Аллегро пастель - Лейф Рандт

«А раньше ты что, активно участвовала?»

«Я могла бы быть активнее, как и большинство людей. Но мне нечего стыдиться». После паузы она добавила, что его воспитание было, пожалуй, самым осмысленным, что она сделала за свою жизнь. Жером вырос неплохим человеком. И сайты, которые он программирует, в основном хорошие. В этот вечер Жером относительно рано лег спать.

Марлен, улетевшая во Франкфурт в тридцать шестой день рождения Жерома, теперь часто писала ему, и всё в той же манере, которая с самого начала так понравилась Жерому. Они делились друг с другом повседневными мелочами, и эти мелочи не казались лишними. Причем у Жерома не было впечатления, что эта коммуникация занимает место той коммуникации, которая была у него с Таней. Это было что-то другое, что-то новое, и было бы абсурдно обрывать этот поток сообщений. В то же время Жером сохранял способность с адекватной интенсивностью реагировать на инпут от Тани, потому что теперь они писали друг другу всего один-два раза в день. Таня явно находилась в фазе создания текста, и Жером предполагал, что она так же отключилась от внешнего мира, как отключался он сам, когда должен был срочно разработать сложный сайт. Таня наверняка была красива в таком состоянии. Лицо, до поздней ночи освещенное экраном ноутбука, почти неподвижное, взгляд устремлен вперед, иногда она тихо шепчет отдельные фразы. Как и все ее фанаты, Жером с искренним нетерпением ждал выхода ее новой книги.

Лиссабон был совсем не идеальным городом для пробежек. Повсюду узкие улицы со скапливающимися в них выхлопными газами, среди них совсем мало прямых, на которых Жером мог бы переключаться на спринт, а когда он во время бега слушал музыку, то боялся попасть под один из ретро-трамваев. В принципе, в Лиссабоне он бегал только для приятного ощущения после бега. В день рождения он решил с утра пробежать целых восемнадцать километров, чтобы покрыть километрами хотя бы половину своего нового возраста. На пятнадцатом километре Жером остановился из-за боли в левом колене. Отец поздравил его в Вотсапе, прислал фото Беаты, Герда Янсона и себя, а также спросил насчет пожеланий по подарку. Жером попросил перевести ему сто семьдесят евро на новые кроссовки для бега.

Вечером Жером ковылял вместе с матерью вниз по улице. От ее квартиры до его любимого заведения было всего триста пятьдесят метров. Мама Жерома ради этого вечера оделась значительно ярче, чем накануне, почти как когда-то в Гессене, а Жером был молчаливее, чем на протяжении недели. Физическая травма вызвала сначала фрустрацию, а потом чувство смирения. Оказавшись в ресторане, Жером порадовался тому, что в ближайшие часы не придется вставать и ходить. Как и в предшествовавшие дни рождения, мать стала вспоминать 7 ноября 1982 года. По ее словам, это был один из последних солнечных дней года, отец сперва посмеивался над ее эмоциями, а потом сам расплакался от умиления, когда в первый раз взял на руки маленького Жерома. «Ты уже смотрела меню?» – спросил Жером, чтобы прервать рассказ. Мама рассмеялась. Да, она ознакомилась с меню четыре дня назад, еще когда бронировала стол. «I’ll go for the rabbit»[50]. Жером не хотел зайчатины. Алкоголя тоже не хотелось. Он заказал запеканку с фаршем, она наверняка хорошо получится у жены харизматичного официанта, которая работает на кухне. С немного преувеличенной серьезностью, возможно вызванной болью в колене, Жером рассказал матери, что в конечном счете он всегда предпочитает блюда, которые можно в целом охарактеризовать как «просто и сытно». «Это относится и к азиатской, и к европейской, и к американской кухне, – сказал Жером, – насчет Африки и Океании не знаю». Мама понимающе кивнула и ответила: «Ты часто об этом говоришь».

По сравнению с предыдущими годами у Жерома было мало планов на новый год жизни. В тридцать четыре он решил серьезно влюбиться, и это произошло. В тридцать пять он хотел зафиксировать состояние дистанцированной жизнеутверждающей открытости, которого он достиг в предшествующие недели вместе с Таней; полгода спустя этот процесс был катастрофически нарушен. А что теперь, спустя еще полгода, с воспалением в колене и новой дружбой с Марлен Зайдль?

«Any plans for your new age?»[51] – спросила мать в этот момент. Жером покачал головой. «Not really[52], – сказал он, – сначала надо вылечить колено».

Официант принес графин водопроводной воды со льдом и листиками мяты. Принимая заказ, он, как обычно, имел свирепый вид. Он никогда не выглядел заинтересованным в клиентах, но был при этом очень внимательным. Перед уходом Жером и его мать всегда жали ему руку.

17

Провести Рождество в Берлине – для Тани это было в новинку. По слухам, город выглядел в это время вымершим, понаехавшие в возрасте до двадцати восьми называли такую обстановку странной и депрессивной, а люди постарше – приятной и спокойной. Таня давно собиралась увидеть это своими глазами, и, раз уж Сара сообщила, что в этом году точно не поедет в Киль, Таня предложила родителям отметить Рождество у нее в Берлине, в узком кругу, а в первый день выходных можно вместе сходить в ресторан, лучше всего в Шарлоттенбург, на празднично украшенную Курфюрстендамм.

Родители Тани приехали 24 декабря в первой половине дня, чтобы прибыть к Тане примерно в пятнадцать часов, пока еще не стемнело. Сара собиралась прийти попозже, к чаепитию со штолленом[53] и печеньем в украшенном Танином кабинете. Таня купила карликовую елку и заказала на маркетплейсе «Амазона» коробку старых рождественских украшений. Их оказалось даже многовато для маленького деревца, но Таня подумала, что лучше слишком много, чем слишком мало. Ее политика по части рождественских украшений противоречила тем правилам, по которым она обычно одевалась или обустраивала квартиру. Свечи Таня тоже не любила, но к сочельнику она расставила по комнате семь свечей. Таня сама удивлялась тому, сколько труда она вложила в создание правильной атмосферы, и тому, что это даже доставило ей удовольствие. Ужин еще утром привезли в картонных коробках и в фольге, что-то Таня убрала в холодильник, остальное стояло в духовке и ждало своего часа. У нее было смутное ощущение, что она будет хозяйкой рождественского ужина в первый и последний раз. Это ощущение нравилось ей. Это был особенный день.

Родители в последний раз были в этой квартире семь лет назад, вскоре после новоселья, им нужно было познакомиться с арендодательницей, которая потребовала поручительства. И вот родители поднялись на четвертый этаж, мать Тани изобразила улыбку, которая должна была быть спокойной, вежливой и немного рождественской,