Кабала - Александр Потёмкин

Именно в этот миг перед глазами Петра Петровича возник невзрачный очкарик — невысокого роста, лысоватый, с выпуклым морщинистым лбом и ярко-синими прожилками на крупном пунцовом носу. Он с трогательной услужливостью начал:

— Приглашали? Разрешите представиться — профессор Кошмаров. Евгений Кошмаров!

Парфенчикову сперва показалось, что у него возникло очередное мимолетное наваждение. — Минуту он колебался в сомнениях: мерещится ли ему незнакомец или тот существует на самом деле?

— Как раз занимаюсь проблемами, которые вас волнуют, — продолжал очкарик. — Собираюсь изложить вам много интересного, чтобы упросить о подобающем участии в моих исследованиях.

Петру Петровичу пришлось выныривать из своих грез в пошлую реальность. С жестокой усмешкой он спросил:

— Как я мог приглашать совершенно незнакомого человека? Да и откуда вам знать, какие вопросы гнездятся в моем сознании? Все это чрезвычайно подозрительная мистика… Как вы сказали? Господин Кошмаров? Профессор? Никогда не слышал! — Но тут Парфенчиков вторично засомневался: подтвердил ли тот свое имя?

— Вы правы! — охотно подхватил лысый. — Я не собираюсь доказывать факт нашего знакомства. Расточительная на мерзости столичная тусовня, отхватившая, используя подлог, роль интеллектуальной части общества, выдавила меня в закулисье. Поэтому публике я не виден. Но хочу с гордостью заметить, что тем не менее появляюсь всегда без вызова, стремясь доказать свою научную исключительность. Согласен, что пока не был вами востребован, но абсолютно уверен, что уже через пару минут вы стали бы обращаться за советом. Причем настаивали бы на нем. Я ведь единственный, кто точно предвидит обстоятельства самого ближайшего будущего. Нет, я не прорицатель, не оракул. Я, так сказать, модулятор нового времени. А вы, как я знаю, мечтаете стать участником таких научных экспериментов. Даже согласны безоговорочно жертвовать собой. Такой настрой мыслей мной искренне приветствуется. Времени у нас, господин Парфенчиков, не так уж много, может, начнем?

— Как это? — заинтересовался Петр Петрович.

— В самом начале необходимо изменить вашу генетическую программу и набор социальных характеристик. Сегодня быть только русским, полинезийцем, арабом или японцем чрезвычайно опасно. Совершенно бесперспективно существовать в монокультурном пространстве. Это сковывает этнос, не дает ему шансов сохранить себя в ходе эволюции. Чтобы переломить ситуацию к лучшему и с оптимизмом взглянуть в будущее России, я должен добавить в вашу кровь пятнадцать процентов немецкой генетической закваски. Это качественно обновит в русском человеке биомеханизмы, отвечающие за организованность и правовую дисциплину. Десять процентов китайской крови повысят трудовую активность и придадут способность к внутренней сосредоточенности. Десять процентов еврейской крови обеспечат развитие предприимчивости и рачительности. А еще пять процентов грузинской крови, несомненно, улучшат внешний вид русского человека, усилят его эмоциональность и жизнелюбие.

— Так что, во мне останется лишь шестьдесят процентов русского?! — почти в ужасе вскричал я. — А нельзя ли, профессор Кошмаров, хотя бы без еврейской и грузинской крови?

— Без участия этих двух этносов никак нельзя. Вы достаточно заурядный индивид. Редкие русые волосы, широкие скулы, нос вдавленный, как у боксера, подбородок скошенный. Жидкая растительность на лице — женщины этого не любят. Глаза бесцветные — то ли серые, то ли бледнозеленые. Ростом тоже не удались, никак не выше 162 сантиметров. Так ведь? Грузинские гены сделали бы вас красавцем жизнелюбом, любимцем общества. И разве случилась бы история с бездарной продажей за гроши отцовских заводов, если бы в вашей генетической программе присутствовал еврейский элемент? Никогда! С таким стартовым капиталом, который оказался у вас в Смоленске и Твери, и с десятью процентами еврейства вы бы уже стали известным олигархом. Ваше имя значилось бы в списке богатейших жителей планеты! — Глаза Кошмарова сквозь стекла очков насмешливо засверкали.

«Десять процентов, пять процентов… Это как рассчитывается?» — скептически подумал Парфенчиков. Но профессор тут же ответил, явно радуясь завязавшейся дискуссии:

— Ведь что такое десять или пять процентов? Бабушка или дедушка с любой стороны оказались бы наполовину грузинами или евреями. Небольшая, но важнейшая капелька в формировании успешного российского этноса. Не отказывайтесь, берите с гордостью все, что я вам предлагаю. Ведь изначально вы на многое были согласны. Что вам вопли радикальных националистов? С ними в будущее не отправишься, билеты в процветающую страну не приобретешь.

Профессор, наконец, пробудил в Петре Петровиче некоторое любопытство.

— А если одна или две из перечисленных вами кровинок уже присутствует в русском человеке? Как быть? Усомниться в ваших предположениях?

— В таком случае необходимо добрать недостающие. Для вас только вышеупомянутый этнический коктейль будет наиболее успешным, — гость со значением повысил голос.

— Скажите, профессор, а наша русская кровь кому-нибудь нужна? — спросил Петр Петрович, слегка запинаясь.

— Еще как нужна! Буйство воспаленного сознания — главнейший двигатель развития человечества, и у русских эта особенность выражена наиболее ярко. Непомерная страсть к предмету обожания или вдохновения не имеет себе равных в других этносах, ведь поэтому мы так легко и самозабвенно создаем себе идолов. Мы воспринимаем искусно подброшенную ложь, лубочный миф, как самое истинное событие, потому что живем чаще внутри себя, чем наружи. Самоотверженность и бесстрашие русских воспеты в веках и занесены на скрижали мировой цивилизации. Столько гениев, сколько дала мировой культуре Россия, пожалуй, не насчитает ни одна нация. Один из предпоследних в этом списке Сталин…

Парфенчикову почудился в гримасе Кошмарова зловещий холодок.

— Сталин? Сталин? — поморщился я.

— Да-да, гений и злодей Сталин. Экспериментатор, колдовавший над человеческим материалом, мечтавший переместить отдельный человеческий ум в гигантский котел познания единой пролетарской истины. Если бы не было его трагических опытов, то в сознании масс глубже укреплялась бы утопическая идея возможности и полезности такого развития. — Голос очкарика, до того глуховатый и низкий, теперь напоминал раскаты грома.

— Но почему вам не удалось шепнуть ему доверительно, что эксперименты с кооперативным пролетарским сознанием не имеют никакой перспективы? — с жаром спросил Парфенчиков. Кошмаров побледнел и шепотом признался:

— Мне не удавалось явиться ему. Как раз наоборот! Он сам являлся мне, и я был увлечен этой же идеей. На сей раз я ошибся в прогнозах. О, я далек от убеждения в своей исключительности. Да-да, и я подвержен заблуждениям. Ну что, начнем? Вас, господин Парфенчиков, ждет увлекательный эксперимент!

— Я, пожалуй, соглашусь. Но каков будет итог? Кому послужу я в этих исследованиях? — искренне заинтересовался Петр Петрович.

— Странный вопрос. Русскому человеку, кому же еще! В сложнейшее историческое время мировых переделов он станет образцом мультиэтноса, обогатит себя лучшими генами современных популяций, резко повысит жизнеспособность, что позволит ему уверенно шагнуть в будущее. Да и вообще, смешение этносов — это мотор процесса активных мутаций, стимулирующий эволюцию. Новый статус обеспечит русским прочное место в ходе развития цивилизации. Вам ведь это не безразлично? — патетически закончил Кошмаров.

— Отнюдь! Поэтому я к вашим услугам, — твердо заявил Парфенчиков. — Прекрасно — служить высокой цели. Как раз это стремление характерно для русской души. Вижу, вы приготовили шприц. Значит, инъекция?

— Да. Ложитесь на живот. Хочу предупредить, что эксперимент состоит из нескольких составляющих. Еще не готова сборная пилюля от четырех наций. Мы начинаем лишь с немецкой. Потом будем пробовать еврейскую и так далее. Надо дождаться результатов. Как изменится Парфенчиков? — Профессор открыл потертый чемоданчик, натянул резиновые перчатки, взял ампулу с этикеткой «немец» и, надломив ее, принялся вбирать в огромный шприц какуюто красную жидкость. — Действие первого коктейля инъекций вы будете чувствовать не больше часа. Если он придется вам по вкусу, то мы приступим к следующей процедуре. Ну, а если пожелаете, я могу в дальнейшем изменить ваш этнический состав в соотношении 60 на 40. Впрочем, когда вы захотите со мной встретиться, чтобы обсудить этот вопрос, милости прошу. Я буду появляться всякий раз после пяти ложек молотой маковой головки, — буднично сообщил профессор.

«А вдруг это царская доза опийного молочка?» — глядя через плечо на шприц, полный загадочной жидкости, с надеждой подумал Петр Петрович. Впрочем, тут он заметил еще три ампулы, расставленные в чемоданчике. “Еврей”, “Китаец”, “Грузин”, — прочел он надписи. Ожидание какогото невероятного чуда охватило его. Это возбуждало не меньше, чем пожелтевший от обилия опия кукнар.