Эпоха перемен - Александр Венгеровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 3. Необычная операция и женитьба
Но в том же 1962 году из ближайшего к Душанбе кишлака привезли к нам в республиканскую клинику молодую женщину-узбечку. Следом за нею в чемодане, в операционную внесли две её ноги, только что отрезанные циркулярной пилой. Ноги были обложены укропом, и лавровым листом со льдом – об этом позаботился отец несчастной – философ и народный целитель, друг поэта Хамзы.
Первым на всём белом свете делал я подобную операцию и мог бы прославиться на весь мир, как Кристиан Барнард, но корреспондент, газеты «Советский Таджикистан», который должен был написать статью об этой операции, заблудился, и вместо больницы оказался в соседнем Афганистане. Там, быв укушен каракуртом, забыл, куда и зачем его посылали, перевалил хребты Гиндукуша, и убежал в Индию, где следы его навсегда затерялись. Два корреспондента из Москвы, командированные следом редакцией «Правды», – Косячков и Зильберштерн – тоже заблудились, также очутились в Афганистане и приняли там ислам.
Операция длилась тридцать шесть часов и прошла удачно. Я соединил все сосуды, нервные пучки, и даже сформировал запасные пути иннервации, из нервов коленного сустава старого верблюда. Уже через две недели Зухра – так звали пострадавшую – достаточно быстро двигала ногами, а ещё через месяц, едва прихрамывая, переступила со мной порог ЗАГСА.
О, как счастлив был я с Зухрой в первые годы нашей совместной жизни. Правда иногда в постели от неё уж чересчур сильно пахло лавровым листом и укропом, и тогда я благодарил её мудрого отца, за то, что не обложил её ноги чесноком и луком.
Спустя месяц после свадьбы я заметил в животике Зухры двух головастиков и сообщил ей об этом:
–Дорогая, у нас будет ребёнок. Вернее, два ребёнка – мальчики.
Зухра заплакала от счастья. Могла ли она помыслить в тот страшный миг, когда осталась без обеих ног, что через год при ней будут не только её сильные, добротные ножки, но вдобавок муж и два чудесных мальчугана. Я хотел назвать сыновей одного в честь деда Готлибом, а второго в честь отца Герхардом. Услышав такие имена, Зухра расплакалась. Она с детства мечтала о Фархаде и Меджнуне. Я уступил.
Прошло десять лет. Сыновья мои росли чрезвычайно одарёнными. Съёмочные бригады республиканского телевидения были частыми гостями нашего дома. Отдел пропаганды республиканского ЦК преподносил нас как образец интернациональной семьи, где дети одинаково бойко говорят на немецком, узбекском, таджикском и русском языках. Пацаны мои знали наизусть не только Онегина, но сыпали цитатами из «Проделок Майсары», которые читал им их дед – друг Хамзы Ниязи. Надо ли говорить, что и Рудаки, Саади, Фирдоуси, Омар Хайям не ушли от их внимания.
Однако в это время стали проявляться мои ошибки, сделанные в ходе операции.
Пока мышцы Зухриных ног были слабы, действие верблюжьих нервов было не так заметно. Но по мере их крепчания, походка её становилась похожа на бег дромедара [1], и, когда мы вместе ходили в кино или магазин, мне приходилось бежать вслед за ней как спринтеру, но я всё равно не успевал, так высок и длинен был её шаг, вернее прыжок.
Надо ещё сказать, что у моего тестя было двенадцать дочерей. Зухра была средней. Когда младшие подросли, в ЦК родилась идея создать женскую хлопководческую бригаду из этих двенадцати сестёр. Их одновременно приняли в партию, дали по новенькому комбайну, и под присмотром телевидения, вывезли на хлопковое поле. Как это водилось на Советском Востоке, из них выбрали героя, и выбор, к несчастью, пал на мою Зухру. Сёстры половину своего хлопкового сбора записывали Зухре, в первый же год она побила все рекорды и ей присвоили звание Героя Социалистического Труда. Я уже заказал ей костюм для поездки в Москву, как в последний момент в нашем ЦК решили, что Зухра своими верблюжьими прыжками может перепугать членов Политбюро или… Во всяком случае прыгать по Георгиевскому залу как корабль пустыни – неприлично. В Москву поехал первый секретарь и привёз золотую звездочку в Душанбе, где к походке Зухры привыкли.
Я уже собирался сделать новую операцию и иссечь верблюжьи нервы, как вдруг однажды тесть привёз ей особые ботинки, сделанные его другом – башмачником из Старого Ташкента – с применением космических технологий. При каждом шаге в ботинках срабатывали маленькие реактивные двигатели, которые давали импульс, гасивший силу верблюжьего скачка. Походка Зухры опять стала обыкновенной, и она устремилась к новым трудовым подвигам.
Глава 4. Дважды Герой Социалистического труда
Настал трагический 1979 год. Фархад и Меджнун закончили школу и поступили в Первый Московский медицинский институт. Я упрашивал Зухру оставить свой хлопкоуборочный комбайн и остаться дома. В крайнем случае, я пристроил бы её в свою клинику уборщицей. Она просила ещё годик. Её цель была побить рекорд Турсуной Ахуновой, стать дважды Героем Социалистического Труда, чтобы в её родном кишлаке установили её бронзовый бюст.
Скрепя сердце, я согласился ещё на один сезон. Радостная, полная надежд, уехала она в родной кишлак. Сёстры старались вовсю и писали на её счёт не один центнер из двух, а два из трёх, и Зухра достигла результатов невиданных, неслыханных и невозможных. Но так как результаты были зафиксированы на бумаге, а хлопок действительно лежал на складах, Зухре Указом Президиума Верховного Совета СССР было присвоено звание дважды Героя Социалистического Труда с установкой бронзового бюста на родине героини.
И вот мы с ней летим в Москву. И вот она обычной человеческой походкой подходит к Леониду Ильичу Брежневу. Он прикалывает ей вторую Звезду Серп и Молот и Орден Ленина и трижды целует в обжаренные среднеазиатским солнцем щёки. И всё это снимает телевидение – программа «Время».
Через день мы вчетвером (с Фархадом и Меджнуном, которым ради такого случая предоставили в институте недельный отпуск) возвратились домой. Нас встречал весь Таджикистан. Приём в ЦК, праздничный обед в Совмине. На следующий день мы поехали в родной кишлак Зухры. А там в центре кишлака, на площади перед конторой – вот он бронзовый бюст. На постаменте сидит Зухра – красавица, с двумя звёздочками на груди. Народ гулял три дня. Только на плов ушло 132 курдючных барана. Играли на народных инструментах. Девушки в национальных костюмах танцевали три дня подряд. В последний день вышла в круг и Зухра. Так и поплыла по кругу, как лебёдушка. Потом подпрыгнула, притопнула, прихлопнула ножка о ножку… И вдруг из под каблуков её чудесных ботинок вырвался столб огня, треск и гул заглушил испуганные возгласы, и в одну секунду Зухра взмыла ввысь и исчезла в синем небе. Никто ничего не мог понять. Вопли, плачь, паника, мечущиеся люди. Я не мог поверить в то, что случилось только что на моих глазах. Никогда не забуду заплаканных глаз моих сыновей, устремлённых в небо, и дикий визг их одиннадцати тёток. Долго мы ждали нашу милую Зухру, но на Землю она больше не вернулась.
Через неделю меня вызвали в КГБ и сообщили, что башмачник из Старого Ташкента оказался агентом ЦРУ и давно охотился за конструкцией нашего новейшего хлопкоуборочного комбайна. Он получил задание переправить Зухру в Афганистан, но не рассчитал и заложил в её реактивные башмаки слишком много топлива, и вместо Афганистана она улетела в космос. Негодяй уже задержан и даёт признательные показания.
Ещё через месяц ко мне пришёл представитель Академии Наук, и официально заявил, что Зухру следует считать погибшей, ибо если она не сгорела в плотных слоях атмосферы, не разбилась, упав из космоса без парашюта, то приземлилась, по расчетам баллистиков, в районе Северного полюса, а сейчас, в ноябре, температура на Северном полюсе настолько низка, что в шароварах и шёлковом халате, в которых она улетела, не замёрзнуть просто невозможно.
Мы совершили обряд похорон, сыновья мои уехали обратно в Москву, я остался один одинёшенек. Единственное, что у меня было – работа.
Я считался лучшим хирургом Таджикской ССР, и жил бы счастливо в Душанбе до самой смерти. Но… Всё бы хорошо, но что-то нехорошо, как сказано у дедушки Гайдара. Что-то тёмное вползало в нашу жизнь и принимало форму видений и слухов.
В начале 1980 года я увидел вещий сон. Мне снилась толпа вопящих людей, бегущих кто в тапочках, кто босиком по глубокому снегу через перевал. «Духи! Духи!» – проносилось по толпе, и тогда люди метались в панике и бежали ещё быстрее на обмороженных ногах, прижимая к себе плачущих детей.
Я проснулся. Всё ясно: через двенадцать лет в Таджикистане нас, русских, будут убивать. К русским я относил, конечно, и себя – советского немца. Я понял, что надо уезжать в Россию пока не поздно.
И я стал собираться.
В июле приехали на каникулы Фархад и Меджнун.
–Правильно, отец! Мы ведь из Москвы тоже не вернёмся. – Что-то зловещее послышалось в этих словах, но я отогнал от глаз смертное виденье и немедленно забыл его.