селезенка...

От напряженя все сейчас внутри него взорвется. У Рындина начинают дрожать руки, и он двигает ртом, как рыба, попавшая на крючок.

- Дальше сам, - бросает он. - Продолжай...

Он вспотел. Вытирает пот.

Отключает телефоны.

Выходит к секретарю.

На него страшно смотреть. И он тоже может смотреть только в сторону...

Анастасия и Алекс Крончер шли рядом по заснеженной Москве. В столицу пришел мороз. Серебрились от снега крыши, окна расчвечивали цветные абажуры.

Мимо быстрыми шагами пробежали возвращавшиеся с катка девочки фигуристки в рейтузах и курточках с меховыми опушками...

Крончер шел, чуть склонив голову и о чем - то думая.

- Я достану деньги...

- Какие ? - не поняла она.

- На операцию...

Она взглянула на него ошарашенно и тревожно. Помолчала, только чуть глуше стал голос.

- Ты - миллионер ?

- Нет ! - акцент его уже не казался ей таким неприятным, как раньше.

- Твои родители - владельцы крупной кампании ?

- Пока нет, - улыбнулся он, и ей показалось, что где - то зажегся фонарик, и все вокруг стало веселей и уютней.

- Где же ты их возьмешь? - слегка придвинулась она к нему и задорно блеснула серыми глазами.

- Продам машину, - сказал он.

Она прикрыла глаза и отвернулась. Затем снова приблизилась к нему.

- Сколько это ?

- Ну, - шмыгнул он носом. - Тысяч пятнадцать... - А еще пятнадцпть ?

- Возьму ссуду в банке...

Она вдруг схватила его за голову и, глядя на него повлажневшими глазами, отчетливо произнесла:

- Дурак ! Но ты милый и добрый дурак...

Он не двигался.

- Почему ? - спросил он.

- Потому что... Потому что... Потому что я не больна... десяток метров они прошли молча.

- Ты как будто даже не рад тому, что узнал.

- Что ты?! Просто я плохой полицейский для России... - он вздохнул. Ведь я должен был сам об этом догадаться...

- О том, что я не больна? Почему же?

- Потому, что никакая ты Виктору не сестра...

- Ты знаешь, что ты похож на ежика, Алекс Крончер?

- Теперь буду знать...

- О чем еще ты должен догадаться ? - лукаво улыбнулась она.

- Что оба вы - работники милиции. У вас говорят - менты.

Она помолчала, как будто ждала, что он что - то скажет или сделает.

- Скажи, - ты когда - нибудь по своей инициативе целуешь женщин ?

- Нет, - ответил он ей на полном серьезе. - Жду, когда они сделают это сами.

- Тогда ты не дождешься...

Она метнулась вбок, к краю тротуара, где замаячил огонек такси.

- Ты большой дурак, капитан Крончер. когда - нибудь ты это поймешь, но будет поздно.

Она резко открыла дверцу остановившегося такси и вместо

прощания бросила:

- Все вы, мужики, - идиоты Где бы не родились и где бы не жили.

Такси рвануло в снежную пыль...

Как и следовало предполагать Чень оказался человеком ре шительным и оперативным: не откладывал на завтра то, что можно сделать сегодня.

На следующий день в полдень Панадис был на улице Горького, у Ченя. Квартира напомнила бакинцу открытый через полстолетия для всеобщего обозрения склад вышедших из употребления старых вещей. Громоздкая мебель, запах перепревшего плюша и бархата, давно не сменявшиеся, словно бы покрытые перхотью обои.

Чень оставил его одного в гостиной и попросил подожлать.

Панадиса не оставляло неприятное чувство будто он тоже находится здесь как некий экспонат: вроде примуса или керо синки, и уже не принадлежит самому себе.

Минут через двадцать в гостиной вместе с Ченем появились еще двое: плотный, с засиывшим неподвижным лицом крепыш - то ли секьюрити, то ли киллер, и, по видимому, местный уголовный авторитет - бледный, с тонким, очень подвижным ртом и острым, свидетельствующим л вспыльчивости взглядом. Он молча посмотрел на Панадиса.