Аллегро пастель - Лейф Рандт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Немного мутновато, да», – ответила Марлен. У нее было бледное лицо.
Когда мать постучала в дверь его комнаты и Жером проснулся, он, к собственному удивлению, не ощущал никакого похмелья. «Не знаю, во сколько ты пришел, – сказала мама через дверь, – но я приготовила pancakes[45], может быть, ты проголодался». Было начало двенадцатого, солнечный день. «Sounds great»[46], – ответил Жером. Предпоследнее сообщение от Марлен было таким: «Всё равно был классный вечер. Хотя под конец мне и стало плохо». А последнее пришло всего полчаса назад: «Я чувствую себя на удивление хорошо. Как после хорошего К. Может быть, проблемы с желудком были от пива в „Эразмусе“?» Жерому понравилось, что сообщения от Марлен были похожи на сообщения от друга, с которым он уже много лет ходит по барам. Они были уютными. Сообщения от Тани Арнхайм были более требовательными, хотя их стиль в последнее время изменился. Появилась какая-то осторожность. В сообщениях Тани больше не было ничего такого, что Жером раньше ощущал как шелест, как парение, они стали носителями вежливой и деловой информации. Наверное, это нормально, когда двое долго вместе. У них либо ожесточаются накопившиеся конфликты, либо они любой ценой избегают всех двусмысленных тонов. Он ел pancakes, к которым мама подала шкворчащий бекон, и раздумывал над формулировками имейла Тане. В честном письме Жером должен был бы упомянуть Марлен, но этого он сейчас не хотел. Нечестное письмо Таня опять сразу опознает. Жером решил пока ничего не писать. Его мать, которая давно позавтракала и теперь пила крепкий черный чай, рассказала, что в последнее время любит читать книги об экономике. Жером не помнил такого времени, когда мать не любила читать книги об экономике. Наверное, ее никогда не отпускало воспоминание о том, что она не стала писать докторскую диссертацию на кафедре макроэкономики в Уорике, хотя такая возможность была у нее с марта 1975-го по январь 1976-го. Мать сказала, что после знакомства с Юргеном Каспером, а особенно в странные майнтальские годы, больше интересовалась романами. Жером ответил, что это наверняка связано с распределением ролей в семейных и тому подобных отношениях, папа наверняка всю жизнь читал только нехудожественную литературу и газеты, а мать как бы пыталась подняться над этим. Мама не согласилась. По ее словам, Юрген Каспер в те времена был поклонником Петера Хандке[47], хотя скорее это было еще до майнтальского периода. Тане тоже нравится Петер Хандке, насколько Жером помнил, это был ее любимый швейцарский автор.
Гостиничный номер Марлен немного разочаровал Жерома. Душновато, слишком мягкая кровать, был слышен шум с улицы, это придает номеру южноевропейский колорит, но наверняка мешает спать. Жером сделал Марлен куни, перед этим они какое-то время целовались и потом медленно разделись друг перед другом. Жерому было интересно, сможет ли он полизать ее или ему станет противно. В результате ему понравилось. Он помогал себе указательным пальцем левой руки, и Марлен давала понять, что ей нравится. Как и все женщины в последнее время, она подавала достаточно ясные сигналы. Жером мог ориентироваться на ее реакцию, и основную часть времени он не думал о своих действиях, а полностью концентрировался на моменте, на своем языке, своем пальце и тихих звуках, возникавших при этом. Наверное, теперь, в тридцать пять, секс утратил всю таинственность и поэтому стал наконец безоблачно-приятным и спокойным, освобождающим и прекрасным, но в то же время как бы необязательным, безличным и равнодушным. Если в его бунгало в Майнтале Марлен определяла ход, темп и позиции, то в этой посредственной лиссабонской гостинице уже Жером контролировал процесс. Во всём была такая глубокая естественность, будто это не был всего лишь второй раз. Приглашение от Марлен тоже показалось совершенно естественным. Ранним вечером она написала, что хочет увидеться с ним в ее номере, и назвала промежуток времени длительностью в девяносто минут. Это упростило задачу Жерома. Она пошла на риск, она озвучила приглашение, а он просто реагировал. Они закончили половой акт примерно через сорок минут, он лежал на ней, какое-то время они возбужденно дышали друг другу в лицо, потом поцеловались. Всё получилось, всё было хорошо.
«Yes, yes, – сказала Марлен чуть позже, уже наполовину накрывшись простыней, и добавила: – Работает».
«Как ты интересно выразилась», – ответил Жером. Он подбил подушку, чтобы лечь повыше.
«Не хочешь посмотреть телевизор?» – спросила Марлен. Какое-то время они смотрели португальское телевидение, держась за руки, прежде чем Жером спустя ровно восемьдесят пять минут покинул номер.
Его мать, прочитавшая за день на своем планшете массу статей о безусловном базовом доходе, наверняка подумала, что Жером вернулся с очередной долгой прогулки. «Кажется, у тебя хорошее настроение», – сказала она по-немецки.
«Да, мне нравится тут. Я начинаю действительно любить Лиссабон».
«There you go. We’re not that different!»
«You know that no boy in the world wants his mother to say so».
«Yes, I know… [48] А ты поддерживаешь идею безусловного базового дохода?»
«Конечно», – ответил Жером не задумываясь. Однажды он купил номер журнала «Brand eins»[49], полностью посвященный теме безусловного базового дохода, но прочитал там только одну статью, и то не целиком. Так происходило с большинством журналов, которые он покупал на вокзале во Франкфурте, когда у него было особенно хорошее настроение перед посадкой в электричку до Майнталя.
«Ты еще увидишь много перемен», – сказала мать.
«А ты нет?» – Жером надеялся, что мама доживет минимум до девяноста лет, то есть у нее будет еще двадцать лет для наблюдений за происходящим.
«Но я вряд ли буду в них активно участвовать», – сказала она.
