Криминальный отдел - Андрей Ильин

— Почему учебный захват снова должна была осуществлять группа спецназа? А не, к примеру, сводный отряд работников нескольких отделов милиции? У нас ведь тоже есть группы быстрого реагирования. Которые обучены ничуть не хуже хваленых альфовцев. Что мы и попробовали доказать. Рискуя навлечь на себя гнев начальства.

Грибов потупил глаза.

— Но кто-то ведь должен начинать. Кто-то должен пострадать за справедливость. Пусть даже этими «кем-то» оказались мы. Мне кажется, пора сломать нездоровую тенденцию централизации и концентраций оперативных и материально-финансовых возможностей в одних отдельно взятых руках. И поставить вопрос ребром… И если бы нам позволили… и снабдили соответствующим специмуществом… то…

— Это точно. Кабы нам дали их оружие, спецтехнику и оклады… Мы бы ничуть не хуже… Вон ведь Григорьев с Грибовым смогли, справились… Чем мы хуже спецов… — вразнобой загалдели следователи.

— Тише! Тише! — застучал карандашом по графину подполковник. — Мы здесь собрались совсем не затем, чтобы обсуждать перераспределение материально-технических предпосылок. Мы собрались здесь разобрать персональное дело следователей Грибова и Григорьева…

— А что Грибов? Правильно говорит Грибов. Одним путевки в дома отдыха, премии и звания, а другим оклад и хрен на палочке…

— За что их разбирать-то? За то, что они спецназовцам нос утерли? Так давно пора. А то зазнались. На улице встретят — рожу в сторону воротят…

— Работают раз в год. И то по заранее согласованному с начальством сценарию. Устраивают показуху! А мы каждый день горбатимся, и никакой благодарности…

— Правильно мужики сделали. Их благодарить за это надо. Что делом показали…

Собрание явно повернулось не в ту сторону.

— А если бы это было боевое! Настоящее боевое! С настоящими заложниками? Если бы эта их авантюра не удалась? И заложники погибли? Что тогда? — заорал, перекрывая общий гвалт, подполковник. — Об этом вы подумали?

— Об этом подумали. Еще там, на объекте, — тихо сказал Грибов во враз наступившей тишине. — Если бы это была боевая операция, мы бы высовываться не стали. Мы же понимаем…

— Ни в жисть! Что мы, дурные, под чужие пули лезть, — подтвердил Григорьев.

— Но ведь мы знали, что это только учения. И что, строго говоря, учения для того и проводятся, чтобы выяснить сильные стороны врага и слабые собственные. Так сказать, ради выявления ошибок, которых можно будет избежать в случае возникновения аналогичной ситуации в реальных оперативных условиях. И которые мы своими действиями постарались указать…

— Так! Все! Данную тему закрываем. Этот последний ваш проступок выходит за рамки моей компетенции. Думаю, в нем и в его последствиях разберутся назначенные в комиссию ответственные лица. И сделают соответствующие выводы… А мы, то есть наш отдел, в свою очередь должны помочь комиссии раскрыть морально-производственный облик известных нам следователей Грибова и Григорьева. Которые и раньше неоднократно…

— Что неоднократно?

— То же, что и сейчас! Безобразничали неоднократно.

— Когда?

— Раньше. До того. Ну то есть до учений…

— А что до учений?

— Нет, вы расскажите сами, какие происшествия имели у вас место до учений.

— У нас? Никаких происшествий. Кроме очередных производственных успехов. К примеру, неделю назад мы получили столь необходимые отделу показания по делу гражданина Семенова.

— Вот-вот. И об этом расскажите.

— Об этом, то есть о наших производственных успехах, уже все знают. Следователи дружно закивали.

— Нет, вы расскажите присутствующим, каким образом вы эти показания получили.

Грибов недоуменно пожал плечами.

— Нормально получили. Путем душеспасительной беседы с подозреваемым в противоправных действиях гражданином Семеновым. В ходе которой он раскаялся и признал свой в корне не правильный образ жизни. Что мы и запротоколировали. И на чем с ним расстались. Под подписку о невыезде.

— А Семенов в своей жалобе прокурору трактует события несколько иначе, — злорадно сообщил подполковник, разворачивая бумагу. — Вот пожалуйста: "Следователи Грибов А.С. и Григорьев С.М. предупредили меня, т.е. Семенова С.И., что в моем, т.е. Семенова С.И., доме неизвестными лицами заложены две бомбы замедленного действия, которые должны взорваться предположительно между 17 и 18 часами местного времени. Мотивируя свои действия и отсутствие соответственно оформленного ордера на обыск угрозой для моей жизни, они осмотрели мою квартиру, вследствие чего нашли и изъяли полкилограмма не принадлежащего мне золота в слитках, неизвестно как попавший в дом полиэтиленовый пакет с валютой иностранного достоинства и бомбу замедленного действия с часовым механизмом…

Показав мне бомбу, они сказали, что, по их сведениям, в доме есть еще одна бомба и что для ее скорейшего обнаружения им необходимо произвести более тщательный осмотр помещения согласно моей добровольной, в письменном виде, просьбе. Которую я и написал.

В результате розыска второй бомбы они нанесли моему жилищу невосстановимый урон, выразившийся в порче полового и стенового покрытий, и нашли еще килограмм не принадлежащего мне золота в монетах царской чеканки. Не найдя вторую бомбу, они заявили, что не уйдут из моего дома, пока не получат от меня соответствующих признаний. Пусть даже он вместе с ними взлетит на воздух. И еще раз показали устройство первой бомбы. Сильно испугавшись, я в принудительном порядке дал добровольные чистосердечные показания, в чем в настоящий момент чистосердечно раскаиваюсь…

Хочу заявить, что врагов, способных подложить под меня бомбу, у меня нет, и все это сделали следователи Грибов и Григорьев с целью получения от меня письменного раскаяния…"

Ну, что скажете?

— Что? Скажем, что получили добровольные, оформленные по всей форме показания от подозреваемого Семенова. Которого, кстати, весь отдел не мог уцепить полгода. И про которого вы говорили, что он вам всю кровь попортил.

— Я спрашиваю не о результате. И не о своей крови! А о методах. О методах ведения следственных действий!

— О каких методах? — удивился Григорьев. — Методы были самые гуманные. Никто его пальцем не тронул. Никто слова недоброго не сказал. Наоборот, мы всячески старались спасти жизнь гражданина Семенова. По его собственноручно написанной просьбе. Как в передаче «Телефон спасения 911». А он вместо благодарности на телевидение жалобу прокурору написал. Вот и спасай после этого…

— А как туда, я вас спрашиваю, бомба попала?

— Ума не приложим. Может, ее пацан его принес. Дети любят с улицы всякий хлам в квартиру тащить. Который на помойке нашли. Тем более вовсе это не бомба. А просто кусок хозяйственного мыла с будильником.

— Все бы вам юродствовать. Все бы шутки шутить. Ну, Григорьев понятно, он в спецназе служил, до того как к нам попал. С парашютом прыгал. Где, похоже, последние мозги и растряс. Но ты-то, Грибов, интеллектуал, логик, юрфак МГУ с красным дипломом окончил. Ты-то как мог докатиться до противозаконных методов ведения следствия?

— Во-первых, противозаконных действий не было. Было превышение служебных полномочий. За что следует максимум устное порицание. И что вам впоследствии подтвердит уважаемый господин прокурор. Во-вторых, что, подчеркиваю, является моим частным мнением, считаю, что в настоящий момент применение более действенных, хотя и чуть менее законных методов борьбы с преступностью правомерно. Так как страна находится в периоде становления дикого капитализма, характерного, например, для США не самой гуманной юриспруденцией конца прошлого века…

— Ну ты еще нам вестерны начни пересказывать.

— Совершенно верно. Период накопления первоначального капитала характеризуется увеличением преступных эпизодов и как следствие упрощенным судопроизводством, делегированным на местах одному выборному лицу — к примеру, шерифу поселка. Он в случае необходимости осуществляет следствие, ведет за ним надзор, заключает подозреваемых под стражу, выносит приговор и приводит приговор в исполнение…

— Шериф, говоришь?

— Так точно. Шериф!

— А я, по-твоему, осел. Которому ты тут без конца сказки впариваешь? И которые я тут слушаю.

— Никак нет. Вы подполковник. Товарищ подполковник.

— Я знаю, что я подполковник! Ты лучше скажи, что мне с этой жалобой делать. Гражданина Семенова.

— Ничего не делать.

— Не могу я ничего не делать. Потому что это сигнал. Не первый. И, судя по вашему поведению, не последний. На который я должен реагировать соответствующим образом…

— А вы скажите ему, что вторую бомбу-то все еще не нашли. И что найти ее могут только отвлекаемые по пустякам следователи Грибов и Григорьев…

— Вы из меня дурака не сделаете.

— А мы не делаем. Это все равно невозможно.

Присутствующие сдержанно заулыбались, захмыкали. Что подполковник мимо ушей не пропустил.