Эпоха перемен - Александр Венгеровский

–Хирург? Ну, нужны хирурги. Нате вам ключ от двадцать девятого кабинета и скажите Сильфиде Павловне, что она поступает в ваше распоряжение. Как хирургическая сестра, разумеется.

Что-то в голове у меня кувыркнулось (наверное, необычность имени была тому причиной), я представил себе толстую старуху со злым лицом, седыми патлами, выпуклыми, словно сливы, глазами, с папиросою во рту, и тут же отправился искать её, чтобы сообщить, что она поступает в моё полное распоряжение, разумеется, как хирургическая сестра. Едва я открыл двадцать девятый кабинет, как тотчас в него вошла женщина в белом халате, как две капли воды похожая на только что сложившийся в моей голове портрет.

–Вы Сильфида Павловна? – спросил я, совершенно уверенный в своей правоте, но она осекла меня.

–Я Сара Абрамовна Каценфройнд, а Сильфида Павловна в реанимации. Как реанимационная сестра, разумеется. А вы из райкома?

–Нет, я назначен в ваше учреждение хирургом, – сказал я, отметив про себя, что моё ясновидение начало давать сбои.

–А! Ну-ну, – и она, достав пальцами с жёлтыми ногтями папиросу из пачки «Севера», задымила. – Идите, идите, – сказала она, увидев мою заминку, – я ничего не украду.

–Я не сомневаюсь, что вы ничего не украдёте, но…

–Впрочем, я хотела с вами посоветоваться. У меня в детском отделении подростки мужского и женского пола бегают друг к другу в палаты. Чтобы чего не вышло, я решила перевести их на постельный режим.

–О! – искренне удивился я.

–А чтобы режим соблюдался, я хотела бы снять со всех трусы. Как вы думаете, это можно?

–С точки зрения прав человека – вряд ли.

–Вы думаете? Гм… Когда я была в Евпатории главным врачом санатория, я со всего корпуса снимала трусы. Кстати, вы бывали в Евпатории?

–Увы, кроме Средней Азии, нигде не был: Душанбе, Самарканд, Джетисай, Гулистан, Янгиер – слышали?

Она пропустила мой ответ и вопрос мимо ушей.

–Ах, Евпатория, Евпатория – голубая страна, обсыпанная ракушкой, песком и извёсткой. Там так медленно по небу едет луна, поскрипывая колёсами, как крымский татарин с повозкой… [3] Кстати, вы слышали о судьбе крымских татар?

–Да я и сам в некотором роде крымский татарин.

–Да ну! А как ваша фамилия?

Я назвал. Она некоторое время тупо смотрела на меня своими сливовыми глазами. Наконец, до неё дошло:

–А, в этом смысле! Ну, идите, идите к своей Сильфиде Павловне. Вам повезло – идеальная операционная сестра. И человек хороший. Я её искренне люблю, но предостерегаю вас: она секретарь больничного парткома, при ней – ни слова о политике, и ни в коем случае не говорите, что вы диссидент.

–Помилуйте, да разве я сказал вам, что я диссидент?

–Зачем же говорить – это и так видно.

Я засмеялся:

–Уверяю вас, почтенная Сара Абрамовна, вы сильно ошиблись: я не люблю диссидентов, ибо предвижу результаты их деятельности.

–Какие результаты?

–Плачевные, – ответил я, закрывая за ней дверь двадцать девятого кабинета. – Так где, вы говорите, реанимационное отделение?

–На втором этаже, прямо против лестничной клетки. Будьте осторожны, наша техничка Вера Степановна только что вымыла лестницу – не убейтесь.

Я пошёл по указанному адресу. В реанимационной палате над постелью больного склонились двое в белых халатах – мужчина и женщина. Я спросил разрешения войти и отрекомендовался.

–Главный анестезиолог Николай Иванович Мукомол, – подал мне руку мужчина.

–А вы, если не ошибаюсь, Сильфида Павловна? – обратился я к женщине.

Она обернулась. У неё были большие ярко-синие глаза.

–Маркс Владиленович сказал, что вы будете моей хирургической сестрой. Приказ он подпишет сегодня же.

–Хорошо, – сказала она просто. И голос её мне сразу понравился.

Ей было сорок три года, но кожа её была гладкой и упругой, как у ребёнка. Я вгляделся в её внутренние органы и невольно воскликнул про себя: «Вот это да!» – они были здоровыми и чистыми, как у восемнадцатилетней девушки.

Впрочем, она лишь на мгновение отвлеклась на меня, и маленькими, проворными пальчиками ввела больному иглу в вену. Я увидел, что она профессионал высочайшей квалификации. Больной не вздрогнул. Впрочем, он был без сознания.

–Что с ним, – спросил я.

–Рак печени в четвёртой стадии. Вчера приехал из онкоцентра – диагноз полностью подтвердился. Отослали к нам умирать. Думаю, не больше трёх дней ему осталось, – сказал Мукомол. Сильфида Павловна отошла и встала за спинку кровати, на глаза её навернулись слёзы. «Вид страданий не очерствил её сердца», – отметил я про себя.

–Это редактор нашей районной газеты Аркадий Самсонович Фрукт, – сказал Мукомол.

–Он очень, очень добрый человек, – всхлипнула Сильфида Павловна, – у него трое маленьких детей, – слёзы из её глаз чистыми струйками побежали по круглому лицу.

Такое искреннее, неподдельное горе произвело на меня самое сильное впечатление. Я взглянул на больного.

Выглядел он неважно: как говорится, краше в гроб кладут. Но что-то в его облике диссонировало со словом рак.

– Позвольте, – сказал я и, подойдя к постели умирающего, приподнял его рубашку.

Я увидел сильно увеличенную печень, но никакой опухоли не было. Не был больной и алкоголиком. Цирроз, но не алкогольный. Так что же? Какая удача, не может быть! Описание этой болезни я встречал всего два раза в жизни – первый раз в древнем индийском манускрипте, второй раз о подобном случае мне рассказали местные жители в Коканде. Их рассказы, как легенда, передавались из уст в уста в течение веков и обросли всякими фантастическими подробностями. Суть их в том, что много, много лет назад в Коканде жил судья – или кадий – по имени Абдурахман. Судил он вкривь и вкось, и за мзду мог выдать воробья за слиток золота, а ишака за пять пудов серебра. Впрочем, эту легенду можно встретить в повести нашего замечательного писателя Леонида Соловьёва о Ходже Насреддине. Так вот, оказалось, что ложь в огромных количествах сама по себе является ядом. Кадий Абдурахман настолько отравил себя ложью, что его перекосило, он окривел на один глаз, и, в конце концов, пожелтел, как лимон, а ладони у него стали ярко красными, как у шимпанзе. Все признаки алкогольного цирроза! Но он был правоверный мусульманин и не знал даже запаха алкоголя. Наконец, когда вопрос уже встал о жизни и смерти, он бросил свою судейскую практику и выздоровел! Легенды говорят, что он прожил ещё тридцать лет и не только избавился от цирроза, но выправился, прозрел на слепой глаз, женился и произвёл на свет трёх сыновей!

– Тут какая-то ошибка! – сказал я, радуясь, что смогу утешить милую Сильфиду Павловну, – У него нет рака! У него цирроз печени, а это, согласитесь, не одно и то же.

– А как вы определили, что у него нет рака? – недоверчиво посмотрел на меня Мукомол.

–По многим признакам, – ответил я уклончиво.

–Но в онкологической больнице подтвердили диагноз…

–Забудьте, что подтвердили в онкологической больнице. У него цирроз и, причём, очень редкая форма цирроза. – Я поймал на себе взгляд чудесных глаз Сильфиды Павловны. И недоверие, и робкая надежда читались в них. – Я гарантирую выздоровление этого больного! Требуется совсем немного – он должен перестать лгать, – тут я осёкся. Кажется, я забылся, и меня занесло.

–С чего вы взяли, что Аркадий Самсонович лгун? – сурово спросила Сильфида Павловна, и глаза её потемнели, как Чёрное море. – Вы в первый раз его видите.

–Я не хотел никого обидеть. Я хотел сказать, оставьте его в покое, и я вам гарантирую, что через три дня он будет есть манную кашку.

–А я вам гарантирую, что через три дня мы будем его хоронить, – мрачно сказал Мукомол.

–Через три дня мы будем хоронить совсем другого человека, – возразил я.

Глава 6. Сара Абрамовна и её «политбюро»

Вечером ко мне зашла Сара Абрамовна:

–Что вы им наговорили, я же предупреждала вас: не показывайте, что вы диссидент. Они обрядили вас чуть не в убийцы. Кому вы напророчили скорую погибель?

Пришлось кое-что пересказать неотвязчивой старухе. Рассказ мой произвёл на неё неожиданное действие.

–Герберт Герхардович! – возопила она в совершенном восторге, удивительно чётко и правильно произнося моё имя (Бог весть, откуда она его узнала) – Не знаю, как вы поставили этот диагноз, но, клянусь, он полностью соответствует действительности. Этот Фрукт… Вы ведь знаете выражение «Ну и Фрукт!». Оно вошло в русский язык отсюда – из Колдобина. Ведь невозможно читать статьи этого Фрукта в районной газете, чтобы не воскликнуть: «Ну и Фрукт!». Вы знаете, его привёз к нам Владилен Лошадкин, когда его назначили первым секретарём. За ним приехал и его папаша – престарелый Потап Иванович, которого он тут же поставил заведовать торговлей.

Фрукт стал главным редактором районной газеты и сразу стал писать статьи, что Потап Иванович старейший член партии, организатор Советской власти в Сибири, что будто бы в декабре 1923 года он лично встречался с Лениным, тот дал ему мешок ёлочных игрушек и со словами: «Поезжай, Потап, порадуй сибирских детишек», проводил до калитки горкинской усадьбы. С тех пор старик регулярно выступает в школах с этой ахинеей, а Фрукт врёт об этом до изнеможения.