Раб лампы - Наталья Андреева

Давид рассердился. И отошел на нее на безопасное расстояние.

Она тоже разозлилась: ах, вот как! С ней так нельзя. Недомолвки, тайные взгляды издалека. Если он по-прежнему будет с ней обращаться как с хрустальной вазой, пусть лучше уезжает. Она ни полшага не сделает навстречу. Это ее позиция, так было и так будет. Всегда. Если он этого не понимает — пусть уезжает. Она встала и направилась к дому — мириться с Дере.

Альберт Валерианович пил на кухне безалкогольное пиво из запотевшей бутылки. Только-только взял из холодильника. Она вошла, села напротив, вздохнула и сказала:

— Алик, у тебя горло заболит. Пиво холодное.

— Ну и пусть, — буркнул Дере. — Быстрее сдохну.

— Не глупи.

— Отстань!

Молчали. Он демонстративно пил пиво, она вертела в руках чайную ложечку, тщетно пытаясь ее согнуть. Зато ее пальцы постепенно нагревались. Дере какое-то время смотрел на ложечку в ее руке, потом размеренно сказал:

— Надо что-то решать.

— Что?

— Решать тебе. Мое терпение тоже не беспредельно. Погуляла — и хватит. Но если ты будешь делать это постоянно, да еще у меня на глазах жить с любовником, я этого терпеть не буду. Я завтра уезжаю, Дуся.

— Давид сказал то же самое.

— И что ты решила?

Она встала. Подошла, обняла его здоровой рукой за шею. Дере не шевелился. Она нагнулась и поцеловала мужа в макушку. Потом улыбнулась: а там намечается лысинка! Будет как Карла Янович. Шляпу носить придется.

— Дере, Дере. Какой же ты глупый! Ну разумеется, я выберу тебя!

РОТ

Вечером она сказала Давиду, стараясь не смотреть ему в глаза:

— Ты не мог бы переночевать сегодня на первом этаже? В гостиной или в мастерской. Где хочешь. Дом такой большой.

— Не понял?

— Видишь ли, в моей спальне будет Альберт Валерианович, и…

Она замялась. Ну что тут еще объяснять?

— Вот теперь понял, — кивнул Давид. — Ну что ж, все логично. Он муж.

— Вот именно.

— Я лягу на веранде. Можно?

— Ну конечно! Тебе, должно быть, понадобится раскладушка?

— Не беспокойтесь обо мне. Матрас на полу расстелю — и довольно.

— Но ты не уедешь?

— Я обещал вам маньяка. Вы мне за это деньги платите. Получите — и мы расстанемся.

— Значит, Сеси не маньяк?

— Он несчастный юноша, которого, как и меня, жестоко обманули, — усмехнулся Давид.

— По-моему, я тебе ничего не обещала, — тихо сказала она.

— А я и не вас имел в виду.

Как ни странно, поговорить с Давидом было проще, чем объясниться с Дере. Как сказать? «Тащи свои вещички в мою спальню»? Или: «Займи свое законное место»? А может: «Прости меня, я больше так не буду»? После ужина она сказала нейтрально:

— Алик, диван в гостиной неудобный. У тебя, должно быть, спина болит. Я видела, как ты сегодня утром морщился, когда делал зарядку.

— Я абсолютно здоров, — отмахнулся Дере. Потом сообразил: — Это что, приглашение? Разумеется, кровать в твоей спальне гораздо удобнее! А главное — она такая широкая!

Она молчала.

— Так я перебираюсь туда?

Она молчала.

— Вот и отлично! — обрадовался Дере. — Я рад, что ты наконец догадалась!

Ах, вот чего он ждал! Вот почему смотрел на нее с таким видом! Досадная помеха — Сеси — устранена, извольте дать мне мой сахарок! Он ждал поощрения! Маргарита думала, что ее муж умнее. Но — похоже, что ревность отшибает мозги. Потому что Альберт Валерианович не преминул сказать Давиду:

— Диван в гостиной неудобный. Постели матрас, иначе спина заболит. А я перебираюсь в спальню к моей жене! И мне желательно, чтобы ты нам не мешал!

— Я все понял. Маргарита Ивановна мне уже сказала, — спокойно ответил Давид. Его лицо словно окаменело.

— Замечательно! Все точки над i расставлены! А жизнь-то, похоже, налаживается! — И весело насвистывая, Альберт Валерианович удалился.

В десять вечера супруги уединились в спальне на втором этаже. Альберт Валерианович все делал обстоятельно. Перестелил постельное белье, взбил подушки, принес второе одеяло. Не набросился на нее с порога. Лег в пижаме, хотя в комнате было жарко, и заботливо спросил:

— Как твое плечо? Тебе не надо делать резких движений.

Это значило: если ты не в настроении, я просто могу полежать рядом, мне сейчас и этого довольно. Все остальное она знала наизусть. Ее поцелуй в губы означает согласие. Раздеться он должен первым. Позаботиться о том, чтобы она не забеременела, тоже должен он. Это не страсть, это ритуал. Примирение супругов. Им в равной степени этого не хочется, но таковы правила игры. Ни разу в жизни муж не дал воли чувствам. Даже в момент, когда человек, казалось бы, не в состоянии себя контролировать, не стиснул ее так, чтобы стало больно или остались синяки на теле. Не закричал что-нибудь неприличное или хотя бы «мама!» Ее так и подмывало спросить: «Алик, как тебе это удается? Человек ли ты? Может, машина? Если расковырять в тебе дырочку, не обнаружится ли внутри скрытый механизм?» Они прожили вместе пятнадцать лет и все равно друг друга стеснялись. Старались сделать все побыстрее и попроще.

Одно время она даже думала, что у мужа любовница. Как-то он должен расслабляться. Где-то и с кем-то. Потом поняла: Дере с этой женщиной не спит. Это платонические отношения, которые нужны ему, как воздух. Чтобы жаловаться на жену. И сохранять иллюзию независимости. Мол, если ты меня прогонишь, мне есть куда идти. Или: не думай, что ты пуп земли, и я тоже кому-то нужен.

Сегодня она думала о Сеси. Это было неприлично, но муж ведь не мог подслушать ее мыслей. Сеси был лучшим любовником из всех, которые у нее когда-либо были. Их было мало. До Альберта Валериановича, сам Альберт Валерианович и Сеси. Но она все равно знала, что лучше него не было и не будет. И пробовать нечего. Страсть между ней и Сеси вспыхивала мгновенно. Даже если она устала и ей не хотелось, он добивался того, чтобы желание приходило, и разрядка наступала для обоих.

«И как я буду без этого жить?» — подумала она, не открывая глаз. Алик уже лежал рядом; он всегда держал паузу перед тем, как пойти в душ. Ей казалось, что он следит за ней — тайно, из-под опущенных век. Или чего-то ждет. Но чего? Комментариев?

— Все в порядке?

— Да. Все хорошо.

— Я не сделал тебе больно?

— Нет, что ты! Ты был очень осторожен.

Он наконец ушел. Маргарита повернулась на бок, застонала и впилась зубами в подушку. Так ей захотелось укусить мужа. До крови. Хотя он и не сделал ей больно. Но приятно не сделал тоже. Он не сделал ничего. Пострадала подушка. Как всегда, она быстро успокоилась. Это не смысл жизни. Не трагедия. Миллионы женщин живут так же. От этого не умирают. Напротив, становятся сильнее. Она тоже будет сильной. И будет, как и прежде, работать. Кто сказал, что та, прежняя жизнь была плоха? О скульпторе Маргарите Мун писали, ее работы покупали, ей завидовали. Клара, к примеру.

Она вздрогнула. Клара и Дере! Пора узнать их тайну. Момент подходящий.

Альберт Валерианович вернулся, довольный собой. Теперь он лег в постель без пижамы, в одних трусах. Она с удовольствием потянулась губами к его прохладной, душистой коже. Муж пользуется дорогой парфюмерией, не курит, бегает по утрам, делает гимнастику и отлично выглядит. Мышцы у него упругие, кожа на удивление гладкая, и даже на груди почти нет волос. Она медленно стала целовать его грудь, легонько и нежно дотронулась губами до сосков. Дере вздрогнул.

— Я не понял.

— Нет, ничего.

Она отодвинулась. Ну почему как только все заканчивается и он приходит из душа, ей его хочется? И почему после этого он ложится в постель без пижамы и ведет себя как человек? Уже не боится что-то в ней сломать, как-то обидеть. Может, им вместе сходить к психотерапевту, поговорить об этом? Она чуть не рассмеялась от этой мысли. Дере ненавидит врачей! Затащить его к любому из них невозможно, даже к психотерапевту, который не лезет в рот, не пальпирует и не делает уколов. Улыбку Дере уловил.

— Тебе весело? Я тебя рассмешил?

— Нет. Мне просто… Радостно, да.

— Значит, я тебя обрадовал? Мне кажется, что все налаживается.

— Да. Я тоже так думаю. Алик…

Она сделала паузу, давая понять, что пришло время для важного разговора.

— Что такое? — Дере сразу насторожился.

— Клары больше нет. Я думаю, нет смысла хранить тайну.

— Какую тайну?

— Из-за чего вы с ней враждовали?

— Ах, это… — протянул Дере. — Разве она тебе ничего не рассказывала?

— Нет.

— Надо же! — Он усмехнулся. — Гатина, у которой язык за зубами не держится, молчала почти двадцать лет!

Он говорил о Кларе так, будто та была жива.

— О чем она молчала? — настороженно спросила Маргарита.

— О нас с ней, — нехотя сказал Дере.

— Вы были любовниками?!

— Это такая давняя история. И… глупая.

— Давай, рассказывай.