Умри, старушка! - Сергей Сакин (Спайкер)

ГЛАВА 40-6

Зазвонил телефон. Я чуть не выругался вслух — вылезать из этого уютного гнезда абсолютно не хотелось. Скорее всего, это звонила матушка — кто еще может трезвонить спозаранку. С тех пор, как мы обосновались в этом логове, здешний телефон узнали считанные единицы. Если меня спросят, почему я ушел в шифры и скрываю наши цифры я, пожалуй не смогу ответить на этот вопрос. Может, это было желание обезопасить нашу жизнь сверх всяких пределов, оградить ее от посягательств любого сорта, пусть если даже это будут друзья, возжелавшие угостить меня (нас) полуночным пивом. Счастье, свалившееся на меня быстрее и сильнее (и неожиданнее), чем способны переваривать мои печенки, в своем неправдоподобии казалось хрустально-ранимым, ненадежным. Один взгляд, разговор, звонок — и разрушится этот карточный домик.

Короче, телефон звонил. Трезвонил, не переставая. Любопытство пересилило лень. Кряхтя и матерясь себе под нос, я выполз из кровати и подошел к телефону. Но когда снял трубку, раздался один длинный гудок — не успел. Я снова выругался и вернулся в спальню.

Я нырнул под одеяло и прижал ее к себе. Я до сих пор не мог привыкнуть к ее телу, каждый раз, обнимая, чувствовал какую-то недоверчивую оторопь. Но теперь… теперь между нами была еще и пропасть не желающего таять льда. Как будто я обнимал принесенное с холода полено. Она встала и, быстро одевшись (она по-прежнему все делала быстро), поехала к своим предкам, которых я называл тестем/тещей, испытывая при этом оттенок мрачного удовлетворения, мазохистски признавая свою от нее зависимость. Я дремал еще около часа, потом поднялся и, отжавшись полсотни раз от пола, для бодрости, пошел на кухню, прикидывая, чем набить желудок.

Я сел за стол и подвинул плоскую коробку телефона, в голове зашевелилось какое-то смутное воспоминание, он, кажется, звонил еще несколько раз, пока я спал. Интересно, кто бы это мог быть? Словно отвечая на вопрос, телефон зазвонил. Прям Смольный какой-то, — подумал я, беря трубку. Звонил Стеке, мой давнишний приятель, один из немногих обладателей знания о моем номере. Стеке уезжал вместе со всей бандой на запад, но растафариан-ская медитативная лень, текущая в его жилах вместо крови, заставила Стекса остаться зависать в Польше, вместе с новоприобретенными дружками-травокоурами. Проламывать границу ему было лень. Вернулся он тем не менее в числе последних.

— Привет, Спайк!

— О! Хохо, здорово, братец, тыщщу лет, тыщщу зим! Как щщи?

— Бессипа щщи! Ты в курсе?

— В курсе чего?

— Главного события сезона! Сегодня Пес приезжает!

— Да ну?!

— Гну! он звонил уже из Бреста, уже едет. Поехали, встретим его?!

— Да что за вопрос, в обязат поедем!

Мы приехали неожиданно раньше предполагаемого, или, наоборот, поезд задерживался — мы довольно долго стояли на перроне, покуривая сигареты и обсуждая необходимость оркестра и ковровой дорожки для встречи друга, а также относительный процент телок, едущих подработать на Тверской, к общему проценту пассажирок. Стекса я, как и Пса, не видел с начала лета, и сейчас мне было радостно смотреть на его веселое лицо с вечно обкуренными глазами. Оттого что я сейчас увижу брата, я испытывал какое-то незнакомое ранее волнение. Честно говоря, последнее время я редко вспоминал его, как и всю свою предыдущую жизнь. Может быть, я где-то как-то чувствовал, что такая жизнь в розовых соплях не может быть вечной, и отдавался любви на всю катушку, а может — я просто сам изменился. Да, изменился. И я без всяких эмоций замечал, что у меня все реже и реже возникает желание звонить своим друзьям-приятелям. Мне было очень больно тогда, когда она плакала, и я больше не проверял ее отношение к уличным приключениям. Стексу я рассказал о том, что в этом сезоне ни разу не был на мячике, и он одобрительно поднял брови. Он недолюбливал фанатов и не уставал проповедовать пацифизм. Когда-то давно мы договорились с ним не касаться скользких тем — что можно делить двум выросшим вместе друзьям.

Поезд показался вдалеке, и я узнал полузабытое чувство — в детстве я бегал на железную дорогу и смотрел на проезжающие поезда. Мог смотреть часами, терпеливо ожидая следующего. Считал вагоны, издалека «по морде» различал пассажирские, электрички и товарняки. Любимыми были пассажирские. Я мечтал, став большим и серьезным, так же ездить по делам в разные города. Читал быстро пролетающие таблички с названиями «Москва-Ленинград», «Москва-Киев», всегда свежевыкрашенные и умытые «Москва-Варшава» и «Москва-Прага»…

Я до сих пор люблю поезда и терпкие запахи вокзала, хотя теперь это вызывает у меня саавсем другие ассоциации. (Да и уважаемые читатели на словах «терпкие запахи» наверняка подумают о смраде чурецких беженцев, обитающих по вокзалам. А я о другом.) Поезд натужно засвистел и замедлил ход, издавая тормозящий звук, вызвавший кратковременную зубную боль. Вагоны еще двигались, и перрон пока не заполнился (каловой:)) массой людей с огромными баулами и забавным бульбашским выговором, когда на асфальт московской земли спрыгнула высокая фигура и, сильно мренясь, пробежала несколько шагов, гася инерцию. Мы со Стексом наперегонки бросились к Псу. Он, заметно прихрамывая, шел по перрону, и лицо его было удивленным — он не ожидал, что его кто-то встретит. Подбежав к нему, мы притормозили. Пес смотрел мне в глаза, кажется, даже не замечая Стекса. Чего это он? Я вскинул руку вверх и выкрикнул: «Зига-Зага!», улыбаясь до ушей. «Знаешь, я даже скучал по тебе, уродец!». Его лицо оставалось напряженно-серьезным, и когда он сделал полшага назад и молниеносно занеся руку далеко за ухо, ударил меня длинным тяжелым прямым ударом, только губы сжались чуть сильнее. На какой-то отрезок времени перед глазами была только темнота с фейерверками разноцветных искр, а в ушах — только шум. Когда ко мне вернулось сознание, я обнаружил себя лежащим на асфальте. Вокруг раздавалось шарканье множества ног, приближаясь ко мне, ноги выписывали небольшую циркуляцию. Ну да, как всегда, все предпочитают не вмешиваться.

— Блин, Пес, ты охренел?!!

— Пусть думает в другой раз, заебал со своим фашизмом.

— Да ты чего?!! Он же всю дорогу такой, всегда все нормально было!

— Ага, нормально. Я из-за этих лидеров два месяце в больнице лежал, твари, налетели, все с битами, с арматурой какой-то…

— Так ты с бритыми махался?! А Спайк бегал, орал, что теперь ниггерам в Москве не жить — он типа вендетту за тебя учинит.

— Они-то тут причем?

— Да, честно говоря, мы все думали, что ты на черных налетел.

На этих словах я поднял голову. Пес смотрел на меня все таким же серьезным взглядом, Стеке — с сочувствием. Пес грязно выругался, поправил за спиной маленький рюкзак и ушел из поля зрения. Стеке проводил его взглядом и сел на корточки.

— Да, ну вы даете…

— Ублюдок. На перо его посажу!

— Эй, ты чего говоришь такое! Вы ж братья! — Иди на хуй!

Я подобрался и встал. Пока только на четыре точки. Перрон угрожающе накренился, но мне удалось сохранить равновесие. Я смотрел вниз. Глубоко вздохнул, и с выдохом на асфальт упала багровая капля. Багровая клякса. Точка. Конец предложения.

Еще через несколько секунд я, наконец, окончательно пришел в себя и встал на задние конечности. Стеке с всепонимаюгдей грустью в глазах протянул мне не первой свежести носовой платок. Я взял его и совершенно машинально стал водить им по лицу. Потом посмотрел — платок покрылся размазанными запятыми моей крови. Я побрел к зданию вокзала.

— Проводить? — вдогонку спрашивал Стеке, идущий за спиной.

— Дружище, очень тебя прошу, иди сейчас на хуй.

— Спайк, давай посидим где-нибудь, пивка попьем, откиснешь. Не бычься, помиритесь еще.

— Отвали!

…Я обнаружил себя сидящим в каком-то подъезде. Задница успела замерзнуть, ступенька была холодная. В руке у меня была почти пустая стеклянная фляжка с пойлом, на этикетке обозначенном как «коньяк». Я оглянулся и с облегчением увидел, что подъезд — мой собственный. Но как я здесь очутился? Посмотрел в окно — день уже закатывался, было почти темно. Наморщив лоб, я попытался восстановить последовательность событий дня сегодняшнего. Но где я был и чем я там занимался, узнать было невозможно. В голове мелькали лишь какие-то мутные кадры. По всему получалось, что весь день я провел на автопилоте.

Я встал, конечности захрустели, в ногах приятно закололо. Я потянулся, крутанул несколько раз головой, от чего подъезд несколько раз провернулся вокруг меня. Кажется, я был в нахуи-ну пьян. Как сапожник.

Я поднялся на два этажа вверх и зашел в квартиру. Было совсем темно — она еще не вернулась. Раздевшись, я зашел в ванную. Зеркало послушно отразило мое лицо. Посередине кра- совалась огромная слива, в которую превратился мой нос. Да, удружил братец. Пес… За последние годы мы столько всего пережили вместе, деля по-братски одну биографию на двоих. Я все смотрел и смотрел в зеркало, меня чуть заметно качало. Я вспоминал. Точнее, не вспоминал, перед глазами сами появлялись картинки прошлого: вот мы отбиваемся от чурок в Осетии (он же всегда соглашался со мной! Чурки бесили его не меньше моего!), вот мы являем собой оживший кадр из фильма «Трэйнспоттинг» — несемся со скоростью света по улице, в руках у Пса музыкальный процессор, трофей из музыкального магазина, вот…