Проблема SETI - Олег Мороз

Сегодня утром, взглянув на море, мы никак не могли разобрать, где море, а где небо. Точнее, часть моря — от берега и до некоего «горизонта» — различалась хорошо. И часть неба тоже. А вот посередине — не поймешь что, какое-то белесое пространство. Мы с Вовкой склонялись к тому, что это небо, и лишь когда по «небу» поплыла моторная лодка с выключенным мотором — с нее рыбачили, — тут только мы поняли, как жестоко мы ошибались.

Но все-таки волшебное, скажу я вам, это зрелище: лодка плывет по небу.

Вскоре после завтрака принесли вызов на переговорный пункт. Хорошо еще, мы не успели уйти на пляж — почтальон нас застал буквально на пороге. Тем не менее вызов запоздал, и мы что есть духу помчались сквозь воцарившееся уже в Коктебеле пекло.

Вот ведь как бывает — с самого утра я чувствовал, что сегодняшний день будет праздничным. Это феерическое видение — лодки, как ни в чем не бывало передвигающейся по небу, — это ведь не зря. Это доброе предзнаменование, я был в том уверен. Так оно и оказалось: впервые Лида сама позвонила.

Больше вроде бы уже ничего не надо: она сама позвонила — спрашивает, как Вовка и вообще как дела, — но ведь поди ж ты, словно одного этого недостаточно, уже в конце нашего разговора Лида замечает как бы между прочим:

— Кстати, анкету твою все-таки решили напечатать… Да, собственно говоря, можно считать, она уже напечатана: номер выходит завтра… Рыбников звонил… Так что имей это в виду.

…Верно замечено: в жизни всякого человека черные дни неизбежно сменяются светлыми, праздничными. Тут есть какой-то свой ритм, своя закономерность. Не может так быть, чтобы несчастье следовало за несчастьем, наезжало одно на другое. Это уж совсем ни на что не похоже. Это разве что у какого-нибудь бедолаги, оставленного всеми богами… Обычный же строй и ритм: в конце концов, после всех бед и невзгод, наступает такой день, когда перед твоим взором проплывает воздушная лодка как знак близкой радости. И уже в этот момент словно бы кто сказал тебе доброе слово…

(Это, кажется, из Жака Превера. Или, скорее, из Элюара…)

Ну а после предзнаменование сбывается: это самое слово действительно тебе говорят.

…Весь этот день проходит для меня в какой-то эйфории. Я словно бы парю над землей (вот, наверное, в чем смысл парящей в небе лодки!). Все-то мне нравится, все-то меня умиляет — даже то, что совсем еще недавно не вызывало ничего, кроме раздражения.

Обрадовала меня, конечно, не столько анкета, сколько сам Лидин звонок и что она принимает в этом какое-то участие.

Все же, опасаясь, как бы не нарушить это эйфорическое настроение, я уговариваю Вовку пойти на этот раз купаться не на «цивильный» пляж, а куда-нибудь подальше, на пустынное место, в сторону Карадага (мы иногда туда ходим). Впрочем, уговаривать его особенно не надо — он прекрасно знает, что у тех «диких» мест немало своих преимуществ — можно половить крабов под камнями, пособирать затейливые камушки (которыми особенно славен Коктебель)…

Однако ни он, ни я не подозреваем еще об одном подарке, который нам готовит судьба. Проходя «диким» пляжем, мы встречаем дремучего старика, сидящего в теньке под обрывистым берегом (видно, что он только что вышел из воды — волосы, борода его мокры). Ми собираемся идти дальше (уж если выбирать пустынное место, так уж действительно такое, чтоб ни души), однако старик как-то странно, без всякой подготовки — приветствия и всего такого прочего — заговаривает с нами. Он говорит, что живет в этих местах тридцать пять лет, но сегодня впервые искупался в море.

— Отчего же вы не купались?

— Да все как-то некогда было…

Вот это я понимаю: за тридцать пять лет некогда искупаться!

Приехал он сюда сразу после войны со своей старухой и внучкой; сын погиб на фронте, сноха умерла от какой-то болезни (от какой именно, старик уже не помнит). Внучка тоже болела, вот врачи и посоветовали им переехать с ней сюда, в Крым. Сначала некогда было — строил дом. Потом в колхозе работал, вечером — у себя в огороде…

— Неужто, — спрашиваю, — вы внучку-то не купали?

Старик изумленно смотрит на меня своими белесыми, словно выгоревшими глазами:

— Как не купать — жена купала. А я вот — в первый раз сегодня…

Старуха его давно умерла. Внучка вышла замуж, уехала. Пишет иногда. А в общем-то один как перст доживает старик свой век.

Что-то мне не верится, чтобы за тридцать-то пять лет нельзя было улучить минуту. Я продолжаю докапываться до истинной причины, и наконец старик мне ее открывает:

— По правде-то сказать, время, конечно, было… Но вот тут какое дело — боялся я. С детства еще у меня это. Когда в России жили, в деревне… Речка там у нас — название-то забыл уже. Небольшая такая речка, по в иных местах глубокая. Позвали меня как-то ребята купаться. Пришли, купаемся. Аида, говорят, на другой берег. Я говорю: не пойду, боюсь, плавать я не умею. А ты, говорят, как мы: шагай по дну, а на поверхность только воздух глотнуть выныривай. Я и пошел сдуру с ними по дну. Дошел до середины — чувствую, ни дна не достану, ни на поверхность вынырнуть не могу. Такой страх на меня нашел — чувствую, тону. Хочу закричать, а вместо этого только воду глотаю… Не помню, как вытащили меня. Говорят — насилу откачали. С тех пор я и стал воды бояться.

— А как же теперь-то?..

— Что теперь? — не понял старик.

— Как же теперь не боитесь?

— Теперь не боюсь. Забыл свой страх. Умные люди говору, когда человек свои страхи забывает — это к скород смерти значит. Вот и я думаю: дай хоть перед смертью узнаю, что же оно такое, это море…

Долго мы еще с ним так говорили. Владимиру этот разговор наскучил, и он отправился на «подводную охоту» — так он это называет. По правде говоря, название чересчур громкое — он просто лежит на поверхности воды, как поплавок: с маской, трубкой, ластами это без труда получается. Но когда смотришь сквозь маску в глубину воды, вправду ощущаешь себя этаким аквалангистом-охотником, далеко проникшим в морские глубины. Перед твоим взором в прозрачной воде открываются волшебные морские пейзажи. Зеленые травяные джунгли перемежаются с песчаными полянами и опушками, там и сям видны причудливые нагромождения камней, стайки пугливых рыбешек… И со всем этим черт знает что делает солнце — все это пребывает в постоянном движении, в переливе немыслимых красок. И азарт тебя охватывает поистине охотничий. Увидел в траве или между камнями какого-нибудь бычка — и мчишься за ним что есть духу, вовсю работая ластами, хотя понимаешь бессмысленность и безнадежность этой погони. Иное дело краб. Этому уйти от тебя не так-то легко. Он, правда, пытается боком-боком ускользнуть куда-нибудь под камень либо же зарыться в песок… Но вот ты приблизил к нему свою руку. Он становится почти вертикально, напоминая волейболиста, принимающего низкий мяч: сам присел, руки вытянуты вверх. У краба вверх вытянуты клешни, он старается ухватить тебя ими, ущипнуть побольнее. Но ты изловчился и берешь его сзади за твердый панцирь. Против этого у него нет защиты, природа о ней не позаботилась.